Блокадный Ленинград

Началась жизнь, состоящая сплошь из боевых действий. Мы не только заставили противника окопаться и перейти к обороне, но и все время беспокоили его ночными вылазками, блокированием огневых точек и беспрерывной ночной стрельбой. Мы объединились в прочный боевой коллектив и делили вместе горе и радости.

Я поехал разыскивать мать Володи. Улицу и дом нашел быстро. Долго искал квартиру. Дом большой, несколько подъездов, табличек нет, обратиться не к кому. Наконец в одном из подъездов показалась женщина.

4 сентября 1941 года, в 11 часов начался первый обстрел и 6 сентября, когда на город упали первые фугаски, прошло совсем немного времени, а казалось, что бомбы и обстрелы разрушили полгорода. Кругом стоял запах гари, пожаров, разрухи. Некоторые дома почему-то не тушили. И они зловеще горели даже ночью.

Учебные занятия на факультете продолжались, но проводились они не в прежних аудиториях, а на первом этаже или в подвальных помещениях, в наскоро оборудованных классных комнатах. При минусовой температуре видные советские историки читали лекции, принимали зачеты и экзамены.

В те суровые, полные лишений, студеные дни блокадной зимы ледовая трасса стала передним краем битвы за Ленинград. Мы были солдатами этой трассы мужества. Нас не страшили никакие опасности, никакие трудности и лишения. Наша боевая задача была – больше, больше возить хлеба Ленинграду! Хлеба и снарядов!

После окончания Ленинградской государственной консерватории в 1935 году я сначала занималась концертной деятельностью как вокалист, а затем стала педагогом в музыкальном училище имени Мусоргского, где имела свой класс. Война застала меня на этой должности.

Обняв меня за плечи одной рукой, легкой и прозрачной от худобы, мама раскрывает томик Марка Твена, и я уже вся в предвкушении удивительных приключений английского оборвыша. За стенами дома свистит и ухает, в любую секунду в нас – как и в каждого в тот момент – может угодить снаряд или бомба, но мы строго-настрого запрещаем себе об этом думать.

Вскоре нас постигла новая беда. В первый же морозный день отказал насос на мосту. Точнее, не насос, а рукав, по которому гнали воду. Гибкий резиновый шланг промерз насквозь, не пропускал воду и ломался, как стеклянный.

На мой стук вышел отец Николай. Высокий, с седыми вьющимися волосами и бородой. В черной рясе и с большим крестом на груди. Отец Николай сказал, что хлеба у него нет. Он посоветовал мне: «Молись, дочка, Господу Иисусу Христу, чтобы Он насытил тебя и подал силы».

Владыка в валенках, ватных армейских штанах, в ватнике, с надетой поверх всего этого рясой и фелонью, с кадилом в руке обходил эти скорбные ряды, творя заупокойную службу. А сторож нес за ним медный тазик с песком, которым владыка посыпал мертвые тела, символически предавая их земле.