Военные действия

Сам Чередников действует действительно с умом. Раз, когда ему приказали взять «языка», он ушел на левый фланг обороны своей части, где разведчики никогда не ходили, так как местность была здесь ровная и голая, и немцы, как рассчитал Николай Ильич, должны быть тут менее осторожными.

Получилось, что письмо моего отца к Андрею Белому спасло меня. Если бы не оно, я бы не познакомился с сестрой поэта, не простоял бы так долго возле её дома в глубине двора, а ведь из-за этого я и оказался в конце прицепа, а если бы попал в середину – оттуда уже не выскочишь.

Подбор и воспитание людей в разведке, как ни в каком другом деле, имеет решающее значение. Разведка — это искусство, на которое способны да­леко не все люди, и в то же время это такое дело, которое может увлечь. Разведчиков са­мозабвенно влюбленных в свою профессию очень много, а при умелом воспитании их может быть еще больше.

Мы носили патроны в заплечном мешке по полведра. Что там этот небольшой патронташ. Это не та война. Но все берут и я взял... Раскрываю его, и там такими большими буквами штамп с датой выделки: «24 октября, 1914 год». А я родился тоже в 1914 году, тоже 24, но только в декабре.

Как снять часового, если командир выбыл? Вспоминаю устав строевой службы – можно снять со знаменем части. Спрашиваю писаря: «У нас знамя есть?» – «Лежит где-то на печке». Достали знамя, стряхнули паутину. Но к знамени полагаются ассистенты! Командую писарю: «Бери автомат, захвати у крыльца часового – и за мной».

Мы утром брали хлеб на две карточки, днем еще на две, а вечером на остальные; утерпеть, чтобы сразу же не съесть полученный хлеб, было невозможно. Правда, была еще одна «отдушина» – в столовой в Сельхозинституте на студента полагалась тарелка «баланды»; а так как в институт мало кто ходил, то вечером можно было взять сколько угодно порций (кажется, по...

Вдруг около меня ста­ли взрываться пули. Присмо­тревшись, увидел через овраг движущуюся длинную колон­ну фашистских войск. Нем­цы заметили меня и открыли огонь. Я падал на снег, полз по-пластунски, поднимался и сно­ва бежал. И все-таки одна пуля попала мне в ногу.

Беспощадная статистика времени: мои ровесники, десятиклассники выпуска 1941 года на фронте погибали чаще всех. Наши семнадцатилетние жизни война поглощала особенно охотно, так и не позволив узнать и почувствовать всё счастье возраста. Мне надо было выжить, и войну я вспоминаю, несмотря на весь её ад, самым прекрасным временем в своей судьбе.

Переговоры велись по кодовым таблицам, коды постоянно менялись, часто составлялись неудачно, и получалось, например, что 54 (пять точек, четыре точки и тире) означало «Иду на вынужденную посадку», а 55 (пять точек, пять точек) – «Отбомбился по цели». А стрелок-радист бомбардировщика из-за холода и тесноты вполне мог затянуть точку или наоборот,...

Командуя госпитальным взводом, он неоднократно, порой в нарушение правил, бывал на передовой. В дни тяжёлых боёв исполнял обязанности не только терапевта, но и хирурга. И кто, как не врач Мартиросян, больше всех видел смерть, кровь, боль?! Но он никогда об этом не рассказывал.

Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком срезало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идет из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто.

За годы войны самолёт Сурена Михайловича трижды был подбит в воздухе вражеским огнём. Два раза, проявляя большое лётное мастерство и хладнокровие, он сумел посадить подбитые машины вне аэродрома с убранными шасси. Третий случай был особенным.

Выйдя в открытое море, мы увидели огромный столб дыма и горящий фрегат. Носовая часть у него была оторвана. Огонь охватил не только смертельно раненый корабль, но и море вокруг него. Наш катер приблизился к фрегату. Несколько человек на кормовых надстройках размахивали в отчаянии руками, взывая о помощи. Но спасти их было нельзя.

К оружию они относились как к фарфоровым сервизам - винтовки переносили только в ящиках, с патронами чуть ли не спали, чтоб не отсырел порох. Но самое главное - их "фирменный" стиль: занимали позицию вчетвером рядышком друг к дружке, дядька мерил, высчитывал и всем давал разные поправки – одному «щелчок» правее, другому левее, третьему, так держать, себе еще как-то.

Спасая жизнь товарища, приходилось нам восьмером одного раненого выносить из глубокого ущелья. Кормов для лошадей не было, кормили ветками с деревьев, а зимой – опавшими листьями. Кони болели и дохли. Бойцам питания не хватало, доставка была затруднена. Мы приспособились варить умерших лошадей, не считаясь с заболеваниями, но держались стойко.

При проверке оказалось, что больше половины бойцов растерялось в пути. Из 8 расчетов полных осталось только на два миномета. Оставшиеся бойцы, зная, что немец нам давит на пятки и рядом река Дон, решили быстрее переправиться на ту сторону.

Снаряды и мины часто рвались у нашего дома. И вот один снаряд разорвался над крышей дома, крыша и труба рухнули, меня отбросило в сторону кроватей и стульев. Ударило меня осколком снаряда ниже левой лопатки сзади в спину. Я застонал и стал звать на помощь товарищей. Ко мне по лестнице влезают на чердак два товарища, стащили меня с чердака под сени, где мы расположились.

Блокадной зимой пошли шесть человек в разведку. Среди них и Усов. Разведчики взяли «языка». Тот стал орать. К нему подоспела помощь. Все, что произошло дальше, Усов не помнил. Только, осталось в памяти, как его стукнули по голове чем-то тяжелым… Очнулся Усов и ничего не может понять...

Дело дошло до штыкового боя. Я прыгнул в окоп, а сзади немецкий офицер подобрался, ударил прикладом по голове, и я потерял сознание. Меня потом один из наших солдат спас, на три дня в санчасть отправили. Он меня там навещал, спаситель мой, говорил, что мне повезло: он случайно офицера того заметил.

Этому вопросу я лично придавал очень большое зна­чение, будучи на войне и до последних дней своей лет­ной практики. Этому способствовали два печальных случая, которые произошли со мной в воздухе из-за плохой осмотрительности, которые чуть-чуть не стоили мне жизни; и, кроме того, многочисленные трагические случаи с моими боевыми товарищами в период...