Блокадный Ленинград

В лесу под Мясным Бором мы оказались в «мешке». Немцы были в 2—3 ки­лометрах, обстреливали и бомбили постоянно. Мы убегали, прятались за ги­гантскими осинами. Когда возвращались, находили свои шалаши разбитыми и строили новые. От обстрелов и бомбежек погибло много солдат и деревенских.

К весне стало плохо с едой. Припасы кончились, а доставки нет. Самолет сбросит кое-когда консервы или сухари в бумажном мешке, в другой раз собьют сердешного... Один «кукурузник» жители в Тигоде-озере уж после войны на­шли, хвост отпилили: за 1 килограмм алюминия по 75 копеек платили.

Наконец тяжелая дверь открывалась, но мои трудности на этом не заканчивались. Надо было как-то подняться на второй этаж по длинной полукруглом лестнице. И я поднималась, пересаживаясь с нижней ступеньки на верхнюю задом наперед. Преодолев лестницу, надо было встать на ноги и пройти в мамину палату, напротив лестницы. Мамина кровать была справа, за...

Вспоминая блокаду, я поражаюсь маминому мужеству и самоотверженности. В минуты опасности мама была собранной и спокойной, и, наверное, потому к ней тянулись дети, и взрослые, как к сильному и волевому человеку. Даже не пытаясь как-то защитить себя от невзгод, она самоотверженно прикрывала собою учеников и...

В Кремено стояли власовцы. Они носили немецкую форму с эмблемой «РОА» на рукаве и отличались редкой жестокостью. Их главарь Юрий Тоболов был просто отъявленным бандитом. Он гонял жителей в лес на работу и, упиваясь своей властью над людьми, за малейшую провинность порол плетьми. Однаж­ды досталось и мне...

О весне 1942 года мать рассказывала такой эпизод. В нашем доме проживал изве­стный в Ленинграде профессор истории. И вот он отыскал старинное сообщение о том, что во времена Петра I в нашем районе было сооружено огромное конское кладбище. Мобилизовав часть жителей, которые еще могли держать в руках лопату, профессор повел их к предполагаемому захоронению лошадей.

Я жила в семье тети. На моих руках была больная тетя и трое ее маленьких детей. Тетя говорила мне: «Чтобы не умереть, надо быть человеком в любых обстоятельствах». А это значит, что надо умываться, заниматься уборкой квартиры, быть опрятными, соблюдать режим дня. Пожа­луй, последнее помогло нам выжить.

Голод уже совсем обнаглел, ничего не достать, в столовой давали 0,5 л супу из дрожжей – вода, соль и дрожжи (ах, мучки бы, и блинчики спечь…), кислая водичка, пахнет хлебом. Ну, и очередь часа на 2 за ней. Мама тоже была в поисках еды, они с т. Клавой пошли на передовую и собирали овес на полях. Это было счастье, мы его варили в большой кастрюле, разливали в тарелки, а рядом ставили другую.

Спешим на станцию, на перроне много дачников с детьми, с узлами. Почему-то многие плачут. А я представляю лыжниц в белых масхалатах, весело шагающих на войну с белофиннами… Отец прямо с вокзала уехал на свой машиностроительный завод им. К. Маркса. А дальше – жаркий летний день, и мы с мамой висим у него на рукавах солдатской шинели, провожая на ...

При артобстрелах снаряды ложились довольно точно - с недолетом в несколько метров. От прямого попадания в окна наш дом - прекрасный четырехэтажный особняк, с балконами-соляриями, «крепостными» стенами, обилием в окнах зеркальных стекол, построенный в начале века по проекту известного гигиениста Эрисмана - защищали неохватные ивы и тополя,...

Зима 1941-42 годов была очень холодная, доходило до 40 градусов мороза, и очень снежная. Идешь по узким тропам, как по траншее, сугробы выше головы. Один раз, когда я шла на работу, за что-то зацепилась ногой, посмотрела, рука торчит из сугроба. Страшно. Люди умирали на ходу, трупы заносило снегом.

Команда становится все более малочисленной: голод уносит одного бойца за другим. Умер Веселов, мужчина-богатырь, косая сажень в плечах. Это его умелыми руками были сделаны железные печурки - «буржуйки», около которых мы отогревались. Люди его комплек­ции, здоровые, сильные, нехватку еды ощущали острее... Абрамов ушел получать зарплату в свое...

31 декабря 1941 года в блокадном Ленинграде мой дедушка устроил новогоднюю елку. Он был веселый и добродушный выдумщик. Настоящих елок не было, и он решил нарисовать елку на стене. Попросил у меня акварельные краски, залез на стул и прямо на обоях изобразил высокую ветвистую красавицу.

У Вали А. внезапно умер отец. Он шел по улице Марата, упал и умер. Из кармана его пальто вытащили 60 рублей, потом сообщили в милицию, перенесли в покойницкую. Его жена еще не может найти тело мужа среди других трупов. На таком пайке до января до­тянуть очень трудно. Может быть еще хуже. Нет, хуже не будет. Гробы делают и хоронят только за хлеб или за дуранду. Да, очень тя­жело. Часто берет...

5 декабря 1941 года шла интенсивная бомбежка Смольнинского района. Территория одного из научно-исследовательских институтов попала в «квадрат». После очередного разрыва бомбы в помещение медпункта ввели под руки человека. Он смотрел невидящим взглядом и непрерывно посмеивался. Повреждений на нем не было, одежда в порядке; только одна нога без башмака. Его усадили, осмотрели, ощупали – все...

Этот заголовок требует небольшого уточнения. В наше время люди чаще всего борются с огнем, против огня. Но в данном случае речь пойдет о службе снабжения войск фронта горючим, трансформирующимся в двигателях в тот огонь, который движет технику и за который приходилось бороться, так как горючее во время войны, особенно в условиях ленинградской блокады, было не менее ценно, чем хлеб.

Я хочу написать, что помню о войне. Когда началась война, мне было семь лет. Мы жили недалеко от Ленинграда: стан­ция Корнево, Всеволожский район, Ириновское направле­ние. Семья наша до войны была - восемь человек. Когда кончи­лась война - осталось трое.

Нежданно-негаданно я в помятой окопной шинели, в солдатских сапогах оказался в Ленинградской филармонии. Рядом со мной сидела девушка в тем­ном зимнем пальто с потертым лисьим воротником. Из-под мужской ушанки выглядывали волнистые черные косы. На бледном, без единой кровинки, лице светились карие глаза.

Однажды мы с мамой пошли в район Нарвских ворот. Начался очередной налет вражеской авиации и артобстрел. С раннего утра до глубокой ночи нам пришлось просидеть в бомбоубежище, а когда вышли на улицу, то увидели, что на противоположной стороне разрушены сразу несколько до­мов и полыхает сильный пожар. Казалось, что мы тоже сейчас загоримся.

Когда началась блокада, сразу выдали карточки. Отец в это время работал в Финляндии, потом вернулся. Днем он уходил на работу, мама тоже, она рыла окопы. За мной и сестренкой смотрела соседка, - мне тогда было 11 лет. Когда начиналась воздушная тревога, мы должны были взять заранее приготовленные рюкзачки, и соседка отводила нас в подвал,...