Расставание
Мне 7 лет. Я стою возле открытой двери теплушки, крепко держась за косяк. В лицо бьёт упругий ветер, смешанный с запахами дыма из трубы паровоза и настоем лесов и полей, проносящихся мимо. А сзади, там, в вагоне, идёт своя, непонятная мне жизнь.
Моя мама с младшим братиком, родные тетки и чужие люди, все говорят, спорят, плачут, спят, и над всем этим запахи, которые я не могу переносить. Поэтому часами стою у двери, хотя все гонят меня оттуда, боятся, что я выпаду, что со мной что-то случится. Этот страх владеет всем нашим эшелоном. И, несмотря на чудное солнечное августовское утро, висит этот страх в воздухе, угрожая всему живому на этом свете, в котором я ещё только начинаю жить. Я тоже боюсь, но смотрю на проносящееся мимо с любопытством, так как ещё не знаю, что мне придётся очень часто в моей жизни переживать расставания с родными местами, родными и близкими людьми. Будут встречи совсем с иными людьми, землями, культурами и многим другим, к чему я буду долго и мучительно привыкать, вспоминая прошлое.
«Идёт война народная, священная война!»- доносится из репродукторов, проносящихся мимо станций. Толпы людей мечутся по перрону. А затем наступает прохладный августовский вечер, спокойный и мирный. Но вдруг — оглушающий вой, треск, взрывы. Над головой проносятся самолёты с крестами на крыльях. От них отделяются черные точки, которые несутся к нашему эшелону, к нашему вагону, прямо в меня. Я бегу к маме и прячусь у неё, она прикрывает меня от всех бед и ужасов, и я верю, что никто не посмеет меня обидеть, когда меня так надёжно укрывает рука моей мамы. В 11 часов нас бомбили на мосту через реку Волхов около Тихвина. Кто-то кричал от ужаса, вдоль вагонов бежала женщина с окровавленным ребёнком на руках, что-то горело. Мы убегали в лес, а затем бросались обратно, вскакивали в медленно двигающийся поезд.
После длительного путешествия мы приехали в Башкирию, деревню Ангасяк, которая на 4 года стала моей Родиной, но она принадлежала не мне, а моим башкирским подружкам с длинными черными косами, удивительно круглыми лицами и миндалевидными глазами. Они любили со мной играть. В минуты ссор называли меня «городская». А потом мы опять играли вместе, и они угощали меня вкусными шаньгами, запах и вкус которых я помню до сих пор.
А вечером моя милая бабушка Злата тихонько пела нам старые еврейские песни, которые она слышала от своей бабушки. Но вот опять стучат колеса, мы едем обратно в Ленинград. Город, где жили до войны мои родители, а теперь мне уже 11, и я бегаю до ночи по улице, играю с другими детьми. Мы прыгаем по клеточкам на асфальте или через верёвочку, которую вращают подруги. «На тебя не напасешься ботинок», — говорит моя мама. Они действительно рассыпались очень быстро, сапожникам хватало работы латать детские «развалюхи». А рядом Таврический сад с тенистыми аллеями, чудесным прудом и островком посредине.
Время летит. И вот уже и 1947-ой. По радио сквозь зубы говорят об образовании государства Израиль. Мелькают имена: Бен Гурион, Голда Меер, Моше Даян. Мы радуемся, но почему-то украдкой. Уже разоблачают космополитов, почему-то только с еврейскими фамилиями. Ещё немного, и вот уже врачи-убийцы, и опять одни еврейские фамилии. Черные тучи нависли над нами, над нашим классом. Некоторые мои подружки перестают меня замечать и, сбившись в кружок, о чём-то исступленно спорят и смотрят на нас, еврейских девочек. С каким удовольствием демонстрируют некоторые учителя неприязнь к нам. А мы? Мы просто не обращаем на них никакого внимания. У нас молодость и здоровье, и Израиль. И песни, школьные вечера и кучи мальчишек, которым нет дела до моей национальности
Время бежит, уже промелькнул 52-ой и разоблачены обвинители. Наверху один вождь сменяет другого, а мы одно платьице на другое, одни учебники на другие. Вот уже и 10-ый класс позади, и выпускной бал! Мы летим по ночному городу в свете белых ночей, как в прекрасных картинах Шагала. Нева с её гранитными набережными, Невский проспект, прямой как стрела, увенчанный Адмиралтейской иглой. И всё позади, а впереди — вся жизнь и всё будет прекрасно!
Встречи, расставания, свадьба и семья. Сынишка на руках, и я опять лечу, теперь уже в детский сад, где я воспитательниц
Белла Григорьевна с сыном Владимиром.
Годы мчатся. Снова дорога! Теперь уже навсегда, без возврата. Я уезжаю из страны, которую по праву называла своей, так как мои родители, родители моего мужа лежат в этой земле. Я покидаю всё! Что значит «покидаю»? Со мною остаются мои родные и друзья, со мной наши прогулки по Ленинграду и его пригородам, поездки в переполненных электричках к Финскому заливу, где муж безуспешно ловил рыбу, а я покупала её у местных рыбаков. И мы весело смеялись над нашими уловами. Со мной навсегда эта бело-розовая колонна в зале Филармонии, прислонясь к которой, я стоя слушала Давида Острайха, Гилельса, Архипову, Лисициана, Спивакова, Андроникова.
Это всё во мне. Со мной мои книги, привезённые сюда и оставленные там. Это всё она — моя Родина! И я благодарна судьбе, что, расставшись с ней, я не потеряла её и себя, нашла в себе силы сохранить её.
Белла Григорьевна Шульга Германия, 2001 г.
Loading ...
