Признаюсь, получая от однополчан письма или, по счастливой возможности, встречаясь с ними, хотел воскликнуть по-суворовски: «Мы — русские, какой восторг! Мы еще живы и храним память о наших друзьях, погибших за спасение Родины, за великую и немеркнущую Победу! Вечная всем им память!» И пишу это в память о наших доблестных воинах, в надежде, что прочитает о них наша молодежь и соберется с душевными силами отстоять поруганную великую Россию от нового иноплеменного нашествия. Дай Бог силы вам, наследники боевой славы нашей Родины!

В последние дни войны бомбим Кюстринский плацдарм. Бомбим Зееловские высоты за Одером, в ту ночь 16 апреля, когда по приказу маршала Жуко­ва ослепили немецкую оборону, обрушив на нее лавину света сотен прожекто­ров. Бомбим Берлин — целью нам дан Тиргартен со скоплением там бронетанковой техники. В воздухе каша, самолеты на разных высотах кишмякишат, словно рой комаров и оводов над коровьим стадом.

Ударило волной зенитного разрыва, забарабанили по плоскостям осколки, и швырнуло машину в крутой крен. Сорвалась цель с расчетного угла, и уже не попадут в нее наши бомбы. Юра кри­чит мне: «Бросай! Чего ждешь!» А я в ответ, ошалелый от новоиспеченной гвардейской гордости: «Бросать не прицельно не буду! Повторяй заход на цель!» В ответ кричит Юра: «Дурак, ты что, не видишь, как зенитки нас взяли! Сейчас собьют!»

На всю жизнь запомнился мне рассказ о возвращении пилота сбито­го самолета Юры Комарицкого, самолет которого не вернулся с боевого выле­та на Бреслау. О судьбе экипажа ничего не было известно. Связь с ними прервалась после того, как радист доложил, что задание выполнено и экипаж уходит от цели, направляясь «домой».

Зимой 28 ноября — 1 декабря 1943 года проходила Тегеранская конференция руководителей союзных держав. На ней Сталин потребовал от Рузвельта и Черчилля выполнения их обязательств по открытию второго фронта в Европе. Те, по-видимому, уже догадывались, что задержка с этим становится им самим невыгодной — Красная армия стремительно шла на Запад и местами уже вхо­дила в Западную Европу.

Ближе к выпуску мы должны были пройти также практику прыжков с па­рашютом, но в один из таких прыжков курсанта с парашютом занесло ветром на здание училища, купол парашюта зацепился за крышу, а его, бедолагу, ви­севшего на стропах, раскачивал ветер и бил о кирпичную стену дома. Кое-как его сняли оттуда более или менее невредимым, но могло быть хуже…

Когда я дома рассказал о начале войны, отец тотчас же включил радио­приемник, но ничего нового пока не сообщали, передавали только военные марши. Зная о том, что отец хотя и был лоялен по отношению к советской вла­сти, но в силу пережитых им событий революции и Гражданской войны, а по­том ареста и ссылки все же не был слишком-то просоветски настроен, я решил спросить его мнение о моем решении пойти служить в армию добровольно.