Художественная литература

Хуже нет — лежать в обороне. Каждую ночь поверяющий. И у каждого свой вкус. Это уж обязательно. Тому окопы слишком узки, раненых трудно выносить и пулеметы таскать. Тому — слишком широки, осколком заденет. Третьему брустверы низки: надо ноль сорок, а у вас, видите, и двадцати нет. Четвертый приказывает совсем их срыть — демаскируют, мол. Вот и...

У коменданта Была привязанность к догам. И был экземпляр – На голову выше всех. Даже эсесовцы Боялись собачьего бога.

Спасибо, моя родная Земля, мой отчий дом, За все, что от жизни знаю, Что в сердце ношу своем.

Дневальный барака, толстогубый, красноносый верзила Васька Прыщ, докладывал полицейскому Царькову: - Господин полицейский! В бараке у пленного из вчерашнего этапа часы есть! - Сколько раз я тебе, дубина, говорил, не называй меня полицейским, и тем более господином. Я есть шеф барака, выделенный для наведения порядка.

Я никогда героем не была. Не жаждала ни славы, ни награды. Дыша одним дыханьем с Ленинградом, я не геройствовала, а жила.

В морозном воздухе стояла тишина. Латыши сидели на пустых ящиках, на проталинке, образовавшейся от костра. Кругом на земле тонким слоем лежал недавно выпав­ший снег, необычно белый, еще не топтанный. Когда пленные поравнялись с костром, раздалась команда остановиться, и они, смешав строй, столпились возле костра, приветливо поздоровались с латышами. Но те, не ответив на приветствия,...

Он отполз метров на пятнадцать от воды, вырыл ямку, уложил сапоги и завалил их песком, утоптал бугорок, чтобы поверхность была ровной. Потом сно­ва пополз к морю, стал спускаться в холодную воду. Когда он почувствовал, что ноги начинают терять почву, то бросился вплавь. Стараясь не делать всплесков, подплыл к носу судна, обогнул его и поплыл к борту со стороны моря.

День за днем работали пленные в порту и день за днем вынашивал Сергей план побега. После случая с полтавцем он стал полностью доверять Федору и од­нажды все-таки решился поделиться с ним мыслями о побеге. Оказалось, что Федор так же, как и он, с пер­вого дня думал о том же. Вместе они стали ждать удоб­ного случая.

По Ленинграду смерть метет, Она теперь везде, Как ветер. Мы не встречаем Новый год – Он в Ленинграде незаметен.

Сергей шел в середине пятерки. Слева от него шел Тимофей, справа – моряк Федор, рядом с которым вышагивал тот самый рыжий, разувший когда-то Сер­гея в ревире. Те сапоги он давно проел и сейчас шел как все, громыхая колодками, озираясь на глазевших жителей. Вдруг он метнулся в сторону тротуара и на­клонился, чтобы поднять окурок, следом за ним рва­нулся...

Войн без пленных не бывает. Обстоятельства сложились так, что я попал в плен. Для нашего правительства я стал изменником Родины. Изменниками считают всех нас! Всем нам путь на Родину закрыт! Но мы вернемся! И только с оружием в руках! Я призываю всех последовать нашему примеру! – За сколько сребренников продался, Иуда? Офицерскую честь на немецкие...

Внезап­но впереди раздались крики, а потом послышались длинные автоматные очереди. Это конвоиры расстре­ливали голову колонны. Пленных остановили, прика­зали лечь на землю. Оказалось, что кто-то в передней шеренге не выдержал и в припадке ярости бросился на конвойного офицера, перерезал ему глотку брит­вой, а вторым взмахом покончил с собой. Вскоре окровавленный труп офицера пронесли мимо...

«Вот она, накатилась на них, эта темная, страшная туча зла, которое веками копилось где-то в глубинах германской истории и сейчас обрушилось потоками крови, звериных страстей, до этого сдерживаемых юридическими и нравственными законами», – думал он. Сергей понимал, что даже в этих нечеловеческих условиях люди старались хоть как-то скрасить свое существование.

Навзничь простерт на снегу богатырь Галлиулин. Шинель прорвана у самого сердца. В миг смерти он прижал руку к груди, прижал точно так же, как и в ту минуту, когда однажды сквозь сон кротко произнес: "Я извиняюсь". Неловко согнувшись, застыл навсегда Мурин. Очки сбиты с воскового заострившегося носа, в снегу торчит обвязанная ниткой дужка. Никогда ...

Дважды и трижды я уловил его новый не примеченный мной ранее жест - он поддергивал рукава, тяготясь отсутствием дела. Весь этот день, который, возможно, предрешал исход предпринятого еще раз немецкого рывка к нашей столице, судьбу второго тура битвы за Москву, день массового героизма - под таким названием он вписан в историю войны, - Панфилов провел в деревне Шишкине, почти лишенный...

Но кому она будет нужна, моя честь, если не исполню долг - мой последний единственный долг: удержаться до двадцатого... Не удержусь! Сейчас мне это ясно. Не сохраню людей, ничего не сохраню! Вновь, не в первый уже раз тут, на полях Подмосковья, припомнилось, как однажды вечером в...

Заглушая этот сильный, гневный голос, возник, стал нарастать устрашающий гул летящего, приближающегося к нам снаряда. Потянуло прянуть с насыпи, открытой отовсюду, залечь. Уголком глаза я видел, как разом повалились, втиснулись в землю бойцы, рывшие окопы. Звягин, однако, даже не повел головой. Стоя на виду и, конечно, зная, что сейчас на него...

Немцы почувствовали, что у нас уже не осталось бойцов, и с новой силой в атаку поперли. Мы их подпустили поближе и дали им прикурить из пулемета. Подзалегли они и давай по нам из пушек долбить. Мама родная, всю землю рядом перепахали снарядами, а мы, слава Богу, живы. Я во время боя оглядываюсь назад, вижу - стоит женщина с поднятыми руками. “Вот тебе на, — думаю, — что за наваждение,...

Поглядите на него: обыкновенный человек, такой же, как и вы. Он был ранен в руку, мог уйти лечиться, но остался с нами. Разве это не герой? Вот рядом с ним Курбатов. Он представлен к званию младшего лейтенанта. Красивый парень! Залюбуешься. Но он станет командиром не из-за того, что красив, а потому, что хранит воинскую честь. Вот Березанский. Сколько ему влетало от меня за неповоротливость! А в...

Никогда ни одна женщина не шагала в батальонной колонне, не становилась в наш строй. Но вот однажды... Собственно говоря, про этот случай следовало бы рассказать на страницах одной из наших прежних повестей, где описаны первые бои батальона, наш отход к Волоколамску. Что же, вернемся к тем картинам, к нашему невеселому ночному маршу.