Погибло много в боях при освобождении Польши, и не только в боях, нас травили метиловым спиртом, другими ядами, убивали в одиночку и группами, используя нашу русскую доверчивость и беспечность. Они нас считали исконными врагами, всегда зарились на богатство нашей страны, при любой малейшей возможности делали нам зло.

Погибло много в боях при освобождении Польши, и не только в боях, нас травили метиловым спиртом, другими ядами, убивали в одиночку и группами, используя нашу русскую доверчивость и беспечность. Они нас считали исконными врагами, всегда зарились на богатство нашей страны, при любой малейшей возможности делали нам зло.

Погибло много в боях при освобождении Польши, и не только в боях, нас травили метиловым спиртом, другими ядами, убивали в одиночку и группами, используя нашу русскую доверчивость и беспечность. Они нас считали исконными врагами, всегда зарились на богатство нашей страны, при любой малейшей возможности делали нам зло.

Погибло много в боях при освобождении Польши, и не только в боях, нас травили метиловым спиртом, другими ядами, убивали в одиночку и группами, используя нашу русскую доверчивость и беспечность. Они нас считали исконными врагами, всегда зарились на богатство нашей страны, при любой малейшей возможности делали нам зло.

Отрезанные блокадой от Большой земли, мы были свободны работать без указаний начальства, без воспитующей и карающей силы, к которой были приучены со школьных лет. В семье, школе, конечно, учили добру, справедливости, понятию чести. Мы искренно верили, что эти идеалы будут достигнуты при коммунизме. Но рядом была неправда, унижение, страх; двойственность...

Отрезанные блокадой от Большой земли, мы были свободны работать без указаний начальства, без воспитующей и карающей силы, к которой были приучены со школьных лет. В семье, школе, конечно, учили добру, справедливости, понятию чести. Мы искренно верили, что эти идеалы будут достигнуты при коммунизме. Но рядом была неправда, унижение, страх; двойственность...

Отрезанные блокадой от Большой земли, мы были свободны работать без указаний начальства, без воспитующей и карающей силы, к которой были приучены со школьных лет. В семье, школе, конечно, учили добру, справедливости, понятию чести. Мы искренно верили, что эти идеалы будут достигнуты при коммунизме. Но рядом была неправда, унижение, страх; двойственность...

Отрезанные блокадой от Большой земли, мы были свободны работать без указаний начальства, без воспитующей и карающей силы, к которой были приучены со школьных лет. В семье, школе, конечно, учили добру, справедливости, понятию чести. Мы искренно верили, что эти идеалы будут достигнуты при коммунизме. Но рядом была неправда, унижение, страх; двойственность...

Расстрел о. Петра, Ольги, детей был не военной акцией, вызванной необходимостью, а самым настоящим убийством ни в чем не повинных людей. И в то же время отпустить их я не мог, потому что любой член нашей группы, согласно приказу, был тогда обязан застрелить меня, а потом семью о. Петра.

Расстрел о. Петра, Ольги, детей был не военной акцией, вызванной необходимостью, а самым настоящим убийством ни в чем не повинных людей. И в то же время отпустить их я не мог, потому что любой член нашей группы, согласно приказу, был тогда обязан застрелить меня, а потом семью о. Петра.

Расстрел о. Петра, Ольги, детей был не военной акцией, вызванной необходимостью, а самым настоящим убийством ни в чем не повинных людей. И в то же время отпустить их я не мог, потому что любой член нашей группы, согласно приказу, был тогда обязан застрелить меня, а потом семью о. Петра.

Расстрел о. Петра, Ольги, детей был не военной акцией, вызванной необходимостью, а самым настоящим убийством ни в чем не повинных людей. И в то же время отпустить их я не мог, потому что любой член нашей группы, согласно приказу, был тогда обязан застрелить меня, а потом семью о. Петра.

Расстрел о. Петра, Ольги, детей был не военной акцией, вызванной необходимостью, а самым настоящим убийством ни в чем не повинных людей. И в то же время отпустить их я не мог, потому что любой член нашей группы, согласно приказу, был тогда обязан застрелить меня, а потом семью о. Петра.

Расстрел о. Петра, Ольги, детей был не военной акцией, вызванной необходимостью, а самым настоящим убийством ни в чем не повинных людей. И в то же время отпустить их я не мог, потому что любой член нашей группы, согласно приказу, был тогда обязан застрелить меня, а потом семью о. Петра.

После моего доклада майор долго, не мигая, смотрел на меня, словно хотел увидеть во мне что-то особое, никому не известное. Я почувствовал себя от такого пристального взгляда неловко и решил ответить тем же. Вытаращил и я свои глаза на начальника.

После моего доклада майор долго, не мигая, смотрел на меня, словно хотел увидеть во мне что-то особое, никому не известное. Я почувствовал себя от такого пристального взгляда неловко и решил ответить тем же. Вытаращил и я свои глаза на начальника.

После моего доклада майор долго, не мигая, смотрел на меня, словно хотел увидеть во мне что-то особое, никому не известное. Я почувствовал себя от такого пристального взгляда неловко и решил ответить тем же. Вытаращил и я свои глаза на начальника.

После моего доклада майор долго, не мигая, смотрел на меня, словно хотел увидеть во мне что-то особое, никому не известное. Я почувствовал себя от такого пристального взгляда неловко и решил ответить тем же. Вытаращил и я свои глаза на начальника.

При снятии натуральных остатков по основной кладовой госпиталя выявлен большой излишек основных продуктов. Экономия в первом случае и излишек во втором случае создавались за счет недодачи больным, раненым и обслуживающему персоналу положенных норм и за счет больных, прибывших к концу дня, на которых продукты выписывались полностью дневной нормой.

При снятии натуральных остатков по основной кладовой госпиталя выявлен большой излишек основных продуктов. Экономия в первом случае и излишек во втором случае создавались за счет недодачи больным, раненым и обслуживающему персоналу положенных норм и за счет больных, прибывших к концу дня, на которых продукты выписывались полностью дневной нормой.