На суше

Впереди меня стоят три человека. Подходят по одному к столу. Фашисты что-то спрашивают – нам, конечно, не слышно – и смотрят по карте. Два человека прошли благополучно, но всё же долго их спрашивали. Подходит третий человек, он же – идущий впереди меня. Сердце мое, кажется, совсем замирает: то часто стучит, то вообще мертвое делается, – но себе без конца внушаешь мужество.

Шестеро разведчиков с командиром Крестьяниновым в маскхалатах, бросками, где по-пластунски, где юзом, где, согнувшись, бегом, миновали лед Волхова и успели залечь вокруг окопа — пулеметной засады немцев. Темнота сгустилась. С той стороны — тишина. Немцы повесили по нескольку ракет. И вдруг слышим глуховатый взрыв гранаты Ф-1. Еще через несколько...

Середина октября 1943 года. Было относительно тепло и солнечно, против прошлой страшной зимы, когда немцы и испанцы целыми подразделениями замерзали до смерти в окопах в своих летних шинельках и пилотках, в сапогах. Глиняный карьер стал нашему батальону «крепостью», куда не залетали снаряды противника, тем более пули. Вдруг зуммер — звонят с КП...

Некоторые без конца пили воду и, что было особенно вредно, соленую воду, от чего начинали пухнуть. Два челове­ка на нашей батарее умерли от голода, один на посту, другой - от перепоя соленой водой. Но я думаю, что в основе этих смертей было их психологичес­кое состояние. Если до блокады доминирующей темой...

Это был сплошной непрерывный обстрел. Стреляли и мы без перерыва. Впрочем, перерывы были, когда командир батареи рассчитывал новую цель. В один из таких перерывов все ушли в укрытие, а я, оставшись на орудии, присел за бруствером. Вдруг за моей спиной раздался страшный взрыв и одновременный удар по спине. У меня было впечатление, что кто-то изо...

Над нами шел все время воздушный бой, стрелять было нельзя, т.к. можно было попасть в свой самолет. И мы были вынуждены смотреть на происходящее со стороны, как зрители гладиаторских боев. Это были, главным образом, бои Ме-109 и наших И-16 и И-153. С земли были хорошо видны достоинства и недостатки этих...

26 сентября 1940 года меня призвали на срочную службу в армию, на флот. Отец проводил меня до призывного пункта. «Ну, давай поцелуемся», - сказал он, мы расцеловались, и он пошел на работу. Отец никогда нас с бра­том не целовал, это было первый раз, и я почувствовал значительность мо­мента.

Во время боя я услышал, как мой товарищ Петр Уко­лов закричал: «Я ранен!». Оглядевшись, я увидел лошадь, пасшуюся во ржи. Решил поймать ее, чтобы помочь Петру. Но едва я направился к лошади, как две пули, простая и разрывная, пронзили мои многострадальные ноги. А партизаны были уже далеко.

Он, видимо, не совсем знал закон немецкий: что за любой обман или за малейшую кражу тут же убивают. А он решил получить лишний раз ту самую баланду. Немцы его заметили и ждали, когда он подойдет поближе к котлу. Он, конечно, и не успел получить, как тут же появился шум. Стали его бить – по чему попало! Он весь был окровавленный, кровь с него текла ...

В результате сильнейшего огневого шквала метеорологическая обстановка в районе Ржева изменилась. Из-за горизонта вылезла густо-синяя туча. Глухие раскаты грома прокатились над землей. Молнии кромсали облака. Туча росла и ширилась. Ветер ударил по земле с такой силой, что над полями поднялись облака пыли, взлетели высоко и закрыли солнце. Потом ветер стих, и крупные капли дождя бусами...

В августе сорок пятого и до нас война докатилась. Признаться, у нас и боев-то не было. Войска ушли впе­ред, а мы по-прежнему стоим, границу охраняем. Япон­цев тоже не видим. Как-то пришло сообщение командо­ванию, что из ближайшего к нам городка японцы ушли... Выяснилось, что, перед тем как уйти, японцы сложили оружие, получили от китайцев в этом...

Разведка известила меня, что союзники создали сильные противотанковые рубежи в 5 километрах к западу. Мне стало очевидно, что выполнить поставленную задачу силами легко вооруженного разведбатальона мне не удастся. Однако я знал Роммеля, знал его размах и то, что он не потерпит, чтобы подчиненный командир не попытался сделать все возможное для достижения цели.

Вышли четыре самых молодых, я в том числе. Потом, когда смотрел фильмы, в которых весь батальон делает шаг вперед, мне было смешно. Каждый хотел выжить. Прав был Наполеон, когда говорил, что самый лучший солдат 16-17 лет. Они не обременены семьями. И в голове у них романтика. Романтики у нас не было, семей тоже. Кто же пойдет вперед. У нас только матери. Но о них мы часто как-то забывали.

Пока водитель интересовался как проехать в комендатуру, и несколько человек пробовали ему объяснить, не зная немецкого, я подошел к мешкам, перерезал веревку, и, взвалив мешок на спину шатаясь, зашел за киоск, где и бросил его на землю. Машина тронулась, и два оставшихся мешка упали на землю, и машина наехала на них задними колесами. Мешки лопнули, и сахар высыпался на дорогу.

Во второй раз «хоронили» меня уже под Витебском, в июле сорок четвертого. После уничтожения Витебской группировки противника обстановка сложилась такая, какую на фронте называют «слоеный пирог». Наши и гитлеровские части перемеша­лись так, что практически определить, где линия фронта, было невозможно.

Командова­ние советских войск, находящихся в пограничной зоне, перед самым нападением фашистской Германии, по существу разру­шило систему управления и командования войсками, обрекло их не только на поражение, но и на прямую гибель. Какое сопротивление агрессорам могли оказать наши бой­цы, оказавшись без ...

Пришла пора получать на новом месте баланду. Оказалось: сварили дохлую лошадь, от которой по всему двору разило зловонием, тяжелый противный запах. Получил и я. Посмотрел – а там масса плавает лошадиных волос; вот я и сидел в сторонке, чтобы их выбрать. Но руки трясутся от голода, хочется есть, а есть...

Прошел час, может быть, два, мы еще толком не окопались, как из-за построек выползли два тяжелых немецких танка и, перемещаясь вдоль обороны, приня­лись расстреливать наши «сорокапятки». Те тоже нача­ли огрызаться. Но их огонь по тяжелым танкам был как для слона дробинка. Немцы били точно. Выстрел — и нет пушчонки. Летят части орудий, куски...

Не прошло и получаса, как наш полк попал в окруже­ние... тысяч москвичей. Восторженные люди поломали наши ряды, стали обнимать и целовать нас, как самых близких род­ственников. Со слезами признавали в нас то сына, то брата, то отца, то мужа, хотя мы были только их товарищами по борьбе. Занятие наше было...

Некоторые из заданий были достаточно специфичными. Таким из них было обеспечение выселения немцев из занимаемых ими домов. До сих пор сильно ощущение стыда, когда предъявляешь, входя в очередной дом, требование покинуть в течение 48 часов жилище, занимаемое десятки лет. А жители – старики, женщины и дети.