У Вали А. внезапно умер отец. Он шел по улице Марата, упал и умер. Из кармана его пальто вытащили 60 рублей, потом сообщили в милицию, перенесли в покойницкую. Его жена еще не может найти тело мужа среди других трупов. На таком пайке до января до­тянуть очень трудно. Может быть еще хуже. Нет, хуже не будет. Гробы делают и хоронят только за хлеб или за дуранду. Да, очень тя­жело. Часто берет отчаяние, но никогда, даже в самые тяжелые минуты, не хочешь оккупа­ции Ленинграда.

Я боюсь зимы, новой страшной зимы в осажденном городе, боюсь потерять человеческий облик, но я помню и люблю Ленинград мирного времени, залитый огнями, с магазинами, заполненными всем, что душа пожелает. Придешь из школы — откроешь буфет, возьмешь булки и сахару и забираешь­ся с ногами на диван — читать.

8 апреля, 1942. Сегодня тепло, на улице тает. Это хорошо, только на ноги нам одеть нече­го — боты дырявые. Вчера в столовой взяла обед на два дня. Суп был гороховый, жидкий, вырезали за него 240 грамм, а есть нечего. Та­кая борьба за существование ужасна. Ничего не выдают по карточкам.

2 ноября, 1941 год. Я хотела поступить в школу, находящуюся поблизости от дома. Но все раз­делено на микрорайоны, в нашем нет англий­ского, а в другие школы не принимают. При­шлось поступить в мамину школу, на улице Плеханова. Если идти нормальным шагом, то надо полчаса тратить на ходьбу.

5 октября 1941 год. Вчера и позавчера — вот уже две ночи, как мы не спим. Позавчера было четыре ночных налета. Первый начался в во­семь вечера и закончился в одиннадцать, пос­ледний кончился около четырех утра. Вчера в восемь вечера опять завыла сире­на. Мама побежала вниз, я и тетя Лена пили чай. Где-то упали три бомбы, и все стихло.

Вчера было девять тревог. В последнюю, около полуночи, опять сбрасывали зажигательные и фугасные бомбы. Говорят, бомба попала в Мариинский театр! Очень трудно стоять в очередях — через каждые полчаса тревоги, а потом — новая очередь. Вообще тревоги выматывают сильно. По хлебным карточкам с сегодняшнего дня дается только хлеб, булка же — больным и детям. Немцы, говорят, под… Черной речкой!