Я не слышал дыхания роты, не видел ее лица. Это тоже, вместе с выговором, было наказанием за какую-то большую ошибку. В чем она? Я перебирал в уме резкие слова генерала. "Даже и мысли об этом я не вижу", - сказал он, указывая стрелкой удар по врагу. Мысли! Да, что-то мною не додумано, что-то мною не доделано. И не только в расположении минных полей, в переправочных средствах, но и в душах...

1941, 18 октября. Еще и еще раз перечитываю твои письма. По не­которым письмам вижу, что ты держишься молодцом, но на не­которых видны следы твоих слез. Не надо убиваться, милая. Помни, что сейчас страдают миллионы, и мы с тобой далеко не самые несчастные.

Меня снабдили пайком и отпустили домой, благо я жил неподалеку, в Демидовом переулке. Тут и настигли меня самые тяжелые, самые голодные дни ленинградской блокады. На лице появилась опухлость, во всем теле небыва­лая вялость. Я еле передвигался, больше лежал в кровати. Чтобы обмануть голод, старался больше спать, вернее, коротать время в полузабытье, дремать под двумя одеялами...

Наши летчики в воздухе действовали смело, решительно, дерзко. Победы кой-кому даже вскружили головы, приводили к нарушению установленного перед вылетом плана ведения боя. Так, в частности, произошло в группе, патрулирующей северо-западнее Львова.

Директор школы обратился к нам, третьеклассникам, и сказал, что у нас сегодня знаменательный день. Он должен нам запомниться потому, что на Москву наступает враг – фашистские войска, а нас принимают в пионеры. Это очень ответственный шаг в нашей жизни.

5 октября 1941 год. Вчера и позавчера — вот уже две ночи, как мы не спим. Позавчера было четыре ночных налета. Первый начался в во­семь вечера и закончился в одиннадцать, пос­ледний кончился около четырех утра. Вчера в восемь вечера опять завыла сире­на. Мама побежала вниз, я и тетя Лена пили чай. Где-то упали три бомбы, и все стихло.

Однажды в коридоре больницы я заметил очень солидную медсестру, которая пыталась залезть на хлипкую стремянку, чтобы заменить электрическую лампочку. Положение было угрожающим, и я бросился помогать. Был я длинный и худой, поэтому с легкостью произвел эту операцию, за что и получил первую благодарность.

Наш 970-й ночной бомбардировочный авиаполк действовал теперь с полевого аэродрома Бойкие Дворики, расположенного в двадцати километрах от линии фронта... Перед нами по-прежнему стояла задача — каждую ночь уничтожать вражеские штабы, узлы связи, склады боеприпасов и горючего, блокировать аэродромы, выгонять гитлеровцев из теплых домов на мороз, в...

В июне 1941 года внезапным ударом по аэродромам фашисты уничтожили более тысячи наших боевых самолетов. И в 1942 году авиационная промышленность все еще не была в состоянии восполнить этот урон. Тогда-то и появилось обидное прозвище «безлошадный». То есть летчик без самолета. В запасных авиаполках их скопилось в то время немало.

Ввиду того, что письма идут недели по три, полу­чается какое-то странное от них впечатление. Получаю от тебя письма, писанные тогда, когда я был еще в тылу, а вот уже ме­сяц, как мы на передовых. Как много, кажется, прошло времени с тех пор.

На столе боец из 153-го артполка. Не успела сделать обезболивание — начался минометный обстрел. Все стоят на своих местах. Над больным растянули простынь, чтобы не сыпалось с потолка. Вот с шипением пролетает над нами мина. Вторая — недолет, но осколки со свистом пролетают над хатой. Страшно, но я же старшая и надо держаться! К счастью, обстрел...

Это была первая контрнаступательная операция Красной Армии на советско-германском фронте выполненная с успехом. Пройдя через всю отечественную войну мне нигде не приходилось видеть и оказывать медицинскую помощь такому большому числу раненых. Под Ельней мы потеряли огромное количество наших солдат и командиров.

На меня налагали взыскания, сажали под арест, а потом вызвал командир полка и прочел странную лекцию об управлении лошадью. Он сказал так: "Знаете ли вы, что такое управление? Пример машиниста на паровозе или водителя автомашины вам, степному человеку, будет малопонятен..." И он стал говорить о лошади. Его лекция подействовала.

Дома у нас была бабушкина икона (она и в настоящее время у меня), моя мама всю войну и после молилась, благодарила Бога, что мы остались живы. У нас горела лампадка, мама стояла перед нею на коленях, а когда немцы сильно бомбили, она выбегала во двор и кланялась, кланялась: Господи, помилуй, Господи, помилуй!»...

В 1937 году был совершен арест за "систематические контрреволюционные агитации". Священник держался твердо и отказался возводить клевету на себя или других. В 1937 году тройка при УНКВД по Тверской области приговорила по статье 58-10 УК РСФСР о.Иоанна на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. 24 декабря 1941 года о.Иоанн умер от голода.

Вчера было девять тревог. В последнюю, около полуночи, опять сбрасывали зажигательные и фугасные бомбы. Говорят, бомба попала в Мариинский театр! Очень трудно стоять в очередях — через каждые полчаса тревоги, а потом — новая очередь. Вообще тревоги выматывают сильно. По хлебным карточкам с сегодняшнего дня дается только хлеб, булка же — больным и детям. Немцы, говорят, под... Черной речкой!

Трагедию лейтенанта Волкова я испытал в полной мере на себе, когда меня назначили на его место командиром взвода управления батареи. Трижды я оказывался в окружении у немцев на своем передовом НП, когда поддерживаемая мной пехота отползала назад. В такой ситуации мне и отступать вместе с пехотой нельзя —...

Я заметил, что полковник был одет в новенькую форму, которая хорошо сидела на нём. Он достал из кармана портсигар, вынул папиросу, помял её и взял в рот. Затем достал зажигалку и прикурил папиросу. Зажигалку я видел впервые.

Я вернусь к тебе, моя Россия, Через бури, смертью смерть поправ. Чтоб просторы видеть голубые, Слышать шум лесов и шелест трав, Чтобы видеть вновь родные лица, Девушек весенний хоровод, И ни вражья пуля, ни темница Мне к тебе пути не перервет.

Сирена воздушной тревоги звучит по нескольку раз в день. Но бомбардировщикам врага в город ходу нет, их рассеивают еще на подступах. По-прежнему прорываются только самолеты-разведчики. Они то проносятся на огромной скорости низко над домами, то летают на большой высоте, в почтительном отдалении от разрывов зенитных снарядов.