Блокадный Ленинград

В кармане я берегла маленький кусочек шоколада, полученного по карточкам вместо сахара. Я мечтала насладиться им с горячей водой. Подойдя к столику с кружкой кипятка, я бережно развернула драгоценный па­кетик, решая трудную задачу, сколько оставить на другие дни. Но внезапно меня охватила неясная тревога...

Дорогие товарищи, послезавтра мы будем встречать Новый, 1943 год... В городе, обстреливаемом и бомбардируемом, во вражеском окружении мы научились любить и ценить каждую минуту жизни, каждую ее, даже самую простую, радость. О, как ценили мы, что значит домашнее гнездо, что значит уют и тепло, как мы стремимся к нему...

Следует указать, что в течение всего этого времени и осо­бенно летом 1941 года Институт искал новых форм и направ­лений работы, определенного «социального заказа» в связи с резко изменившейся и меняющейся обстановкой. Существен­но отметить, что «отраслевые» эпидемиологические отделы, занимавшиеся определенным кругом инфекций каждый, пе­рестраивали ...

27 октября 1941 года начались занятия в 239 школе. Ее все называли школой «со львами». Здание школы – исторический памятник. Строил его архитектор Монферран. Учителя и дети собрались задолго до начала уроков. Учащихся в школе было 700 человек. Учителя были у нас замечательные. Завучем, а затем директором школы была Валентина Васильевна Бабенко,...

Мы ждем со стесненными сердцами. Неужели потеряла карточки? Или украли хлеб?.. Что может быть страшнее для нас в эту минуту? Много часов мы ждали, всю силу мысли сосредоточив на блаженном миге — жевать чудесный душистый хлеб. Казалось, мы жили целый день ради этой короткой ми­нуты. И вот — хлеба нет...

Начало войны я встретила в пионерском лагере, в Сиверской. Мне было одиннадцать лет, закончила третий класс. День 22 июня был для меня особенным днем, очень радостным – впервые доверили оформить календарь в нашем пионерском лагере. Каждый день дату календаря - число месяц, год, выкладывали на земле из разного природного материала: красивых камешков, мха и цветов. Доверяли это ответственное...

Итак, война оказалась реальностью. Она шла. Люди уже гибли. А сводки! Сводки с фронтов! Они ошеломляли! Враг двигался неудержимо. Каждый спрашивал себя: «А мы? Что же мы? Где же наша доблестная Красная Армия? Как же так?». Ведь мы давно были приучены и привыкли верить лозунгам: «Чужой земли не хотим, а своей ни одной пяди не отдадим!». Да, мы...

Мне едва исполнилось шесть лет, когда совершилось со­бытие, под корень перевернувшее мирный уклад домашней непритязательной жизни. Не могу сказать, чтобы жизнь в нашей семье с началом войны круто переменилась. До поры до времени всё остава­лось по-прежнему; только в доме пошли разговоры о призыве в Армию, отправке на фронт, мобилизации жильцов на стро­ительство оборонительных сооружений.

И вот июнь 1941 года. В Ленинграде белые ночи, буйно распустившаяся зелень, аромат сирени. У студентов экзаменационная сессия. Ничто не предвещало беды. Сообщение по радио ошеломило, но я не заметила паники. Радио замолчало, только стучал метроном, часто прерываемый предупреждениями: «Воздушная тревога!»

Казалось, что город был умерщвлен голодом, разбит, расстрелян, сожжен. Однако, вопреки всем думавшим так, город не умер: численно поредевший на 2 млн. жителей, умерших и эвакуированных, потерявший 0,5 миллиона своих защитников-солдат, он задышал в Пасхальный апрельский месяц 1942 года.

Все свое время, свои последние силы он отдавал тому, чтобы помочь другим писателям. Будучи военным корреспондентом, он имел возможность выезжать из города и неоднократно просил разрешения отправиться через Ладогу на грузовике за продуктами для писателей Ленинграда. Но получить разрешение оказалось невероятно трудно, надо было обращаться к десятку...

У нас в доме разместилась охрана, а сам штаб — через дорогу. Начали укреп­лять наш подвал и обнаружили дедов сундук, в котором хранилась собранная отцом политическая литература, портреты Карла Маркса и Ленина. 26-го де­кабря деда забрали в комендатуру, а нас выгнали из дома. Собирались расстре­лять, но вступились сосед...

Сочельник, канун Рождества, был в нашей семье всегда двойным празд­ником. В этот день мама всегда ставила для нас детей елку, даже до 1937 г., когда сама покупка елки была под запретом. Елку мама отправля­лась покупать в полной темноте на Сенном рынке. Елку продавали разре­занной на части в мешке, дома ее...

Выкупаю хлеб на 2 дня, отхожу в сторону, чтобы проверить правильность отрезанных талонов и не дату поверить своим глазам: талоны выреза­ны на 1 день, а пайка хлеба у меня в руках двойная. Трудно словами воспроизвести пережитую душевную борьбу — дома лежали, не вставая от слабости, мама и брат — взять для...

Вся наша семья — родители, старший брат Олег — 15 лет, и я — пере­брались жить в одну комнату из наших 2-х комнат, находившуюся между другими, а потому самую теплую. В январе мы еще более потеснились, убедив жить с нами мамину двоюродную сестру с ее 5-летним сыном, стра­давшим с рождения детским параличом. Тетя жила в доме с центральным отоплением...

Самые тяжелые месяцы были декабрь и январь. В эти месяцы была самая ужасная норма - 125 граммов. В ход пошло все - кофейная гуща, из которой пекли лепешки, варили кожаные ремни, делали студень из клея. Спали одетыми. Меня спасал папа, он каждый день приходил пешком через весь город и что-нибудь приносил мне в кармане. Вот эта мелочь как-то выручала.

Немцы выгнали жителей из домов и начали гонять по лесам от од­ной деревни к другой в качестве живого заслона перед наступающими частями Красной Армии. Туганово, Налючи, Васильевщина... Наши войска находились в каких-нибудь полутора километрах от последних, но нам не было от этога легче. Здесь, у горловины рамушевского «коридора», через который пытались вырваться из окружения немцы, мы...

Были и голод, и стужа, и смерть кругом, нехватка воды... Все это обдает незабытым ужасом при всяком воспомина­нии. Много страшного было вокруг, но мне за­помнились два эпизода. Один — зловещий, дру­гой, наоборот, бодрящий, укрепивший во мне на­дежду на Бога, которая, могу с чистой совестью засвидетельствовать, меня никогда не покидала.

В какой-то мере высокая смертность начала облегчать решение проблем. Цифры не особенно точны, это признают все советские ав­торы. В ноябре, вероятно, умерло от голода 11 085 человек, в декабре почти в 5 раз больше — 52 881. Цифры за январь и февраль менее точны.

Лишь принятие самых крайних мер могло дать Ленинграду возможность продержаться зиму. Но многие ли доживут до весны? Уходила надежда, что наступление, которое так уверенно запланировали Ста­лин, Жданов и генералы в Москве, освободит Ленинград. 55-ая армия генерала В.П. Свиридова на Ленинградском фронте...