Трагедия Пирчюписа

Памятник жертвам фашизма в Пирчюписе. 1960. Гранит.

В годы гитлеровской оккупации  в  большой  Руднинкской пуще было оживленно и неспокойно. Неспокой­но было также в обоих селах Пирчюписа, располо­женных на опушке леса. Ложась вечером спать, жители этих сел не знали, встанут ли они утром, не нагрянут ли ночью гитлеровские людоеды, не уничтожат ли всех, как уже не раз случалось во многих селах Литвы.

Жителям Пирчюписа было тем более тревожно, что сыновья и братья, отцы и мужья многих ушли в партизаны в Руднинкскую пущу… Не раз все жи­тели Пирчюписа, словно вспугнутые из гнезда птицы, с небольшими узелками на плечах бежали от гитлеров­цев в лес.

Однако и в бою, даже в фронтовых условиях, чело­век, охваченный величайшим волнением, устает и голова его клонится ко сну. Он ложится в любую постель, спит, отдыхает, чтобы восстановить силы, быть бдительным и нести сознательно взятую на себя боевую службу.

И в тяжелое, чрезвычайно беспокойное время гитле­ровской оккупации, под грохот выстрелов на дорогах и в чащобах Руднинкской пущи, жители села Пирчюпис поздним вечером 2 июня 1944 года легли спать в сво­их избенках на кроватях, покрытых соломой, на скамей­ках вдоль стен, а 3 июня над спящим Пирчюписом как обычно занялась заря погожего летнего дня.

Выглянуло солнце из-за Руднинкской пущи, осветило зеленые верхушки деревьев, озарило поля и луга, поце­ловало извилистую Лукну и холодные воды Меркиса, опоясало теплыми лучами песчаные поля, поздорова­лось с легкой, только что выколосившейся рожью, по­гладило пробивающиеся из земли ростки яровых, раз­будило птиц в гнездах, заглянуло в окна под соломен­ные крыши избенок, где после тяжелого трудового дня все еще сладко спали старые отцы, матери, красноще­кие дочери, пахари с мозолистыми руками и свернув­шиеся калачиком пастушки…

Хорошо спать утром, когда кругом еще тихо и спо­койно. Разве только скворец запоет, только ранняя во­рона каркнет на верхушке сосны, да несмело замычит корова в хлеву… Сладок и приятен отдых. Но луч солнца украдкой пробивается сквозь окна, надоедливо щекочет веки и как-будто настойчиво говорит: «Вставай­те, довольно спать, вставайте!»

Казис Лукошявичюс — старейший житель Пирчюписа. Он прожил долгую жизнь, много на своем веку пови­дал, много людям добра сделал. Проснулся он с восхо­дом солнца да только с печи, на которой спал зимой и летом, не слез, а слушал, как тяжело вздыхает во сне старая невестка, и думал о тяжелом прошлом. Давно, так давно, что сам он едва помнит, умерла его сестра Лндрулионене, оставив свою маленькую дочку Веронику. Казне приютил ее, растил как родную. Красивая де­вушка выросла, а в то время из Вильнюса приехал хоро­ший юноша Стасис Симокайтис. Понравился он Казису, понравился и Веруте. Сыграли свадьбу. Стасиса в Пирчюписе в зятья приняли. Началась настоящая жизнь. У молодых Симокайтисов пошли дети — Альфонселис, Дамутис, Валентас, Марюле… Только после рождения Марюли сама Веруте умерла, а за ней и муж ее Стасялис последовал. Осталось четверо сирот, которых дед Казис с невесткой Евой воспитывал, ничего не жалел — учил работать, к жизни готовил.

Наконец-то Казис Лукошявичюс слез с высокой печи, тихо подошел к Альфонселису. Он уже настоящий муж­чина, ему 18 лет. «Вставай, напои гнедого, насыпь овса, нужно за Пирчюпеле гречиху опахать, вставай, детка…» Альфонсас — послушный юноша, хорошо вос­питал его славный дед. В тот день он пахал, в тот день в лесу прятался, живым остался, только больше ни деда, ни братьев, ни сестры не увидел… Всех их огонь унич­тожил.

Луч солнца проникает во все окна с восточной сто­роны, много он видит и знает, многое он рассказал бы, если человеческим голосом говорить мог. Он и Маре Уждавинене посоветовал бы будить не только Вацюкаса корову в лес выгонять, а послать в глушь лесную всех остальных и самой туда уйти. Много пережила Маре, хотя еще и не стара она. Первый муж Феликсас Пецюконис умер, оставив двоих малюток. Пленённый красо­той Маре и жалея ее вдовью долю, к ней в дом пришел Юозас Уждавинис. Он воспитывал ее двоих детей, да и его хрупкая Марителе вскоре появилась. Жить да по­живать им, только злополучная война все вверх ногами перевернула. Юозас в этот день в лес ушел, и больше ни молодой жены, ни дочурки Марите, ни ставших ему родными Стасялиса и Мальвуте не увидел… Последний раз в то утро приветствовал их луч солнца…

У Юргиса Сауленаса трое сыновей, словно три дуба выросли. Все трое женились, семьями обзавелись, все в Пирчюписе жили. Старший Юозас и младший Винцас со своими семьями жили в одной избе, только на раз­ных половинах. А старые родители, словно живая цепь, сыновей соединяли: отец жил у сына Юозаса, а старуш­ка Она Сауленене — в семье Винцаса, где сам он был пятым. И Юргису Сауленасу луч солнца в глаза загля­нул, разбудил. Все еще спали. И сын Юозас, и его жена Вероника, и их дети Стасюкас, Пранукас, Амилюте, Ионукас и Мацюкас…

Жаль старику их сладкий сон прерывать, только бу­ренка в хлеву в третий раз мычит. «Вставай, Пранукас, коровушка на травку просится»,— тихо шепчет на ухо дед и сухим костлявым пальцем за плечо его трогает… Коровушку и Пранукаса лес приголубил и защитил, но больше ни дедушки, ни бабушки, ни братьев, ни сестри­чек, ни дядей с тетями, ни двоюродных братьев и сестер не увидел Пранукас — все они вместе с избой как сквозь землю провалились. Никого не осталось, кроме Прану­каса, которого последний раз разбудил дедушка. И се­годня еще вспоминает он тот страшный день, плачет горькими слезами, хотя уже и взрослым мужчиной стал, своему народу служит.

Сладко спал Юозас Вилькишюс, даже солнечного лу­ча не чувствовал. Спал он, спали и все остальные 8 чле­нов семьи. Рядом с ним отдыхала жена Эльжбета, в дет­ской кроватке спал самый младший годовалый Стасюкас. В других кроватках и на скамейках по двое и в одиноч­ку лежали остальные его дети: Тапилюте и Марите, Улекуте и Адалькуте, Антолькеле и Юозукас. Спокойно спали и никакие заботы их не тревожили, но через не­сколько часов всех их проглотило пламя и следа не оставило…

Луч солнца все тридцать избушек обошел. Побывал, разбудил, поклонился и попрощался. Вскоре серые тучи заволокли небо, дождь заморосил, вместе с несчастны­ми жителями Пирчюписа и небо заскорбило…

***

Мимо деревни Пирчюпис тянется черная лента шоссе. Оно прибегает из древней  литовской  столицы,  из Вильнюса, отрезав  возле  перекрестка  Пирчюписа ровно 44 километра. Далее, за Пирчюписом, шоссе раз­ветвляется — налево   бежит   в   Эйшишкес   и в далекое Гродно, направо — в Валькининкай, Бабришкес, Варену, Меркине, Алитус… Слева, у самого шоссе, приютилось 10 избушек Старого Пирчюписа. В 4-х избах Урбелионисов и в одной хате Сауленаса расположились гитлеровские солдаты и начальник охранного поста, а самих хозяев в гумна или в каморки повыгоняли. Солдаты выкопали дзоты и весь Старый Пирчюпис обнесли колючей прово­локой. Здесь они шоссе от партизан охраняли. Днем и ночью немецкие солдаты несли охрану в дзотах, что­бы не пропустить партизан из Руднинкской пущи через шоссе дальше на запад. А партизаны сознательно здесь не ходили, охранный пост не трогали. У них были дру­гие цели и они, не желая подвергать опасности местное население, обходили не имеющий значения охранный пост. Они также не трогали летной части, расположен­ной в одном километре от Нового Пирчюписа. Эта часть в начале июня 1944 года была куда-то переведена.

Солнышко спряталось за тучи, накрапывал мелкий дождик. В половине девятого утра из Вильнюса мимо Пирчюписа по направлению Эйшишкес проехало несколько немецких штабных военных автомашин. Про­водили их взглядом пастушки у шоссе, пахари на полях и женщины у колодцев в Старом Пирчюписе. Неодно­кратно по этому шоссе проезжали военные машины, часто видели их возле шоссе проживающие дзуки и не удивлялись им. Вдруг в двух — трех километрах южнее Пирчюписа, там, куда промчались машины, послышалась перестрелка. В военное время выстрелы — не новость, к ним привыкли, но когда на охранный пост прибе­жал раненный в руку немецкий солдат и сообщил, что партизаны убили пять гестаповцев и столько же в лес увели, забеспокоились, встревожились жители села, почуяли недоброе. Только никто такой трагической раз­вязки не ожидал…

Оставшиеся в живых гестаповцы поехали в Эйшишкес.

Около 11-ти часов с южной стороны послышался грохот и шум машин. Вскоре вырывающееся из леса шоссе стало выплевывать грузовики с гитлеровскими солдатами. Выплюнуло шоссе первые три машины, три грузовика. За ними еще пять и еще три и еще четыре — всего семнадцать грузовиков. В них сидели вооружен­ные автоматами непрошенные «гости». Полукругом окру­жили грузовики Новый Пирчюпис. Из машин выскочили  гитлеровские солдаты в стальных касках. Тяжело ступая коваными сапогами, шли они через бор, мимо кладби­щенского холма, приближались к Новому Пирчюпису… Со всех сторон село окружили вооруженные цепи сол­дат.

Вслед за грузовиками приползли три танка, прита­щился большой тяжелый броневик…

— Зачем они здесь! С кем воевать собираются! На кого наведены сотни автоматов! В какого врага будут стрелять орудия танков и броневика! Где они врага видят! Где фронт! Неужели соломой крытые избушки мешают им, неужели их безоружные жители!..

Как только «гости» явились в село, хозяева заинте­ресовались ими, кто только мог, из лесов и полей до­мой возвращался. И старший пастух Юргис Казлаускас воротился. По пути из деревни Мадзюняй он остано­вился утром в Пирчюписе. Отдохнул и пошел дальше. Только вдруг вспомнил, что паспорт у своего приятеля забыл… Вернулся обратно… Вернулся, но больше ни молодые пастухи, ни стадо его не увидели… Сирена смерти завлекла Юргиса Казлаускаса и вместе со все­ми погубила…

Не впервые немцы останавливались в этом селе. Но всегда их бывало меньше, да и не так сильно воору­жены они были. Заезжали, забирали сало, масло, и опять уезжали. Правда, однажды отряд гестаповцев отправил на работу в Германию Антанаса Уждавиниса, по прозвищу «Крисялис». Вывезли, и больше его никто не видел, словно камень в воду канул…

Около 400 солдат рассыпались по избам, гумнам, сараям и погребам Пирчюписа… Мужчин, женщин, детей — всех, кто только жив был, выгоняли на улицу. Вооруженные автоматами солдаты окружили согнанных людей и все больше сужали круг. Люди плакали, при­читали, кричали, а солдаты как истуканы, как бесчув­ственные существа, как закореневшие палачи-специа­листы продолжали сгонять их в кучу. Солдаты шли, вы­ставив автоматы. Шли, подталкивая детей, малюток, женщин… Шли, сжимали, сужали круг, круг смерти… Солдаты, вооруженные автоматами, выполняли приказ, страшный приказ смерти…

Когда всех жителей Пирчюписа согнали в узкий круг смерти и к ним стражу приставили, другой отряд солдат по избам рассыпался. Они собирали и выносили все, что только находили: подушки и куски полотна, скатерти, платья, шубы, сермяги, швейные машины, велосипеды, мешки с мукой и зерном, сало и мясо… Все они грузи­ли на машины, а перепуганных кур и свиней погнали в Старый Пирчюпис, в сараи и склады охранного поста…

***

Сено грабили целых три часа. На лицах людей, очутив­шихся в кольце, отражалось величайшее беспокойство и жуткий страх. Женщины и дети плакали, голосили, мужчины, стиснув зубы, прижимали к груди отчаявшихся жен, сестер, детей, сами были встревожены, но других успокаивали и утешали.

Гестаповские офицеры сновали между избами и окру­жившими людей солдатами. На все вопросы несчастных отвечали грубо, непонятно, по-немецки или отмалчива­лись. Среди гитлеровцев люди узнали такого же, как и они, дзука Ульбинаса. Он учился в Вильнюсе, в годы господства польских панов посещал Вильнюсскую литов­скую гимназию имени Витаутаса Великого. Позднее он служил в Каунасской тайной полиции, а когда немцы ок­купировали Литву, перешел на службу в так называемое литовское гестапо и стал начальником гестапо Эйшишкского района. В Эйшишкес, в налоговой инспекции, так­же служила жительница Пирчюписа Марите Уждавините. В тот день она приехала к родителям и брату. Ульбинас, главарь так называемого Эйшишкского литовского гес­тапо, увидел ее в кольце, подозвал к себе и как свою сотрудницу, вместе с родителями и братом, вывел из кольца смерти.

Из кольца смерти удалось вырваться еще несколь­ким. Среди спасшихся была Она  Пецюконите-Аладавичене. Ее мужа убил командир летной части, стоявшей в Старом Пирчюписе, обнемеченный литовец из Восточ­ной Пруссии Шакнис, с продавшимся гитлеровцам Владасом Уждавинисом — братом Марите Уждавините. Имеют­ся сведения, что Аладавичюс передавал Шакнису сведе­ния о связях жителей села с советскими партизанами, а когда Аладавичене начала распространять слухи, что Шакнис не принимает соответствующих мер, не наказы­вает этих семей, тогда тот, свою ли шкуру спасая, то ли по другим причинам, решил с Аладавичюсом распра­виться. Аладавичюса тайно убили в лесу, на так назы­ваемой горке Вичкачка, у реки Меркис. Говорят, что и сама Аладавичене вместе с Владасом Уждавинисом приложила руку к убийству нелюбимого мужа. Однако, спасая свою шкуру, Аладавичене прикрывалась смертью убитого мужа, объясняя, что его убили партизаны. И Аладавичене повезло. О том, что Аладавичюс служил у гитлеровцев, можно судить по тому, что гестаповцы торжественно похоронили его на Валькининкском клад­бище, а Шакниса, как организатора этого убийства, из Пирчюписа перевели неизвестно куда.

Охваченные ужасом люди увидели, что некоторым все же удалось вырваться из окружения, и, чувствуя приближение большого несчастья, искали всяческих пред­логов, чтобы уйти из кольца смерти. Стасис Ялмокас слу­жил в польской армии. Когда гитлеровская Германия на­пала на Польшу, он в 1939 году попал в плен к гитлеров­цам и немного знал немецкий язык. Ялмокас обратился к солдатам по-немецки с просьбой освободить его, как работающего в Германии и приехавшего в отпуск… Гит­леровцы поверили ему и выпустили. Но его мать и не­вестка с четырьмя детьми остались в кольце смерти. Так­же удалось спастись старухе Викте Ялмокене. Ее сын служил в гестапо и был убит партизанами. Хотя сейчас она жила у сына — советского партизана, но гитлеровцы не разобрались и как «потерпевшую» выве­ли её из кольца смерти.

Каролина Уждавинене, изворотливая женщина, во­время догадалась сказать, что ее старший сын поехал я Германию на работы, хотя на самом деле он, как сол­дат польской армии, в 1939 году попал в плен к немцам. Каролине поверили, но отказались выпустить ее мужа и глухонемого сына Стасиса. Дочка Каролины, Антосе, находилась вне кольца смерти, на чердаке под мхом и кострой. Освобожденная Уждавинене пришла в избу, взяла дочку Антосе и обе вырвались из рук смерти.

Больше гестаповцы не обращали внимания на прось­бы и объяснения. Они словно оглохли. Ионас Буцкус объяснял им, что он из хутора Памеркяй и совсем слу­чайно попал с семьей в Пирчюпис. Он поднял на руки двухлетнюю дочку и чересчур надоедливо принялся до­казывать и умолять. Разъяренный гестаповец на глазах у всех выстрелил в него, а дочку, оторвав от груди уми­рающего отца, взял одной рукой за ножку, занес обратно в кольцо смерти и бросил оставшейся там матери с шестинедельным ребенком на руках…

После случая с Буцкусом никто больше не посмел умолять или искать предлогов для освобождения. Раз­разился еще больший плач, мольбы и причитания.

Из кольца смерти были выведены 9 человек. Их по­гнали в Старый Пирчюпис и закрыли в избе охранного поста. Им было приказано даже не смотреть в сторону Нового Пирчюписа. Здесь их продержали до вечера, по­том погнали в Эйшишкес, оттуда в Варену и только че­рез несколько дней освободили. Перед освобождением их предупредили, чтобы они не возвращались в Пирчю­пис. Село, мол, сожгли за оказание помощи советским партизанам и участие в партизанском движении, а всех жителей вывезли в Германию, где будут держать до конца войны.

Так им говорили немцы. А в действительности…

***

… А в действительности всем жителям Пирчюписа и случайно попавшим в кольцо смерти людям готовился путь не в Германию, на тяжелую гитлеровскую каторгу, их ожидала еще более страшная участь — живьем по­гибнуть в огне.

Невозможно точно и ярко описать ту страшную тра­гедию, которая разыгралась после того, как были вы­ведены из ужасного кольца смерти те девять человек… Несколько пастушков и молодые пахари, которые, по­чувствовав недоброе, не вернулись в деревню, а прятались в кустах или забрались на деревья и оттуда на­блюдали за страшной трагедией села, мало что могли увидеть. Только лишь ожесточенная стрельба, злые кри­ки гестаповцев, нечеловеческие крики и стоны, все воз­растающее пламя пожара и удушливый дым говорили им о том, что происходило в тот послеобеденный час в их несчастном селе, что случилось с их дедушками и ба­бушками, родителями, братьями и сестрами.

Желая, по всей вероятности, избежать сопротивле­ния, гитлеровские палачи вначале отделили 15 наиболее сильных мужчин. Они вывели их из кольца смерти и, дав несколько автоматных очередей, согнали в сарай Антанаса Уждавиниса, заперли на засов двери, подожгли со­ломенную крышу и начали бросать в сарай и вокруг него гранаты… Из пылающего сарая раздался страшный крик, стон мужчин. Было слышно, как они пытались вы­ломать стены, двери, выбраться из объятой пламенем постройки. Некоторые мужчины в пылающей одежде старались выбраться через крышу, выскочить из бушую­щего пламени, но их попытки тут же пресекала авто­матная очередь… Мужчины, цепляясь за горящие сте­ны, достигали крыши сарая, но, подкошенные пулями, скатывались обратно в огонь…

В то же время кольцо смерти еще более сузилось и страшный крик попавших в него людей усилился. Они уже поняли, какая участь их ожидает. В это время запы­лали и другие постройки, подожженные гитлеровцами. В кольце смерти было жарко и душно от горького дыма.

Гитлеровские палачи и их помощники теперь уже не медлили. Еще горел первый сарай со стонущими в огне мужчинами, а из кольца смерти уже вывели, оторвали от жен и детей еще несколько мужчин. Гестаповцы стреля­ли, толкали, били их и, в конце концов, согнали в ближай­ший сарай Юозаса Уждавиниса. Все повторилось сно­ва — сарай закрыли на засов и подожгли, пытающихся спастись расстреливали из автоматов.

Оставшиеся в кольце смерти подростки, особенно женщины и дети, кричали, плакали, взывали к небу о по­мощи. Однако никто их не слушал, никто не слышал. Только бушующее пламя и дым душили людей, заглу­шали их вопли и слезы…

Безучастными оставались только гестаповцы — ис­полнители жестокой казни. Они ускорили темпы уничтожения людей, желая закончить неслыханно страшную казнь…

Словно взбесившиеся звери, словно хищные волки, гестаповцы разби­вали почти обезумевших от страха людей на неболь­шие группы — отдельно мужчин, отдельно женщин с детьми на руках… Оторвав группы людей от общей массы, они криком, побоями и стрельбой загоняли их в избы, тут же запирали и поджигали…

В то время, когда пылал весь Пирчюпис, на шоссе около села остановились отдохнуть проезжавшие мимо на велосипедах трое совершенно посторонних мужчин. Гестаповцы увидели их, загнали в узкое кольцо смерти и вместе с жителями села сожгли. Такая же участь по­стигла и двух забежавших сюда мальчишек, которых привело детское любопытство поглядеть на пожар, узнать, что происходит в селе на опушке леса…

В самый разгар пожара и уничтожения людей из леса на шоссе выбежал босой, оборванный мальчуган… «Хальт! — стой, иди сюда!» — закричали вооруженные палачи. Мальчик спокойно, наивно улыбаясь, продол­жал бегать по шоссе и обочинам. Раздались выстрелы в сторону мальчика, зажжужали пули, но он был словно заколдован: ни одна пуля его не задела. Мальчик громко хохотал и руками показывал им нос. Ярость стрелявших возрастала, а мальчик, подпрыгивая, бежал дальше, словно не в него стреляли. Наконец, когда мальчишка был недалеко от Старого Пирчюписа, его лицо залилось кровью: эсесовская пуля оторвала ему ухо. Мальчик схватился за кровоточащую рану и сел на обочину. По­доспевшие солдаты забрали его и повели на охранный пост. Выяснилось, что это умалишенный сын Буцкуса, который жил на соседнем хуторе Памеркяй. Мальчика отпустили по лесу обратно домой. Все удивлялись сча­стью этого ребенка, избежавшего участи жителей села Пирчюпис. Позже этот мальчик погиб, попав под коле­са автомашины.

Кольцо смерти скоро было ликвидировано. Все по­павшие сюда люди без всякого обвинения, без следст­вия и суда заранее были осуждены фашистскими гит­леровцами и преданы огню. Горело и пылало село. Горели сараи, избы, горели хлева, гумна, языки пламени ползли по сухим оградам, а в самой середине этого костра, прикрытые горьким и черным дымом от глаз всего мира, стеная, горели живые люди: сгорбленные старцы, мужчины и женщины, дети и грудные младен­цы, родственники, соседи и неизвестные прохожие…

В вихре пламени и дыма, в нечеловеческих муках угасала жизнь невинных людей дзукской деревни. Мате­ри, словно птицы в гнездах, обнимали и прикрывали своих детей, младенцев. Сгорая сами, пытались еще хо­тя бы на минутку продлить их жизнь, еще хотя бы на минутку отдалить их от страшных мук… Ничего уже не соображая, женщины пытались гасить огонь одеялами, подушками, одеждой… Это были тщетные попытки. Еще сильнее бушевало и свирепствовало пламя.

В этом невообразимом вихре слез, мучений, стонов, ужаса, едкого и горького дыма все время слышалась стрельба автоматов и орудий. Это в некоторой степени заглушало бешеную ругань ожесточенных палачей. Они как шакалы или гиены, почувствовав запах человечины, готовы были разорвать на куски даже друг друга.

Все кружилось в бешеном вихре, в страшном пере­полохе. Некоторые люди могли бы вырваться из этого пекла, могли бы пробраться сквозь цепь автоматов, если бы общий хаос, дикий ужас не затмил сознания обреченных на смерть, если бы они могли еще мыс­лить и соображать. Правда, некоторые пытались вы­рваться из пламени через окна, через пылающие кры­ши, однако делалось это только из-за нестерпимой боли, а не по продуманному плану… Но и эти инстинктив­ные попытки бегства от боли, от смерти убийцы замечали и пресекали свинцовыми пулями…

Одна только Юлия Ялмокене со своей дочкой Марите решила бежать под завесой дыма в родной бор, но когда дым рассеялся, их заметили. Выстрелами и при­кладами принудили вернуться и как дрова бросили в бушующее пламя Пирчюписа…

Обычно агония человека продолжается несколько часов и больше. Здесь, в селе Пирчюпис, агония 119-ти человек, зверское уничтожение людей продолжалось около трех часов… Первые пятнадцать мужчин были сожжены в сарае около 2-х часов дня, а последние жен­щины с маленькими детьми и младенцами были сожже­ны в избе около 5-ти часов дня. Сожжено все село, не осталось ни одной постройки, сгорели или обгорели ли­пы, березы и фруктовые деревья, сгорели скворечники и гнезда с птицами, истлели ульи с медом и пчелами, опекающими пчелку-маму, даже крысы и мыши не успе­ли убежать, а эти грызуны всегда заранее чувствуют не­счастье.

Трех часов было достаточно, чтобы уничтожить все то, что люди в течение долгих лет создавали своим тру­дом, трех часов было достаточно, чтобы уничтожить больше сотни человеческих жизней, которых матери в болях рожали, а теперь вместе с ними сгорели.

Источник: В. Уждавинис Трагедия села Пирчюпис. Госполитнаучиздат Вильнюс. 1963. Тираж 30 000 экз.