советский народ

Живу я по-старому, надеждой, что мы скоро прогоним врага и супостата в его Vaterland. Довольно он у нас набедокурил, пора и честь знать. Здоровье мое то так, то эдак. В бомбоубежище не ходим, мне носить туда свои восемьдесят лет трудно. Много читаю, сейчас занят чтением некоего Исаака Масса, голландца, описывающего XVI век до конца царствования...

Я заметил странный самолет, над которым трудился русский механик, пытавшийся починить протекающий кран подачи топлива над двигателем. Чинил поломку он с помощью паяльной лампы и паяльника, но паяльник остывал слишком быстро, так что справиться с задачей было очень нелегко. Я взял свою паяльную лампу и встал одной ногой на крыло, а другой - на колесо напротив механика.

Уникальность данного документа состоит в том, что значение Церкви признавалось на самом высоком партийно-государственном уровне. Однако вплоть до последнего времени архивное дело, в котором хранился искомый материал, находилось на совершенно секретном хранении. И лишь сравнительно недавнее рассекречивание позволяет теперь познакомить широкий круг...

Все знали, что надо идти воевать, что все воевать будем, и, скорей всего, эта война будет именно с Германией – все пакты, договоры – но воевать придется и именно с Германией. Поэтому готовились к этой войне по-настоящему. Четыре значка: «Готов к труду и обороне», «Готов к противовоздушной обороне», «Ворошиловский стрелок» и т.д.

Я должен был бы написать более спокойное письмо, но не могу этого сделать. Может быть, ты еще не утверждена, еще есть время отказаться. Не для того же ты кончала две аспирантуры, чтобы сооб­ражать, как купить гвозди. Это сделает лучше тебя любой из работни­ков школы, а вот учить ребят лучше тебя никто не сможет.

Война привела в движение огромные человеческие массы, на годы оторвала миллионы людей от дома. За одинаковыми гимнастерками и мундирами советских солдат и офицеров были скрыты живые люди – каждый со своим характером, наклонностями, уровнем воспитания и культуры. Поэтому отклонения в поведении не могли не быть.

Как только мы поняли, что будем форсировать Днепр, стало жутко, потому что предстояло не просто умирать, а тонуть, а это большая разница. Вся рота стали как покойники, и я перед ротой выступил с речью. Причем я не помню, что я говорил. Говорил какие-то обычные слова, но я не слова говорил, я себя уговаривал не бояться. А уговаривал я себя, помня свою...

Настала очередь моему танку. Вдруг что-то чуть-чуть кольнуло в руку. Боли нет никакой. Потом посмотрел – беда! Особенно потом уже, когда из танка вылезал, двигался, и когда кость об кость тиранёт – это такая боль, что не дай Бог! Короче говоря, в госпитале потерял сознание – много крови потерял.

Но вскоре жизнь вокруг стала меняться. Прежде всего, конечно, начался призыв в армию всех мужчин от 18 до 40-45 лет. А на женские плечи сразу ложился мужской труд, особенно все полевые работы: сенозаготовки, уход за посевами и прочее. А вот уже женский труд, домашний, был перенесен на плечи детей, которые могли ухаживать за домашней скотиной.

Много раз, читая о старинных и более близких событиях русской истории, я замечал, что Смоленск оказывался в самой их гуще. Но все эти яркие, кровавые и героические события не обретали в моей душе зримого образа реального города, его улиц, жителей, памятников, храмов… Он оставался для меня чужим – «литературным», «летописным» городом из книг, учебников и...

Выйдя в открытое море, мы увидели огромный столб дыма и горящий фрегат. Носовая часть у него была оторвана. Огонь охватил не только смертельно раненый корабль, но и море вокруг него. Наш катер приблизился к фрегату. Несколько человек на кормовых надстройках размахивали в отчаянии руками, взывая о помощи. Но спасти их было нельзя.

Рядом, через три дома, жила младшая мамина сестра Матрена Васильевна. Моя крестная, вторая мамина сестра Ольга Васильевна жила через десять домов. Огороды пахали кто на быках, а кто вручную. Так вот мы копали вручную огород в 40 соток. У дедушки с бабушкой вскопаем, помогаем тете. Мама и все мои тетушки уходили работать в поле.

Пом­ню, как командующий армией Гречко скомандовал: «Зарыть­ся в землю! Идет танковая ди­визия "Адольф Гитлер"». Прямо у моего окопчика развернулся немецкий танк, почти закопав меня землей. За ним последо­вал бронетранспортер. Меня прекрасно видели, и я ожидал выстрела, но... был пленен.

В сентябре послали нас с колхоза на трудовой фронт. Нас было 5-6 девчонок и немного мужиков. Делали блиндажи, пилили лес на определенную высоту, чтобы танки не проходили. Рыли у Шуи, у Змеева громадный противотанковый ров. Земля мороженая, кирками долбили.

Я хотел бы сказать о главном факторе Великой Победы ленинградцев. Это, конечно, люди, сами люди, включая детей. Вот возьмите такую вещь, я уже говорил, в этих самых окопах, которые рыли ленинградцы, о заводах, где работали маленькие дети 13–14-ти летние, их привязывали, как известно, к станкам, чтобы человек не упал, на ящик ставили.

В очередной раз был приказ от командира дивизии взять высоту N. Некоторые солдаты не имели даже касок на тот момент. Голову прикрывали прикладами винтовок. Окопались, как могли. Г.П. Каширин пристроился под деревом. Финны начали минометный обстрел, и одна из мин разорвалась в 2-3 метрах от него. Все руки оказались в крови от осколков.

Гигантомания и диспропорция в военном строительстве, репрессии против командного состава, недоверие ко всем и вся, стремление руководства страны решать важнейшие государственные вопросы единолично или в кругу ближайших помощников привели к грубейшим просчетам и явились главной причиной неготовности армии к отражению агрессии.

Сравнительно недавно у меня состоялась беседа с очень авторитетным представителем Русской Зарубежной Церкви. Он выразил мысль, которая на меня произвела сильное впечатление: «Почему у вас так много пафоса? Почему для всего мира Вторая мировая, а для вас Великая Отечественная? Что в ней такого великого?» Это характерный взгляд с Запада. Отметим, что, к...