Страдали меньшие братья

Саша Федосеева, 1937 год

Александра Васильевна Савенко (Федосеева) родилась в 1935 году в Ленинграде. С 1957 года проживает с мужем в Волгограде. Работала на сталепроволочно-канатном заводе, одновременно училась на вечернем отделении индустриального техникума. С 1990 года на пенсии. Воспитала двоих детей.

Вся блокада Ленинграда осталась в памяти, как сплошная зимняя стужа (летних дней я почему-то не помню), непереносимый холод, непрерывные бомбежки города с самолетов, арт­обстрелы, постоянный жуткий голод, отсутствие тепла, еды, света, воды. В памяти остались тяжкие воспоминания: редкие, изможденные, обессилен­ные люди на улицах, замерзшие трупы, с трудом передвигающиеся люди, волокущие санки в морг, на которых лежат трупы, зашитые в простыни.

Запомнились заклеенные крест-накрест узки­ми полосками бумаги окна, которые наглухо за­навешивали темными плотными одеялами, чтобы, не дай Бог, не просочился на темную улицу лучик света от коптилки. Над городом висели огромные серебристо-серые и серые аэростаты, в темное время суток небо пересекали и перекрещивались лучи прожекторов, которые искали вражеские самолеты. Остро остались в памяти тревожные звуки метронома Ленинградского радио. Порой казалось, что это — единственное, что связывает нас с окружающей жизнью. Если почему-то метроном замолкал, то становилось страшно, что в Ленинграде уже никого не осталось, все погибли и умерли. Прерывался звук метронома и разда­вались страшные слова: «Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!», и вой сирены на улицах города, удары по рельсам, которые были подвешены на стенах домов. Вначале было очень страшно, постепенно привыкли и в бомбоубежи­ще не спускались, переживая воздушную тревогу дома. Научились по звуку отличать свои самолеты от вражеских. Мама, пока у нее были какие-то силы, дежурила на крыше. Если падала на крышу зажигательная или фугасная бомба, то дежурные хватали ее черными металлическими клещами и окунали в специально наполненную водой бочку или в песок. Но вскоре мама заболела цингой и дистрофией. Помню, как она вместе с кровью и кусками десен выплевывала здоровые зубы, ко­торые не держались в деснах. А ей в то время было только 30 лет! Несмотря на голод и полное бессилие, мама старалась как-то передвигаться по комнате и заставляла двигаться меня, хотя я упря­милась и плакала.

Когда мама совсем слегла, нам очень помога­ли соседи. Кто-то принес нам сосновых веток, которые заваривали и давали пить маме и мне. В начале войны вокруг нашего дома было много деревянных домов. На разборке этих домов — источников пожаров — работали солдаты.

С глу­бокой благодарностью вспоминаю об их помощи, они всегда оставляли мне щепочки для того, чтобы можно было разжечь печку-буржуйку и согреть воды, погреться самим. Мама в то время не поднималась, поэтому я ходила за щепками и за водой. Водопровод не работал, солдатики помо­гали мне набрать воды в колонке, которая была выведена на соседней улице и к которой всегда тянулась большая очередь людей с чайниками, ведрами, кувшинами. Мне помогали набрать кув­шинчик воды, который я могла сама донести до дома — полтора литра. Дома разобрали, солдат отправили на фронт, колонка с водой перемерзла. Мама, как и все ленинградцы, стала ходить за водой к Неве, где была прорубь. На саночках привозила наполовину или на треть наполненное водой ведро и долго плакала, рассказывая, как она несколько раз возвращалась к проруби за водой, так как каждый раз, карабкаясь на залитый водой и обледенелый берег, падала, опрокидывая санки с ведром воды, проливая ее.

Испытывая постоянно жуткий голод, старались хоть чем-то набить желудок: когда была вода, покупали на рынке олифу и дрожжи, делали дрожжевой суп-болтанку, отваривали кожаную обувь и отцовские кожаные ремни, на олифе жарили травяные лепешки. Несколько раз мама покупала у спекулянтов отруби, ели суп или кашу из отрубей. Раза два нас с мамой угощали кусоч­ком дуранды — отходы от переработки семечек, самим нам ее не посчастливилось купить ни разу. Общее горе, неимоверные тяжести, выпавшие на долю ленинградцев, объединяли людей, все ста­рались помочь друг другу хоть чем-то. Добрые чуткие люди помогли тяжелобольной маме устро­иться вахтером на завод «Вулкан», меня устроили в детский садик возле института им. Турнера.

Маму положили в больницу, я была в садике круглосуточно. Пока мама лежала в больнице — раза два наведывалась ко мне в детский сад, один раз водила в больницу, в свою палату. Больные просили ее, чтобы она меня привела, так как у многих были дети в эвакуации, а у кого-то умерли или погибли. Меня очень тепло встретили, и каж­дый старался чем-то угостить: кто кусочком хлеба, кто — кусочком глюкозы, кто — суфле.

Когда я пошла в школу, в первый класс, нас всех обязали при себе иметь детский противогаз, с ним мы и ходили в школу, хотя, к счастью, пользовать­ся им не пришлось ни разу. На первом от окон ряду нас не сажали, опасаясь, что при бомбежке или артобстреле кого-то может ранить стеклом или шальным осколком. Во время воздушной тре­воги мы спускались в подвал школы, где было бомбоубежище. После уроков нас водили на раз­борку кирпичей разрушенных зданий. Часто воз­вращаясь из школы, я попадала под артобстрел, спрятаться было негде, вокруг свистели и падали осколки, но страха почему-то уже не было. Схва­тив с земли еще горячий, обжигающий руки, блестящий по месту разрыва металла осколок, бежишь дальше. У нас, детей, в коллекции каж­дого было много осколков, больших и маленьких. Позже, после войны, их пришлось выбросить, так как они поржавели.

В городе не было ни собак ни кошек, зато было очень много крыс, которые совершенно не боя­лись обессиленных людей. Вместе с людьми стра­дали и звери. Ленинградский зоопарк находился от нашего дома за четыре трамвайные остановки.

Александра Федосеева, 1956 год

Помню, как долго плакала, слыша громкие, трубные крики и стоны раненого слона, страдаю­щего от жестокой боли.

Всем было непереносимо тяжело, но мы, жи­тели блокадного Ленинграда, жили верой и надеж­дой. Открытая через Ладожское озеро Дорога жизни спасла нас от голода и вселила веру в победу страны над фашизмом.

Какую неописуемую радость мы испытали, когда отменили затемнение, заработали радио, водопровод, когда пошли первые трамваи! Но особенно счастливым и праздничным днем, кото­рый я никогда не забуду, был день открытия Петрозаводской бани. Это был непередаваемый праздник! В бане было ужасно холодно, ледяные полы и лавки, окна забиты фанерой, здание про­мерзло насквозь. Но зато есть горячая вода! Это — чудо! Мойся хоть каждый день! Грейся, сколько угодно! Это счастье невозможно передать, после полного отсутствия воды, холода, мытья в корыте.

Удивительно и трогательно сейчас вспоминать о том, как нам, детям блокадного Ленинграда, в тяжелейшие для страны и города времена, устра­ивали новогодний праздник. В столовой завода «Вулкан» нам устанавливали столы и кормили нас кашей, в подарок давали по маленькой коробочке клюквы, засыпанной сахарной пудрой, а один раз мне подарили тряпочную куклу с большой головой и огромными голубыми глазами. Такое не забу­дешь!

Александра и Яков Савенко. Фото 1950-ых годов

Встречались мне в ту пору и очень плохие, злые люди, но о них не хочу вспоминать. Подлецы были всегда, но в основном люди были хорошие, доб­рые, чуткие, отзывчивые и бескорыстные. Поэто­му, наверное, мы выжили, и страна одержала победу над фашизмом.

Источник: Блокадники – Волгоград: ком. по печати, 1996 г.
Фотографии любезно переданы из личного архива семьи