Публицистика

Марш пленных немцев по Москве (также «Парад побеждённых», «Большой вальс») состоялся 17 июля 1944 года. Колоннами по Садовому кольцу и другим улицам столицы прошли около 57 000 немецких солдат и офицеров, в основном захваченных в плен в Белоруссии войсками 1-го, 2-го и 3-го Белорусского фронтов.

Моя любовь к Москве вылилась в 28 книг по истории столицы, в архив, который насчитывает 170 тыс. единиц хранения документов по истории столицы. Работаю до сих пор, выступаю с лекциями о памятных местах города, являюсь консультантом редакционной коллегии «Московской энциклопедии».

Его звали Михаил Моисеевич Витебский. Он родился в 1913 году в Киеве в интеллигентной семье. Родственники Михаила Моисеевича обращаются с просьбой: если кто-то узнает на фотографии Михаила Моисеевича или его друзей, связаться с ними через редакцию сайта.

Узнав от солдат, что впереди проволочное заграждение и минное поле, папа принял решение взять на себя командование и, резко поднявшись, в одно мгновение преодолел проволочное заграждение и побежал по минному полю крича: «Вперед! За Родину! Ура!».

Трех часов было достаточно, чтобы уничтожить все то, что люди в течение долгих лет создавали своим тру­дом, трех часов было достаточно, чтобы уничтожить больше сотни человеческих жизней, которых матери в болях рожали, а теперь вместе с ними сгорели.

Ни на одной географической карте не найти сегодня этой белорусской деревни. Она была уничтожена фашистами весной 1943 года. Хатынь — бывшая деревня Логойского района Минской области Беларуси — стала символом трагедии белорусского народа, скорбной страницей истории времен Великой Отечественной войны. В память погибших 2 230 000 жителей Беларуси — каждом...

«Въезд в город запрещен! Возможен взрыв фугасов!» — такие над­писи были сделаны 29 апреля 1945 года на специальных щитах и стенах домов перед всеми въездами и воротами Кенигсберга. Действительно, 29 и 30 апреля 1945 года прогре­мели взрывы в районе Южного вокзала, на товарной станции, улице Арндта...

Мало, кто знает, что на острове Валаам, Карелия, находился интернат для инвалидов Великой отечественной войны. Это было очень страшное место, в котором жили люди, от которых война оставила одни обрубки. В 1952, когда в старых монастырских постройках организовали дом-интернат для инвалидов войны, там не было никаких условий для жизни. Многие люди спились, многие умерли, многие жили в...

Эта история, о втором дне рождении бабушки, передается как легенда в нашей семье. Когда я была маленькой, бабушка сама рассказывала мне ее. И даже будучи школьницей, я однажды записала ее рассказ. И вот, спустя пятнадцать лет, найдя эти старые записи, попробую все восстановить…

Все свободное время проводила на курсах медицинских сестер. Причем устраиваться на эти курсы ей пришлось чуть ли не с боем. Дело в том, что в свои тринадцать лет роста она была небольшого, и врач, который записывал девушек на эти курсы, увидев ее, решил, что к нему на прием пришла чуть ли не первоклашка.

Блокада ломала все установившиеся человеческие нормы — и потом восстановить их в прежнем виде уже не удалось. Сороковые годы, как и тридцатые, нанесли морали общества, прежнему «благородному воспитанию» непоправимый ущерб... Тогда людям приходилось делать страшный выбор — выбирать, кого спасать, а кого бросать на умирание.

Много раз, читая о старинных и более близких событиях русской истории, я замечал, что Смоленск оказывался в самой их гуще. Но все эти яркие, кровавые и героические события не обретали в моей душе зримого образа реального города, его улиц, жителей, памятников, храмов… Он оставался для меня чужим – «литературным», «летописным» городом из книг, учебников и...

В настоящее время нередко можно услышать ошибочные суждения о патриотах Великой Отечественной войны. Глумливое отношение к отечественной истории, к национальным героям пытаются возвести в норму. На наш взгляд, подобные оценки являются унижением памяти павших и оскорблением живых.

Я была на чердаке, когда увидела, что в Госткино на двух бронемашинах и мотоциклах проехали немцы в черной форме. Наши бой­цы и партизаны убежали в лес. У нас на крыльце осталась чья-то винтовка. Немец остановил мотоцикл, сломал ружье о березу и поехал к Красному Валу. У школы стояла машина с продуктами. Немцы навели огнемет и все сожгли.

Мне 7 лет. Я стою возле открытой двери теплушки, крепко держась за косяк. В лицо бьёт упругий ветер, смешанный с запахами дыма из трубы паровоза и настоем лесов и полей, проносящихся мимо. А сзади, там, в вагоне, идёт своя, непонятная мне жизнь.

В сентябре послали нас с колхоза на трудовой фронт. Нас было 5-6 девчонок и немного мужиков. Делали блиндажи, пилили лес на определенную высоту, чтобы танки не проходили. Рыли у Шуи, у Змеева громадный противотанковый ров. Земля мороженая, кирками долбили.

Когда началась война, мне не было и пяти лет. Отдельные, маленькие картинки военного детства не забылись, а значит, не потерялись навсегда, каждая из них оставила в памяти свой след. Из этих и других, казалось бы, малоприметных штрихов складывается человек и его биография.

О войне дедушка рассказывал много эпизодов, сам удивлялся, как Господь его хранил: однажды он полз по лесу (у него было три гранаты), а когда вернулся, осталось две – одна зацепилась за корения деревьев, но чеку не выдернуло! Были и смешные случаи: их заедали вши, и вот они после бани сдавали свою одежду «под пар» и один бедолага сдал также обувь, и ему вернули их сморщенными и маленькими.

В конце июля мы узнали о начале первых бомбардировок столицы. По ночам наблюдали в небе разрывы наших зенитных снарядов. В августе стало широко известно о героическом подвиге летчика-истребителя младшего лейтенанта Виктора Талалихина, который на подсту­пах к Москве впервые совершил таран, сбив вражеский бомбардировщик.

Я с родителями жил на окраине Пятигорска − местные жители называли это место слободкой. Несколько домиков окружал общий забор с единственными воротами. Когда немцы стали приближаться к городу, у этих ворот ночью по очереди дежурили два человека. Мы, дети, дежурили вместе со взрослыми и развлекались пением разных песен, в том числе и про Сталина.