Скоро пришло известие, что эшелон с детьми попал под бомбёжку и многие погибли. А потом говорили, что учителя разбежались, оставив детей одних. Директор нашей школы, Полина Филипповна, уговаривавшая мою маму отправить меня с эшелоном, и после войны была директором, хотя все знали, что она первая бросила детей на произвол судьбы.

Есть замечательные рассказы работ­ников Публичной библиотеки, которые в самое голодное, отчаянное время перетаскивали в хранилища частные библиотеки умерших собирателей, ученых, библиофилов, те собрания, которые остались бесхозными, спасали книги из разбомбленных домов. Никто не заставлял их, не было на то указаний, ничем эта работа не поощрялась.

Я с родителями жил на окраине Пятигорска − местные жители называли это место слободкой. Несколько домиков окружал общий забор с единственными воротами. Когда немцы стали приближаться к городу, у этих ворот ночью по очереди дежурили два человека. Мы, дети, дежурили вместе со взрослыми и развлекались пением разных песен, в том числе и про Сталина.

Норма, которая до Хохрина была 2,5 кубометра, была вначале повышена до 6 кубометров; затем он провозгласил военный график и потребовал 9 кубометров на человека, а под конец «принял обязательство», равное 12 кубометрам! Как могли люди голодные, истощенные, вынужденные, как это было с нами, бессарабцами, работать на непривычном для нас морозе, выполнять подобные нормы?

Без доверия сохнет душа, быстро иссякают силы, и ты превращаешься в бескрылого зяблика, который, кажется, ни на что не способен. А когда тебе верят, то и невыполнимое становится возможным. Силы твои словно удваиваются. Доверие - источник солдатского вдохновения, решимости, осмысленного шага к подвигу. А вера - мать дружбы и солдатской храбрости.

Помню, как рано утром, на рассвете, отец разбудил нас, сказал, чтобы быстро одевались, побросал нас на машину, стоящую у двора, где уже сидели какие-то женщины и дети – семьи военнослужащих, и убежал. В небе что-то стреляло, горело и падало – то горели и падали самолеты с Яворовского аэродрома, которые успели взлететь, а остальные горели на земле. Нас повезли из города в направлении Львова.

Я хотел бы сказать о главном факторе Великой Победы ленинградцев. Это, конечно, люди, сами люди, включая детей. Вот возьмите такую вещь, я уже говорил, в этих самых окопах, которые рыли ленинградцы, о заводах, где работали маленькие дети 13–14-ти летние, их привязывали, как известно, к станкам, чтобы человек не упал, на ящик ставили.

С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы! Слава нашей героической Красной Армии, отстоявшей независимость нашей Родины и завоевавшей победу над врагом! Слава нашему великому народу, народу-победителю! Вечная слава героям, павшим в боях с врагом и отдавшим свою жизнь за свободу и счастье нашего народа!

В День Победы 9 мая 1945 г. к нам пришёл утром немец электрик Пауль и сказал, чтобы мы пришли к нему в дом послушать передачу из Москвы на русском языке. Когда мы пришли, главное уже было сказано. Москва ликовала, была неописуемая радость всего народа-победителя. Нашему восторгу не было предела. Ощущение было такое, как будто мы родились заново,...

Оказавшись в начале войны в немецкой оккупации, мы мужественно переносили голод, холод, моральный, физический и материальный ущерб. Сейчас воспоминания о войне вызывают слёзы. Когда по телевизору показывают людей за колючей проволокой в немецких концлагерях: взрослых, старых и детей, сердце обливается...

По Берлинской мостовой Кони шли на водопой. Шли, потряхивая гривой, Кони-дончаки. Распевает верховой - Эх, ребята, не впервой Нам поить коней казацких Из чужой реки...

Мои друзья, с кем я кончал техникум, со временем уже стали заместителями главного инженера, начальниками отделов, а я все рядовой техник. Мне один товарищ и говорит: «Слушай, Иван Васильевич, какого хрена ты в партию не лезешь? Вот же наш Саша уже стал главным инженером, ему дают третью должность по твоему направлению. Был бы ты в партии, мы бы тебя...

Только я разложил карту на столе, как в блиндаж ворвался красноармеец с криком: «Немцы наступают – славяне отходят!» «Всем в подразделения!» – приказал я. Находясь на дальнем от входа в блиндаж конце стола, я и командир пулеметного взвода, складывая карты в планшеты, замешкались, а выглянув из блиндажа, увидели в непосредственной близости шеренгу немцев.

Речь идёт о концентрационном лагере, в котором творились жестокости, по сравнению с которыми блекнут злодеяния даже совершённые немцами, носившими эсэсовскую форму. Ясеновац был концентрационным лагерем хорватским. И, вероятно, некоторые особенности южного темперамента и превратили Ясеновац в настоящий земной ад.

Когда я стала на путь, приведший меня в тюрьму, сказать трудно. Было ли это тогда, когда я на этапе из Бессарабии в Сибирь подала воду несчастной матери новорожденного ребенка? Или когда, случайно не попав на этап, я сама пошла в НКВД? Или не захотела с мамой уехать в Румынию? Или еще раньше, 28 июня 1940 года, когда советские не нас «освободили из-под гнета бояр»?

Некоторые румынские солдаты насиловали советских женщин, когда появлялась возможность. Если бы такое увидел офицер, он застрелил бы такого солдата на месте, но солдаты не находились постоянно на глазах у офицеров. Часто насильников наказывали свои же бойцы. Если насильника ранило, его никогда не выносили с поля боя.

Учитывая огромное значение этого метода для политики со­кращения населения и вытекающую отсюда важность оказания всяческой помощи по безупречной разработке этого метода. Я позволю себе, рейхсфюрер, внести предложение создать для проф. Клауберга соответствующий исследовательский институт в Кёнигсхютте или поблизости и придать этому институту жен­ский...

Когда началась хрущевская оттепель – 60-е годы люди отвыкли от настоящей поэзии, настоящего выражения человеческих чувств. Они воспринимали это в упрощенной и порой пошлой форме. Стихи таких поэтов как Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский для восприятия людей 60-70-х годов открывали новое отнюдь не в классической, не в лучшей форме это было.

А ну! Последний рывок. У меня в планшете лежит уже карта Берлина. Нет, это не рывок. Это тяжёлый бой за каждый населённый пункт, каждый мост, каждую опушку, каждый дом. Нас прикрывают покрышкинцы. Молодцы, очень хорошо и организованно работают. Но немцы всё же непрерывно висят в воздухе, их аэродромы рядом. Наши самолёты уходят на свои базы на 30-40 минут раньше немцев. И вот тут те дают...

Мы поняли одно: что наша жизнь, Богом данная жизнь, ничего больше не стоит. Совершенно внезапно налетели самолеты и нача­ли бомбить железнодорожную станцию. Люди бросились врас­сыпную, ничего толком не понимая. Немцы с шумом, на мотоциклах, въехали в село и заняли двухэтажный деревян­ный домик, где жили несколько семей с детьми.