Давно мы дома не были…
Горит свечи огарочек, Гремит недальний бой. Налей, дружок, по чарочке, По нашей фронтовой! [ Прослушать песню MP3 7.60MB ]
Горит свечи огарочек, Гремит недальний бой. Налей, дружок, по чарочке, По нашей фронтовой! [ Прослушать песню MP3 7.60MB ]
На уличных столбах с утра до ночи гремели черные раструбы громкоговорителей. Леденящий душу голос Левитана: «После упорных боев наши войска оставили город...» И вслед, ежедневная, как молитва, песня: «Идет война народная, священная война...». А за нею — бравурные марши: не надо падать духом! Потом — звуковые письма матерей и жен на фронт и бойцов из окопов домой.
На уличных столбах с утра до ночи гремели черные раструбы громкоговорителей. Леденящий душу голос Левитана: «После упорных боев наши войска оставили город...» И вслед, ежедневная, как молитва, песня: «Идет война народная, священная война...». А за нею — бравурные марши: не надо падать духом! Потом — звуковые письма матерей и жен на фронт и бойцов из окопов домой.
На уличных столбах с утра до ночи гремели черные раструбы громкоговорителей. Леденящий душу голос Левитана: «После упорных боев наши войска оставили город...» И вслед, ежедневная, как молитва, песня: «Идет война народная, священная война...». А за нею — бравурные марши: не надо падать духом! Потом — звуковые письма матерей и жен на фронт и бойцов из окопов домой.
Мне предстояло вскоре стать военнослужащим № 3631-9558. Считалось, что провожать солдата на войну — мужское дело; это произносилось с улыбкой, по-другому папа этого не говорил. Сознавая себя призывником, я был в неплохом настроении. Пожалуй, тот период был не самым подходящим для вступления в армию, но лично мне было уже пора.
Как необученных, отбирают большую группу, садят в хорошо оборудованные теплушки – и в Закавказье. Там еще переход в 300 км к турецкой границе, в Ахал-Цих, где 30 лет назад служил и мой отец. 100 дней учебы, тренировок, ночных бросков – мы радисты. Меня произвели аж в старшие сержанты – командиром отделения своих...
На уличных столбах с утра до ночи гремели черные раструбы громкоговорителей. Леденящий душу голос Левитана: «После упорных боев наши войска оставили город...» И вслед, ежедневная, как молитва, песня: «Идет война народная, священная война...». А за нею — бравурные марши: не надо падать духом! Потом — звуковые письма матерей и жен на фронт и бойцов из окопов домой.
На уличных столбах с утра до ночи гремели черные раструбы громкоговорителей. Леденящий душу голос Левитана: «После упорных боев наши войска оставили город...» И вслед, ежедневная, как молитва, песня: «Идет война народная, священная война...». А за нею — бравурные марши: не надо падать духом! Потом — звуковые письма матерей и жен на фронт и бойцов из окопов домой.
Сначала мы пробовали бить по дзотам прямой наводкой, но потом отказались от этого из-за препятствия в виде земляного вала: снаряды рикошетом отлетали вверх. Мы выкатили орудие, но успели сделать только один выстрел. Противник начал обстрел разрывными снарядами, которыми был уничтожен весь наш артиллерийский расчет. В живых остался я один.
Сначала мы пробовали бить по дзотам прямой наводкой, но потом отказались от этого из-за препятствия в виде земляного вала: снаряды рикошетом отлетали вверх. Мы выкатили орудие, но успели сделать только один выстрел. Противник начал обстрел разрывными снарядами, которыми был уничтожен весь наш артиллерийский расчет. В живых остался я один.
Сначала мы пробовали бить по дзотам прямой наводкой, но потом отказались от этого из-за препятствия в виде земляного вала: снаряды рикошетом отлетали вверх. Мы выкатили орудие, но успели сделать только один выстрел. Противник начал обстрел разрывными снарядами, которыми был уничтожен весь наш артиллерийский расчет. В живых остался я один.
Сначала мы пробовали бить по дзотам прямой наводкой, но потом отказались от этого из-за препятствия в виде земляного вала: снаряды рикошетом отлетали вверх. Мы выкатили орудие, но успели сделать только один выстрел. Противник начал обстрел разрывными снарядами, которыми был уничтожен весь наш артиллерийский расчет. В живых остался я один.
Сначала мы пробовали бить по дзотам прямой наводкой, но потом отказались от этого из-за препятствия в виде земляного вала: снаряды рикошетом отлетали вверх. Мы выкатили орудие, но успели сделать только один выстрел. Противник начал обстрел разрывными снарядами, которыми был уничтожен весь наш артиллерийский расчет. В живых остался я один.
Зенитный снаряд «эрликона» попал в воздухозаборное сопло. Мотор всосал газы от взрыва и задохнулся на какое-то время. Винт самолета, вращаясь от встречного потока, прокрутил мотор на холостом ходу, прогнал через его цилиндры газы от взрыва. И он снова включился в дело. На эту остановку ушли секунды. А сколько за это короткое время я успел прочувствовать и продумать!
Зенитный снаряд «эрликона» попал в воздухозаборное сопло. Мотор всосал газы от взрыва и задохнулся на какое-то время. Винт самолета, вращаясь от встречного потока, прокрутил мотор на холостом ходу, прогнал через его цилиндры газы от взрыва. И он снова включился в дело. На эту остановку ушли секунды. А сколько за это короткое время я успел прочувствовать и продумать!
Зенитный снаряд «эрликона» попал в воздухозаборное сопло. Мотор всосал газы от взрыва и задохнулся на какое-то время. Винт самолета, вращаясь от встречного потока, прокрутил мотор на холостом ходу, прогнал через его цилиндры газы от взрыва. И он снова включился в дело. На эту остановку ушли секунды. А сколько за это короткое время я успел прочувствовать и продумать!
Зенитный снаряд «эрликона» попал в воздухозаборное сопло. Мотор всосал газы от взрыва и задохнулся на какое-то время. Винт самолета, вращаясь от встречного потока, прокрутил мотор на холостом ходу, прогнал через его цилиндры газы от взрыва. И он снова включился в дело. На эту остановку ушли секунды. А сколько за это короткое время я успел прочувствовать и продумать!
Зенитный снаряд «эрликона» попал в воздухозаборное сопло. Мотор всосал газы от взрыва и задохнулся на какое-то время. Винт самолета, вращаясь от встречного потока, прокрутил мотор на холостом ходу, прогнал через его цилиндры газы от взрыва. И он снова включился в дело. На эту остановку ушли секунды. А сколько за это короткое время я успел прочувствовать и продумать!
Тяжелые мысли о смерти меня преследовали. Пять дней без хлеба… Я встала и бросилась на колени молиться со слезами. Иконы не было, да и я не знала ни одной молитвы. Дети мои были некрещеными, да и я сама не верила в Бога. Правда, во время «тревоги» я иногда мысленно шептала «Господи, спаси, не дай погибнуть!»
Тяжелые мысли о смерти меня преследовали. Пять дней без хлеба… Я встала и бросилась на колени молиться со слезами. Иконы не было, да и я не знала ни одной молитвы. Дети мои были некрещеными, да и я сама не верила в Бога. Правда, во время «тревоги» я иногда мысленно шептала «Господи, спаси, не дай погибнуть!»
Тяжелые мысли о смерти меня преследовали. Пять дней без хлеба… Я встала и бросилась на колени молиться со слезами. Иконы не было, да и я не знала ни одной молитвы. Дети мои были некрещеными, да и я сама не верила в Бога. Правда, во время «тревоги» я иногда мысленно шептала «Господи, спаси, не дай погибнуть!»
Тяжелые мысли о смерти меня преследовали. Пять дней без хлеба… Я встала и бросилась на колени молиться со слезами. Иконы не было, да и я не знала ни одной молитвы. Дети мои были некрещеными, да и я сама не верила в Бога. Правда, во время «тревоги» я иногда мысленно шептала «Господи, спаси, не дай погибнуть!»