В апреле 1945 года в небе одновременно появилось до 300 самолетов, заслонивших солнце. Они бомбили и сбрасывали листовки на немецком языке: «Уходите, здесь будет мертвая зона!» Военнопленных немцы куда-то увели, а мы с мамой убежали через канал. Маму ранило. Мы с Ваней с трудом вытащили ее на берег. В тот день от бомбежки пострадало около 10 тысяч...

В апреле 1945 года в небе одновременно появилось до 300 самолетов, заслонивших солнце. Они бомбили и сбрасывали листовки на немецком языке: «Уходите, здесь будет мертвая зона!» Военнопленных немцы куда-то увели, а мы с мамой убежали через канал. Маму ранило. Мы с Ваней с трудом вытащили ее на берег. В тот день от бомбежки пострадало около 10 тысяч...

С начала мая жизнь моя целиком стала оседлой: меня назначили штабным телефонистом, и я, по очереди с напарником, дежурил у телефона в отдельной комнате. Реально свободного времени было хоть отбавляй, и я записался в библиотеку, которая – опять везение! – находилась всего лишь на другой стороне нашей улицы.

С начала мая жизнь моя целиком стала оседлой: меня назначили штабным телефонистом, и я, по очереди с напарником, дежурил у телефона в отдельной комнате. Реально свободного времени было хоть отбавляй, и я записался в библиотеку, которая – опять везение! – находилась всего лишь на другой стороне нашей улицы.

С начала мая жизнь моя целиком стала оседлой: меня назначили штабным телефонистом, и я, по очереди с напарником, дежурил у телефона в отдельной комнате. Реально свободного времени было хоть отбавляй, и я записался в библиотеку, которая – опять везение! – находилась всего лишь на другой стороне нашей улицы.

С начала мая жизнь моя целиком стала оседлой: меня назначили штабным телефонистом, и я, по очереди с напарником, дежурил у телефона в отдельной комнате. Реально свободного времени было хоть отбавляй, и я записался в библиотеку, которая – опять везение! – находилась всего лишь на другой стороне нашей улицы.

С начала мая жизнь моя целиком стала оседлой: меня назначили штабным телефонистом, и я, по очереди с напарником, дежурил у телефона в отдельной комнате. Реально свободного времени было хоть отбавляй, и я записался в библиотеку, которая – опять везение! – находилась всего лишь на другой стороне нашей улицы.

С начала мая жизнь моя целиком стала оседлой: меня назначили штабным телефонистом, и я, по очереди с напарником, дежурил у телефона в отдельной комнате. Реально свободного времени было хоть отбавляй, и я записался в библиотеку, которая – опять везение! – находилась всего лишь на другой стороне нашей улицы.

Признаюсь, получая от однополчан письма или, по счастливой возможности, встречаясь с ними, хотел воскликнуть по-суворовски: «Мы — русские, какой восторг! Мы еще живы и храним память о наших друзьях, погибших за спасение Родины, за великую и немеркнущую Победу! Вечная всем им память!» И пишу это в память о...

Признаюсь, получая от однополчан письма или, по счастливой возможности, встречаясь с ними, хотел воскликнуть по-суворовски: «Мы — русские, какой восторг! Мы еще живы и храним память о наших друзьях, погибших за спасение Родины, за великую и немеркнущую Победу! Вечная всем им память!» И пишу это в память о...

Признаюсь, получая от однополчан письма или, по счастливой возможности, встречаясь с ними, хотел воскликнуть по-суворовски: «Мы — русские, какой восторг! Мы еще живы и храним память о наших друзьях, погибших за спасение Родины, за великую и немеркнущую Победу! Вечная всем им память!» И пишу это в память о...

Признаюсь, получая от однополчан письма или, по счастливой возможности, встречаясь с ними, хотел воскликнуть по-суворовски: «Мы — русские, какой восторг! Мы еще живы и храним память о наших друзьях, погибших за спасение Родины, за великую и немеркнущую Победу! Вечная всем им память!» И пишу это в память о...

Привезли нас в Литву в концлагерь «Алитус», поместили в барак с двухъярусными нарами из сетки. Холод был страшный, голод – кормили нас отвратительной баландой. Некоторые сердобольные литовцы подходили к ограждению лагеря, чтобы бросить нам хлеба, но это не всегда удавалось - всё зависело от охранника: «добрые» разрешали передать еду, а остальные...

Привезли нас в Литву в концлагерь «Алитус», поместили в барак с двухъярусными нарами из сетки. Холод был страшный, голод – кормили нас отвратительной баландой. Некоторые сердобольные литовцы подходили к ограждению лагеря, чтобы бросить нам хлеба, но это не всегда удавалось - всё зависело от охранника: «добрые» разрешали передать еду, а остальные...

Привезли нас в Литву в концлагерь «Алитус», поместили в барак с двухъярусными нарами из сетки. Холод был страшный, голод – кормили нас отвратительной баландой. Некоторые сердобольные литовцы подходили к ограждению лагеря, чтобы бросить нам хлеба, но это не всегда удавалось - всё зависело от охранника: «добрые» разрешали передать еду, а остальные...

Привезли нас в Литву в концлагерь «Алитус», поместили в барак с двухъярусными нарами из сетки. Холод был страшный, голод – кормили нас отвратительной баландой. Некоторые сердобольные литовцы подходили к ограждению лагеря, чтобы бросить нам хлеба, но это не всегда удавалось - всё зависело от охранника: «добрые» разрешали передать еду, а остальные...

Привезли нас в Литву в концлагерь «Алитус», поместили в барак с двухъярусными нарами из сетки. Холод был страшный, голод – кормили нас отвратительной баландой. Некоторые сердобольные литовцы подходили к ограждению лагеря, чтобы бросить нам хлеба, но это не всегда удавалось - всё зависело от охранника: «добрые» разрешали передать еду, а остальные...

Привезли нас в Литву в концлагерь «Алитус», поместили в барак с двухъярусными нарами из сетки. Холод был страшный, голод – кормили нас отвратительной баландой. Некоторые сердобольные литовцы подходили к ограждению лагеря, чтобы бросить нам хлеба, но это не всегда удавалось - всё зависело от охранника: «добрые» разрешали передать еду, а остальные...

Любопытно было бы посмотреть со стороны на нас – новичков, несмысленышей: находясь в окопах, мы исправно кланялись пролетавшим снарядам. Заслышав стремительно приближающееся характерное жужжание, мы инстинктивно приседали, прятали свои головы за бруствером, забыв школьную истину о разнице скорости звука и скорости снаряда.

Любопытно было бы посмотреть со стороны на нас – новичков, несмысленышей: находясь в окопах, мы исправно кланялись пролетавшим снарядам. Заслышав стремительно приближающееся характерное жужжание, мы инстинктивно приседали, прятали свои головы за бруствером, забыв школьную истину о разнице скорости звука и скорости снаряда.