Безумно тоскливо!

5 октября 1941 год

Вчера и позавчера — вот уже две ночи, как мы не спим. Позавчера было четыре ночных налета. Первый начался в во­семь вечера и закончился в одиннадцать, пос­ледний кончился около четырех утра. Вчера в восемь вечера опять завыла сире­на. Мама побежала вниз, я и тетя Лена пили чай. Где-то упали три бомбы, и все стихло.

Вскоре весело пропел отбой. Тетя Лена ушла, но не прошло и получаса — опять тревога. В комнату вбежала Лена. «Идите скорей вниз, у нас на чердаке пожар», — закричала она, бро­сая узел. Я подхватила его и вышла на лест­ницу. По ней бежали испуганные люди на чердак. Внизу я кинула узел и тоже побежа­ла на чердак. Фонаря не было, все толпились в темноте, бегали за ведрами. Лена увидела меня: « Что тебе здесь надо? Принеси ведро. « Я помчалась в нашу квартиру, долго откры­вала дверь, наконец вошла в переднюю, схва­тила ведро, побежала на чердак. Но соседка сказала мне, что бомбы уже потушены и вед­ро не нужно. Я пошла вниз.

Женщины, перепуганные, красные, наби­лись в дворницкой. Один «вояка» из квартиры четыре всунул в дверь бледное лицо с трясу­щимися губами: «М-моя здесь?» Где-то падали фугасные бомбы. Было душно в комнатушке, и я решила выйти на улицу.

Была омерзительная ночь (с точки зрения военного времени). Небо без единого облач­ка сверкало всеми звездами, луна ярко озаря­ла дома, серебрила своим светом желтеющие деревья. Я подставила щеки легкому, не ок­тябрьскому ветерку и взглянула на небо. Оно оживилось. Яркие вспышки зениток прореза­ли безмятежную синеву неба, раздался зло­вещий гул, и прожектор медленно пополз прямо над нашим домом. Вслед за этим раз­дался свист и раскатистый грохот. Бомба, казалось, была спущена прямо над нашим до­мом, но отклонилась и упала, как мы позже выяснили, на площадь Нахимсона. Я постояла на улице и пошла домой. Еще несколько раз грохнуло, потом заиграл отбой.

www.photoarchive.spb.ru. Трамвай, разрушенный прямым попаданием фугасной бомбы, на площади Нахимсона. 1941 г.

Вернулась тетя Лена (из-за тревоги). Я разделась и направилась к кровати. Вдруг опять сирена и грохот. Мы с тетей сошли вниз, по­стояли на улице, пошли домой и легли спать, несмотря на грохот зениток. Прошло еще две тревоги. После отбоя даже мама легла спать, вдруг она вскочила: «Бомба!». Раздался свист, падала бомба(мы живем недалеко от Москов­ского вокзала, поэтому, наверное, так сильно бомбят наш район).

На наш чердак и двор упало еще восемь зажигательных бомб. Наш дом на улице Дос­тоевского, 26. На соседние дома (№ 24, 28, 30), баню, школу тоже сбросили зажигатель­ные бомбы. Улица озарилась кровавым от­блеском. Через несколько минут бомбы, бла­годаря энергии мужчин и женщин, были по­тушены. Тревога кончилась в пятом часу.

12 октября 1941 год

Девять часов вечера. Только что кончилась тревога. Сколько налетов еще будет сегодня? Недосыпание плюс недоеда­ние переносить очень тяжело. Еды страшно мало. Если сидеть лишь на карточном пайке — изголодаешься раньше голода. Особенно в нашей семье — три иждивенца и два служа­щих. Иждивенец получает на декаду 50 грамм сахару, 100 грамм конфет, 200 грамм крупы, 100 грамм растительного масла, 100 грамм рыбы и 100 грамм мяса. И каждый день — 200 грамм хлеба. Носятся слухи, что порцию хле­ба уменьшат.

Пекарь блокадного Ленинграда Анна Горохова

Бомбежки бывают каждую ночь. Вчера сбросили две бомбы на Малую Москов­скую, две — на нашу улицу, дом 14, одну — на Кузнечный рынок. Одна тревога длилась шесть часов.

Сегодня в пять часов утра мы пошли в оче­редь за плавленым сыром (он дается без кар­точек). Пришли. Очередь громадная, мы вста­ли примерно четырехтысячными. За нами вырос огромный хвост. Магазин был на углу Колокольной улицы и площади Нахимсона. Очередь от магазина заворачивала на Дмит­ровский переулок  (Этот переулок потом был разбомблен весь, до единого дома.—В.Б.), тянулась по Стремянной, шла по Нахимсона и кончалась у Нового ТЮЗа. Сыра было только на тысячу пятьсот человек. Нам ничего не досталось.

Немцы продолжают прорываться вперед. Иногда, когда подумаешь о положении в стра­не вообще и Ленинграда в частности, руки опускаются, ничего не хочется делать. Есть хочется все время. Ах, как тоскливо, как бе­зумно тоскливо!

Я спала сегодня ночью около трех часов. Мне приснился страшный сон. Будто бы осень. Я выхожу на наш балкон и вижу, что в возду­хе победно летят самолеты. Посередине — воздушные крепости. Я всматриваюсь в них внимательно и вижу на крыльях черный крест, а на хвосте — свастику. Я в ужасе смотрю вниз и вижу, что по улицам идут войска, грохочут танки и всюду — свастика. Люди не замечают этого и идут по улицам, не поднимая головы. Вдруг один смотрит вверх. Он вздрагива­ет, останавливается. Еще один посмотрел на самолеты. И вдруг все увидели, что это — немецкие войска. На мгновение все оцепене­ли, потом бросились бежать. Улица опустела. Лишь в жуткой тишине победно двигались немцы. Я почувствовала, что внутри у меня что-то оборвалось, и… проснулась. Действительность тяжела, но я все же страшно обра­довалась, что это — только сон.

Да, напишу о том, как живут наши эваку­ированные родственники, «островитяне», Риточка и Димочка, которых тетя Женя тайком от нас эвакуировала под Вологду, в папину родную деревню, откуда папа вытащил своих братьев. Сейчас они живут у тети Пани, у них большой огород, бесплатное молоко, пять пудов пшеницы. Димочка в письме жаловал­ся, что у него не хватает… втулки от велоси­педа. Я чуть не надавала пощечин дяде Шуре, когда он рассказывал об этом с сочувствен­ной миной. У наших дядюшек 44 кг картош­ки. Они не поделились с нами ни кг.

Как стал груб, бессердечен народ! Сколь­ко сейчас жуликов, которые объедаются за счет недоедания других, грабят пострадавших от бомбежек, крадут карточки. Сколько пре­дателей!

Да и вообще весь мир, во что он превра­тился! В XX веке в Европе господствуют фа­шисты, жалкие выродки… Кончаю, очень тя­жело.

16 октября 1941 год

Сегодня на пути я столовую встретила Валю С., она через четыре дня по­ступит на работу револьверщицей, обещала и меня устроить. Правда, 8-часовой рабочий день, но карточка первой категории и обед в столовой без карточек. Сусанна окончила курсы медсестер и ушла сегодня на казармен­ное положение в госпиталь. Теперь у нас три иждивенческих карточки и одна — служаще­го.

Немцы взяли Мариуполь (Ростов-на-Дону— рядом), быстро подходят к Москве.

20 октября 1941 год

Сейчас слушала передачу для молодежи, горячие, от сердца идущие слова патриотов. Страну нашу окутал такой мрак, немцы подошли к самой Москве, оружия нет, наша родина, свобода в опасности. Горько, страшно подумать, что немцы могут захватить страну. Это значит — конец жизни, скотское существование. Так хочется верить в нашу победу…

Только половина четвертого, а есть очень хочется. Все ждали праздника, все надеялись, что хлеба прибавят хоть на первую декаду. Несколько дней мы ели лепешки из обойно­го клея, но он кончился. Хлеб отвратитель­ный: тяжелый, сырой, он, наверное, на 70% состоит из дуранды. В столовой у Казанского собора, куда я по-прежнему таскаюсь, дают лишь по одному супу (только вода). В воскре­сенье мы опять ездили за капустными листь­ями, но они или уже все собраны, или сгнили. Вот уже третья неделя, как Сусанна рабо­тает в госпитале, на казарменном положении. Можно представить, что за житье. Кормят пока неплохо, но она оставляет нам часть хлеба. Папа хочет устроиться на работу счетоводом. Условия хорошие, но он говорит, что все рав­но служить не сможет. С 3 ноября начинаются занятия в школах, но что за занятия будут на голодный желудок!

Налеты на Ленинград стали повторяться. Город обстреливают из дальнобойных, но Москве, пожалуй, сейчас приходится хуже. На днях сдали немцам Харьков. В общем, все плохо.

Продолжение следует.

Источник:  Базанова В. Вчера было девять тревог // Нева. — 1999. — №1. Ленинград блокадный.