Дети на войне

Мы приехали к бабушкиному брату. Нине – она была грамотная – сказали, что она будет носить почту. Причем почта находилась в Шипилово, где сельский совет – в противоположном направлении через лес. А здесь – ни радио, ни света, ни какого-то сообщения. Мама приехала к нам в конце августа и надеялась еще вернуться в Ленинград.

Мы сдали последний экзамен. Это был июнь, а май и июнь в сорок первом были холодные. Если у нас сирень цветет где-то в мае, то в тот год она цвела в середине июня. И вот начало войны у меня всегда связано с запахом сирени. С запахом черемухи. Эти деревья всегда пахнут мне войной.

Не могу сказать, что помню себя от рождения, как Л.Н. Толстой, но с начала войны детская память сохранила на удивление многое. Помню, например, как воет сирена и мы с мамой вместе с другими людьми спускаемся в подвальное бомбоубежище в нашем доме. Моя мама окончила медицинский институт, и не мобилизовали ее только из-за моего малолетства.

Но вскоре жизнь вокруг стала меняться. Прежде всего, конечно, начался призыв в армию всех мужчин от 18 до 40-45 лет. А на женские плечи сразу ложился мужской труд, особенно все полевые работы: сенозаготовки, уход за посевами и прочее. А вот уже женский труд, домашний, был перенесен на плечи детей, которые могли ухаживать за домашней скотиной.

Много лет спустя, когда я с отцом и моим четырёхлетним сыном приехала в Верблюжку, снова увидела её, нашу свинарню! Узнав о том, многие приходили поздороваться, вспоминали военные годы, женщины пла­кали, когда говорили о том, какого горя мы хлебнули в этой свинарне. Особенно моя героическая мама.

Наша группа закончила мыться, пришла другая группа девочек, незнакомых. Подача воды кончалась. Из крана сочилась тоненькая струйка. Все с удивлением смотрели на меня и молчали. В двух словах воспитательница объяснила, в чем дело, и попросила смыть грязь. Она подвела меня к девочке, мывшейся на крайней скамейке, и незнакомая девочка набрала из своего тазика воды в сложенные лодочкой ладошки и...

Мы должны были утром какого-то дня уже поехать на вокзал в этот эшелон. И тут моя бабушка, Екатерина Васильевна Самохина, встала в дверях – это я хорошо помню – вот так раскинула руки и сказала: «Не пущу, никуда одних детей не пущу!». В эшелон этот мы не попали, и по счастью, потому что под Лугой его разбомбила немецкая авиация...

Людмилина мама - Наташа - в первый же день оккупации была увезена немцами в Кретингу в концлагерь под открытым небом. Через несколько дней всех жен офицеров с детьми, и ее в том числе, перевели в стационарный концлагерь, в местечко Димитравас. Страшное это было место - ежедневные казни да расстрелы.

Одна из моих детских книг с прекрасными иллюстрациями и стихами Маршака называлась, как сейчас помню «Акула, Гиена и Волк» в ней высмеивалось злободневное военное соглашение тех времен «Ось Рим - Берлин - Токио». Когда началась воина с Финляндией, об этом было официально объявлено, но восторгов заметно поубавилось, во многие семьи стали приходить «похоронки».

Я был не единственным мальчишкой в отряде. Были и другие: кто в хозвзводе, кто в роте охраны, кто у строителей. А Леня Вайнтруб из-за своей привязанности к радиотехнике был зачислен помощником радиста базовой радиостанции. Он целыми днями копался в недрах радиоприемников, что-то паял, тянул провода от землянки радистов в штаб...

Недолго думая, я пристроился к танкистам, которые направлялись на переформирование в тыл. Рассказал им, что отец у меня тоже танкист, что маму потерял во время эвакуации, что остался совсем один... Мне поверили, приняли в часть сыном полка - в 50-й полк 11-го танкового корпуса. Так в 12 лет я стал солдатом.

Скоро пришло известие, что эшелон с детьми попал под бомбёжку и многие погибли. А потом говорили, что учителя разбежались, оставив детей одних. Директор нашей школы, Полина Филипповна, уговаривавшая мою маму отправить меня с эшелоном, и после войны была директором, хотя все знали, что она первая бросила детей на произвол судьбы.

Я стою в толпе, вижу, как тащат к виселице маму. Она избита и стала седой. Может, и раньше она поседела, но мне показалось, что именно тогда — с 8 на 9 июля 1944 года. На мой день рождения. Комендант решил устроить публичную казнь. И я думаю, это и произошло б, если бы не одна женщина, такая же узница, как и все мы. Она не побоялась, подошла к...

Фашисты реши­ли всех жителей села угнать на запад. Нам велели взять узелки с самыми необходимыми вещами, и повели в сторону Брянска. Не успели мы отойти от села и на 500 метров, как увидели за­рево наших горящих домов.

Когда ноги оказались крепко привязанными, солдаты повалили меня навзничь на стол. Я было подумал, что, наверно, будут пороть, но тогда зачем на спину кладут? Привязали к ножке стола и левую руку, правая осталась свободной. Солдаты посидели, отдохнули. Лежать неудобно, ноги и левая рука за­текают. Попробовал высвободить ноги — не выходит, привязан крепко.

Уже выпал снег, когда мы отправились в путь. Кто-то дал саночки. Мама постелила на них старую шубу и посадила братьев, а мне из отрезанных от шубы рукавов соорудила пимы. Я, как старший, шел пешком. У мамы было 10 сестер. Одна из них жила вместе с бабушкой в Слудицах. Продукты у нее были (сам видел, как она прятала рожь в матрац), но с нами поделиться...

Здесь я хочу рассказать о том, что я пережила за два года войны. Детское восприятие потому и называется непосредственным, что между душой ребенка и явлением еще не лежит жизненный опыт. Но именно таким путем он и приобретается. Прошло столько лет, даже десятилетий. Хотелось хотя бы взглянуть на эти места и попытаться найти кого-нибудь, кто помнит те...

Весной нас погнали через Орёл в Германию: дедушка, бабушка, два их сына, дочь и нас четверо. Остановка была в одной деревне. Помню: там уродились крупные помидоры, и нам не дали их собрать. Погнали опять, если кто-то завалился от изнеможения, тогда расстреливали, но если упал и быстро поднялся – то иди дальше. Мы шли пешком до Литвы, ели что придётся. В Литве желудей было очень много. Жёлуди ели....

Рядом с печкой я повесила карту Древнего мира, так как преподавала пятиклассникам историю и русский язык. И эти благословенные минуты у печки я старалась использовать и для обучения и для отвлечения детей от их недетских горестных мыслей. «Коля, покажи, как ты проедешь из Афин в Египет и какие острова в Эгейском море ты встретишь. А ты, Роза, найди нам...

Факт её осуждения вызывал у меня чувство протеста и недоумения. По моему разумению эта женщина за своё служение детям, за свой самоотверженный круглосуточный труд, когда она была для нас и воспитателем, и нянькой, и медсестрой; рискуя жизнью, не побоялась укрыть в детдоме девочку-еврейку, за все это, по-моему, она была достойна если не награды, то уж уважения и благодарности – обязательно.