Очень хорошо помню ночь на 4 апреля 1942 года. Нам выдали хороший паек (по 100 граммов соевых конфет, 75 граммов изюма, постное масло и что-то еще). Мы, счастливые, отоваривали кар­точки, смотрели на эти деликатесы, и вдруг нача­лась жуткая бомбежка. Боже мой, сколько само­летов налетело на город!..

Очень хорошо помню ночь на 4 апреля 1942 года. Нам выдали хороший паек (по 100 граммов соевых конфет, 75 граммов изюма, постное масло и что-то еще). Мы, счастливые, отоваривали кар­точки, смотрели на эти деликатесы, и вдруг нача­лась жуткая бомбежка. Боже мой, сколько само­летов налетело на город!..

Очень хорошо помню ночь на 4 апреля 1942 года. Нам выдали хороший паек (по 100 граммов соевых конфет, 75 граммов изюма, постное масло и что-то еще). Мы, счастливые, отоваривали кар­точки, смотрели на эти деликатесы, и вдруг нача­лась жуткая бомбежка. Боже мой, сколько само­летов налетело на город!..

Очень хорошо помню ночь на 4 апреля 1942 года. Нам выдали хороший паек (по 100 граммов соевых конфет, 75 граммов изюма, постное масло и что-то еще). Мы, счастливые, отоваривали кар­точки, смотрели на эти деликатесы, и вдруг нача­лась жуткая бомбежка. Боже мой, сколько само­летов налетело на город!..

Очень хорошо помню ночь на 4 апреля 1942 года. Нам выдали хороший паек (по 100 граммов соевых конфет, 75 граммов изюма, постное масло и что-то еще). Мы, счастливые, отоваривали кар­точки, смотрели на эти деликатесы, и вдруг нача­лась жуткая бомбежка. Боже мой, сколько само­летов налетело на город!..

Подготовил данные, предал на батарею, вышел из землянки, скомандовал: «Огонь!». С передовой мне передают: «Выстрел!», и тут же в непосредственной близости от меня – разрыв. Подумал: «Вот фриц, не дал понаблюдать, где мой разрыв!». Снова скомандовал: «Огонь!», и сразу же разрыв. Мелькнула мысль, не мой ли это снаряд? Скомандовал зарядить и доложить,...

Подготовил данные, предал на батарею, вышел из землянки, скомандовал: «Огонь!». С передовой мне передают: «Выстрел!», и тут же в непосредственной близости от меня – разрыв. Подумал: «Вот фриц, не дал понаблюдать, где мой разрыв!». Снова скомандовал: «Огонь!», и сразу же разрыв. Мелькнула мысль, не мой ли это снаряд? Скомандовал зарядить и доложить,...

Подготовил данные, предал на батарею, вышел из землянки, скомандовал: «Огонь!». С передовой мне передают: «Выстрел!», и тут же в непосредственной близости от меня – разрыв. Подумал: «Вот фриц, не дал понаблюдать, где мой разрыв!». Снова скомандовал: «Огонь!», и сразу же разрыв. Мелькнула мысль, не мой ли это снаряд? Скомандовал зарядить и доложить,...

Подготовил данные, предал на батарею, вышел из землянки, скомандовал: «Огонь!». С передовой мне передают: «Выстрел!», и тут же в непосредственной близости от меня – разрыв. Подумал: «Вот фриц, не дал понаблюдать, где мой разрыв!». Снова скомандовал: «Огонь!», и сразу же разрыв. Мелькнула мысль, не мой ли это снаряд? Скомандовал зарядить и доложить,...

Подготовил данные, предал на батарею, вышел из землянки, скомандовал: «Огонь!». С передовой мне передают: «Выстрел!», и тут же в непосредственной близости от меня – разрыв. Подумал: «Вот фриц, не дал понаблюдать, где мой разрыв!». Снова скомандовал: «Огонь!», и сразу же разрыв. Мелькнула мысль, не мой ли это снаряд? Скомандовал зарядить и доложить,...

Пригревало склонявшееся на закат мартовское солнышко; на склонах холма пробивалась первая весенняя травка; и на душе было ясно, торжественно, хорошо. У жизни всё просто. Так бы бродил и бродил. Неужели здесь лилась кровь, гуляла смерть, и всё вопило о прерывании тысяч молодых жизней? В смерть не верилось.

Пригревало склонявшееся на закат мартовское солнышко; на склонах холма пробивалась первая весенняя травка; и на душе было ясно, торжественно, хорошо. У жизни всё просто. Так бы бродил и бродил. Неужели здесь лилась кровь, гуляла смерть, и всё вопило о прерывании тысяч молодых жизней? В смерть не верилось.

Пригревало склонявшееся на закат мартовское солнышко; на склонах холма пробивалась первая весенняя травка; и на душе было ясно, торжественно, хорошо. У жизни всё просто. Так бы бродил и бродил. Неужели здесь лилась кровь, гуляла смерть, и всё вопило о прерывании тысяч молодых жизней? В смерть не верилось.

Пригревало склонявшееся на закат мартовское солнышко; на склонах холма пробивалась первая весенняя травка; и на душе было ясно, торжественно, хорошо. У жизни всё просто. Так бы бродил и бродил. Неужели здесь лилась кровь, гуляла смерть, и всё вопило о прерывании тысяч молодых жизней? В смерть не верилось.

Пригревало склонявшееся на закат мартовское солнышко; на склонах холма пробивалась первая весенняя травка; и на душе было ясно, торжественно, хорошо. У жизни всё просто. Так бы бродил и бродил. Неужели здесь лилась кровь, гуляла смерть, и всё вопило о прерывании тысяч молодых жизней? В смерть не верилось.

Пригревало склонявшееся на закат мартовское солнышко; на склонах холма пробивалась первая весенняя травка; и на душе было ясно, торжественно, хорошо. У жизни всё просто. Так бы бродил и бродил. Неужели здесь лилась кровь, гуляла смерть, и всё вопило о прерывании тысяч молодых жизней? В смерть не верилось.

Трудно и страшно было под не пре­кращавшейся бомбежкой пробираться к пы­лающему грузовику, у которого в любой миг мог взорваться бензобак! Я вскочил в ка­бину, запустил двигатель и на бешеном газу задним ходом отогнал машину на безопасное расстояние. Затем кинулся к другой, над тентом которой уже плясали языки пламени. Поднятые по тревоге товарищи...

Трудно и страшно было под не пре­кращавшейся бомбежкой пробираться к пы­лающему грузовику, у которого в любой миг мог взорваться бензобак! Я вскочил в ка­бину, запустил двигатель и на бешеном газу задним ходом отогнал машину на безопасное расстояние. Затем кинулся к другой, над тентом которой уже плясали языки пламени. Поднятые по тревоге товарищи...

Трудно и страшно было под не пре­кращавшейся бомбежкой пробираться к пы­лающему грузовику, у которого в любой миг мог взорваться бензобак! Я вскочил в ка­бину, запустил двигатель и на бешеном газу задним ходом отогнал машину на безопасное расстояние. Затем кинулся к другой, над тентом которой уже плясали языки пламени. Поднятые по тревоге товарищи...

Трудно и страшно было под не пре­кращавшейся бомбежкой пробираться к пы­лающему грузовику, у которого в любой миг мог взорваться бензобак! Я вскочил в ка­бину, запустил двигатель и на бешеном газу задним ходом отогнал машину на безопасное расстояние. Затем кинулся к другой, над тентом которой уже плясали языки пламени. Поднятые по тревоге товарищи...