Блокадный Ленинград

К самой суровой зиме дрова закончились и нас переселили на Земледельческий пустырь, где было несколько одноэтажных ош­тукатуренных розовых бараков. На всю жизнь запомнилось от­кровение отца, сказанного меж­ду прочим. Поздней осенью, на­кануне самой суровой зимы батя организовал серию походов на поля совхоза «Ручьи» с мешками за кочерыжками

Однажды к нам в квартиру постучал управдом. Мама открыла и впустила тёмного человека в пальто и ушанке почему-то с полотенцем на шее вместо шарфа. Управдом спрашивал, сколько нас и сколько у нас комнат? Нас сейчас было трое, а комната всегда одна.

Трамваи встали на рельсах. Эти разбитые трамваи и троллейбусы, как скелеты, заснеженные снегом, еще больше усугубляли блокадный ужас. На льду Невы, возле «Авроры», попала под бомбежку, но обошлось — ни царапины. Однако самое страшное воспоминание о том пути — не бомбы и снаряды, а небольшие холмики, запорошенные снегом. На каждой улице. Люди, которые не дошли, а умерли, бессильно опустившись на...

Мы жили тогда напряженной, почти неистовой жизнью. Кто мог поручиться, что будет с ним завтра, что будет со всем городом? Быть может завтра, быть может, через час придется драться с врагом на этих самых улицах, возле этого плаката – «Враг у ворот; быть может, придется пасть под ним. И мы жили только этим. Никто не думал о своем завтрашнем дне, никто не заглядывал в будущее.

Есть в этом что-то такое, что заставляет меня оглянуться и внимательно посмотреть на мальчика: что-то гораздо более серьезное и значительное, чем простой мальчишеский задор и беспричинная школьническая удаль. Это "что-то" - всамделишное, искреннее, гордое, воинское, спартанское презрение - и к Гитлеру, и к его бомбам и самолетам, и - что самое важное - к тем очень тяжелым, очень ощутительным...

Мы с мамой таскали бревна с Невки. Самим топиться надо, а потом у нас это тоже стало доходом! Мама и я брали багры и вытаскивали из воды бревна. Мы все пилили, сушили и продавали. Вот я до сих пор боготворю свою мать, потому что, если бы не она и не ее такое великое желание нас защитить, мы бы не выжили. Нам много раз предлагали эвакуироваться. Но мама...

То, что я предлагаю вниманию читателя, никоим образом не претендует на роль полотна, памятника или чего-нибудь подобного. Записи мои делались наскоро, на ходу, в темноте, на морозе, на улице, на подоконнике, на госпитальной койке. Иногда это буднично, чересчур интимно, иногда, наоборот, на сегодняшний взгляд излишне приподнято, выспренне и патетично. Если бы я писал повесть о Ленинграде, я,...

Вчера окончательно устроилась на зиму, выбрав для своего зимнего житья спальню. Она самая малая комната, имеет только одну дверь и три капитальных стены. Я рассчитываю, что она будет сохранять тепло лучше, чем другие. Свой большой стол я перетащила в спальню, и потому смогу работать, к чему я стремлюсь. Жаль, что эта комната темнее других. Одно из двух окон совсем заколочено фанерой, а другое...

Перед моим взором проходят мои друзья, близкие и родные мне люди. Их больше нет со мной. Осталась яркая память их непрерывного героического подвига, который они сами творили ежеминутно изо дня в день спокойно, без суеты, но личной отвагой, мужеством и благородством, твердостью и упорством всенародного сопротивления, неистребимой верой в победу...

Сегодня было очень страшно. Тревога началась вечером. И как раз над нами, в зените, произошел воз­душный бой между нашими и вражескими самолетами. Во дворе у нас собрался народ. Все смотрели на небо и оживленно обменивались мнениями. Вдруг внезапно с большой быстротой поднялось над строениями огром­ное белое кучистое облако дыма и пара, которое посте­пенно окрашивалось в красный цвет. Оно росло...

Открывали других, открывали и себя — с лучшей стороны. Блокадная жизнь, конечно, обнажила и самые затаенные, скрытые пороки человеческие, которые в обычной мирной жизни часто мас­кировались красивыми речами, заверениями, умением понравиться, быть душою общества и тому подобными способностями. Но про­исходило и обратное.

Трудно отделить главное от мелочей, существенное от случайного. Записи днев­ника мешают создать общую картину. Они отражают слишком много бытовых мело­чей. Кроме того, они вызывают не улегшееся чувство негодования, возмущения и боли. А главное, я должна предупредить читателя, что мои воспоминания будут воспоминаниями старого человека, кото­рый по своему...

Сильный артиллерийский обстрел из тяжелых орудий по нашему району, снаряды рвались где-то недалеко, кажется, на Гороховой, я безучастно отнеслась к этому, фрицы чуть не каждый день вызывают воздушные тревоги. Это неприятно, так как надо являться в штаб по сигналу тревоги, а во время артиллерийского обстрела, если у нас стекла не сыплются, можно придумывать из чего, на чем и как сварить обед.

Вчера мылась впервые после ноября месяца, подивилась торчащим костям и с удивлением обнаружила явно выраженную цингу, начиная от пояса и ниже, все тело покрыто цинготными язвочками с гнойничками. Всеволод очень обеспокоен моим состоянием, я отнеслась равнодушно, ибо это и следовало ожидать. Теперь понятно, откуда это оцепенение и бессилие ног.

Силы катастрофически убывают, хотя мы изворачиваемся и выходим из положения довольно удачно. Сего­дня Всеволод мечтательно заявил, что, если ему предложили бы учитель­ствовать где-нибудь в глухой деревне, он бы уехал. Я с ним согласилась: взять книги, в том числе поваренную, детей, скарб, забраться в глушь и вздохнуть среди лопухов и крапивы от...

Самое удивительное, что, чем далее развивается эта чудовищная, бре­довая жизнь, тем более хочется жить и выжить, и выжить не одной, отнюдь нет, выжить всей семейной ячейкой. Кажется, после такой жизни узнала все, научилась ценить ничтожную радость, и жить будешь не так, как пре­жде, особенно, задыхаясь, захлебываясь от радости жить.

Ленинград оказался изолирован от внешнего мира. Центральное отопление отсутствовало, водопровод и канализация не работали. Город постепенно засыпало снегом. На улицах замерли трамваи и автомобили. Лишь ходили измученные люди, волоча за собой санки с дровами, с телами умерших родных. Мимо окон двухэтажного бревенчатого дома, в котором жили Марковы, на кладбище ежедневно возили тела погибших или...

Дело в том, что этот вопрос для тех людей, которые занимаются Карельским перешейком или живут на Карельском перешейке. Ну, во-первых, финские войска не остановились на старой государственной границе. Они её пересекли и продолжали наступление в сторону Ленинграда.

Мороз -32°. С утра целый день горит Гостиный двор. Еле-еле достала хлеба (очень белый). Сейчас пятый час. Пошла в магазин - пусто, в булочной - ни кусочка хлеба. Заболела мама, но ее ничем не удержать дома, работает с повышенной температурой. Завтра в школу. У меня ни одних уроков не сделано, и делать неохота....

Мы откладывали к празднику хлеб, выделяя понемногу из ежедневной нормы. Кроме того, мне посчастливилось получить топленое масло в Елисеевском. Помню, я шла по заснеженному Невскому проспекту, прижимая к себе масло. И тут начался артобстрел. И тогда я подумала: как будет обидно, что меня вот сейчас убьют, а я так и не попробую это масло.