Блокадный Ленинград

С 8 сентября начинается блокада, которую забыть нельзя. 7 или 8 ноября был сильный налет - бомбили Бадаевские склады. Продукты долго горели и были уничтожены почти полностью. Уже в ноябре 1941 г. начался голод. Бомбили страшно. Помню, начался налет. Выскочила - одна нога обута, другая без обуви - с...

В 1941 году мне исполнилось 15 лет. В те годы детей не заставляли взрослеть раньше времени. Я была самой обыкновенной девочкой с косичками и яркими бантиками. На лето меня отправили к тетушке в город Велиж Смоленской области. Там и застала меня война. 12 июля немцы бомбили город, а дня через три уже вошли в него.

Я боюсь зимы, новой страшной зимы в осажденном городе, боюсь потерять человеческий облик, но я помню и люблю Ленинград мирного времени, залитый огнями, с магазинами, заполненными всем, что душа пожелает. Придешь из школы — откроешь буфет, возьмешь булки и сахару и забираешь­ся с ногами на диван - читать.

Страха не ощущал во все время войны. Для детей война, вероятно, была как бы "естественной средой" обитания, т.к. другой жизни мы не знали (вернее, смутно помнили отдельные отрывки мирной жизни) и понять еще не могли, что вокруг нас свершается что-то непостижимо чудовищное, страшное. Гуляя на прогулках с ребятами из детского сада, мы смотрели, как в...

8 апреля, 1942. Сегодня тепло, на улице тает. Это хорошо, только на ноги нам одеть нече­го — боты дырявые. Вчера в столовой взяла обед на два дня. Суп был гороховый, жидкий, вырезали за него 240 грамм, а есть нечего. Та­кая борьба за существование ужасна. Ничего не выдают по карточкам.

Когда спустились на лед, признаюсь, было страшно. Местами поверх льда столько воды, что не видно колес. Кажется, что грузовик плывет по озеру. Но водители не обращают на это внимания. Мы вздохнули спокойно лишь тогда, когда почувствовали под ногами твердую землю.

Приказано срочно подготовить АГВ для отправки в распоряжение Волховского фронта. На той стороне Ладожского озера будет организован пропускник для санитарной обработки людей, направляющихся в Ленинград - чтобы не занесли какой-нибудь эпидемии, прежде всего эпидемии сыпного тифа. С АГВ ехать мне и семерым бойцам, обслуживающим установку. На сборы...

Директор Вишневский постоянно нам твердил, что суп дают для того, чтобы мы могли учиться, приходить в школу надо, чтобы учиться, а не только ради супа. Но запомнился больше всего суп. Сначала с отдельными крупинками перловки и «капнутым» маслом. Потом «хряпа» из заквашенных наружных листьев капусты. Когда я ходила по квартирам, собирая детей для...

Быть может, только здесь каждый из нас осознал, прочувствовал меру и масштаб трагедии, разыгравшейся по вине фашистов. Трупы везут каждый день. Я как-то попробовал посчитать, быстро дошел до шестисот, сбился и бросил... Везут в одиночку, на саночках... Одна картина горестнее другой.

Он с трудом передвигал ноги, огромные глаза на иссохшем старческом лице с ужасом вглядывались в окружающий мир. Ноги его заплетались. Тамара вытащила большой, двойной, кусок сахара и протянула ему. Он сначала не понял и весь сжался, а потом вдруг рывком схватил этот сахар, прижал к груди и замер от страха, что все случившееся или сон, или неправда...

Я оперировал с молодым, только что окончившим институт врачом Т. С. Беловой три раза в неделю, по пять-шесть операций в операционный день. Состояние мое ухудшилось, у меня начались поносы и, что хуже всего, частые голодные обмороки.

У нас был большой, дружный двор. Мы играли в лапту, штандры, казаки-разбойники, и еще были во дворе качели «гигантские шаги». Да, было все, но ворвалась в нашу страну война, и ничего от этого не осталось, кроме горя...

Декабрь. Не стало электрического освещения. В школьных классах, превращенных в казарменные помещения, тускло мерцают самодельные коптилки. Заглохла кочегарка: нечем топить, нет ни дров, ни угля. У кого были в квартирах чугунные печки, разобрали. Принесли в команду. А ведь и эти печи топить надо.

2 ноября, 1941 год. Я хотела поступить в школу, находящуюся поблизости от дома. Но все раз­делено на микрорайоны, в нашем нет англий­ского, а в другие школы не принимают. При­шлось поступить в мамину школу, на улице Плеханова. Если идти нормальным шагом, то надо полчаса тратить на ходьбу.

Меня снабдили пайком и отпустили домой, благо я жил неподалеку, в Демидовом переулке. Тут и настигли меня самые тяжелые, самые голодные дни ленинградской блокады. На лице появилась опухлость, во всем теле небыва­лая вялость. Я еле передвигался, больше лежал в кровати. Чтобы обмануть голод, старался больше спать, вернее, коротать время в полузабытье, дремать под двумя одеялами...

5 октября 1941 год. Вчера и позавчера — вот уже две ночи, как мы не спим. Позавчера было четыре ночных налета. Первый начался в во­семь вечера и закончился в одиннадцать, пос­ледний кончился около четырех утра. Вчера в восемь вечера опять завыла сире­на. Мама побежала вниз, я и тетя Лена пили чай. Где-то упали три бомбы, и все стихло.

Дома у нас была бабушкина икона (она и в настоящее время у меня), моя мама всю войну и после молилась, благодарила Бога, что мы остались живы. У нас горела лампадка, мама стояла перед нею на коленях, а когда немцы сильно бомбили, она выбегала во двор и кланялась, кланялась: Господи, помилуй, Господи, помилуй!»...

Вчера было девять тревог. В последнюю, около полуночи, опять сбрасывали зажигательные и фугасные бомбы. Говорят, бомба попала в Мариинский театр! Очень трудно стоять в очередях — через каждые полчаса тревоги, а потом — новая очередь. Вообще тревоги выматывают сильно. По хлебным карточкам с сегодняшнего дня дается только хлеб, булка же — больным и детям. Немцы, говорят, под... Черной речкой!

В городе не было ни собак ни кошек, зато было очень много крыс, которые совершенно не боя­лись обессиленных людей. Вместе с людьми стра­дали и звери. Ленинградский зоопарк находился от нашего дома за четыре трамвайные остановки. Помню, как долго плакала, слыша громкие, трубные крики и стоны раненого слона, страдаю­щего от жестокой боли.

В первый день войны мы отдыхали в пригороде Ораниенбаума. Прервав отдых, вернулись домой. Сводки с передовых мы слушали по радио, была такая черная с виду тарелка, а страх войны я почувствовала 8 сентября, когда немцы подожгли Бадаевские склады. Казалось, что вот-вот загорится небо. После пожара начались ежедневные бомбежки.