Подарок к 1943 году
Заканчивался декабрь 1942 года. Как каждый боец, мы были озабочены, где раздобыть сто фронтовых грамм, чтобы все же отметить наступающий Новый год. На большее рассчитывать мы не могли, у нас не хватало ни фантазии, ни надежды…
И вдруг короткая телеграмма со студии сразу решала эту проблему для оператора Давида Ибрагимова и для меня.
Нас вызывали в Москву для получения со студии двух новеньких американских кинокамер «АЙМО», мечту фронтовых операторов. Чувствовалось, что в наступающем году на Сталинградском фронте ожидаются большие события. И что нам нужно дать хотя бы минимальные возможности, чтобы эти события снять хорошо.
Это был для нас самый лучший подарок к Новому году. Разве могли мы представить себе, что 1943 год сможем встретить дома, в Москве!
Особенно завидовал нам заместитель начальника киногруппы Сталинградского фронта Юзик Рогозовский. Ведь в столице мы могли повидать Александра Петровича Довженко и жену его Юлию Ипполитовну Солнцеву, с которыми Юзек много лет проработал на Киевской студии как директор картины. А вдруг они знают, что случилось с семьей Юзика, с женой, которая в дни сдачи города лежала в роддоме в оккупированном Киеве. Вывезти ее было невозможно, а Юзик вынужден был тогда уехать из Киева и о дальнейшей судьбе жены ничего не знал.
Мы пообещали ему попросить Александра Петровича Довженко попытаться узнать о близких Юзика. Мы тогда уже знали, что по просьбе Довженко партизаны сумели побывать в его киевской квартире, где осталась редкая библиотека. Подпольщикам удалось проникнуть в квартиру и успокоить легендарного на Украине «Сашко»: «Все цело и находится на месте». Юзик надеялся, что связи Довженко с украинским Сопротивлением помогут и в этом.
Как мы узнали потом, на долю Рогозовского из родного города пришло трагическое известие. Немецкий офицер, вселившийся в квартиру Рогозовских, спутался с женой Юзика и увез ее вместе с ребенком в Германию, когда немцам пришлось оставить город. Как сложилась судьба этой женщины и ее малыша, я не знаю. Не думаю, что война пощадила их… Сколько же горя видели наши глаза на военных дорогах…
Но позволю себе вернуться к воспоминаниям о нашей встрече Нового года. В Москве, несмотря на тяготы военного времени, ощущалась предновогодняя суета. И мы на минуту почувствовали себя так, будто не было за плечами потерянного Харькова и разбитого Сталинграда, не было тысячекилометрового фронта и тысяч городов и сел, в которых хозяйничали враги.
Быстро пролетела предновогодняя неделя, за которую мы с Ибрагимовым успели получить и испытать камеры. И вдруг мы узнали, что в Доме кино готовится самый настоящий новогодний бал. Почему-то мы были уверены, что фронтовым кинооператорам, да еще со Сталинградского фронта, организаторы в приглашении не откажут.
Увы, надежды наши не оправдались. Организаторы праздника были с нами очень добры и любезны, но предупредили, что еще за неделю до Нового года закончился прием заявлений и сдача продуктовых карточек для участия в праздничном столе. Продуктовых карточек у нас не было, как и у всех фронтовиков, а продталоны в ресторане Дома кино не принимали…
— Не расстраивайтесь, — обнадеживали они нас, — на празднике 31-го декабря будет сам Пырьев, он обязательно для вас что-нибудь придумает.
Иван Александрович Пырьев тогда не был главой Союза кинематографистов (да и самого Союза тогда еще не было). Но он обладал высоким авторитетом и неформальной властью. Маститый кинорежиссер, действительно, «вошел в наше положение» и сделал для нас все, что мог: нам безвозмездно (!) выдали в подарок литр водки, чтобы дома мы могли выпить за Победу. Из Дома кино мы поехали к моей маме, и я был рад, что ей не пришлось одной встречать Новый год… Ведь сколько пережила она, сколько перестрадала — единственный сын то в харьковском котле, то в сталинградской мясорубке. И каждый звонок почтальона — рубец на материнском сердце. В эти же дни с фронта пришло извещение о гибели моего двоюродного брата Шурика Посельского. Как извещала повестка, он пал в бою смертью храбрых и с военными почестями похоронен в братской могиле… Оплакивая племянника, мама не могла не думать о сыне. А я собрался веселиться в Доме кино… Спасибо черствым организаторам, которые нас не пустили, и доброму Пырьеву, который подсластил нам пилюлю праздничным дефицитом. Как говорится, нет худа без добра. А мне и сегодня стыдно перед памятью мамы за тот молодой эгоизм.
3-го января 1943 года я находился уже в попутном транспорте, по дороге на наш Сталинградский фронт. В этот день мне исполнилось 25 лет. Эту дату — четверть века — отметить мне, конечно, не удалось, но телеграмму маме с дороги я все же послал…
Источник: М. Посельский Свидетельства очевидца. Странички из записных книжек. М.: «Эльф ИПР», 2005.