Факт её осуждения вызывал у меня чувство протеста и недоумения. По моему разумению эта женщина за своё служение детям, за свой самоотверженный круглосуточный труд, когда она была для нас и воспитателем, и нянькой, и медсестрой; рискуя жизнью, не побоялась укрыть в детдоме девочку-еврейку, за все это, по-моему, она была достойна если не награды, то уж уважения и благодарности – обязательно.

Детдом жил своей повседневной жизнью с затаенным желанием перемен к лучшему, жадно ловя новости с фронта, которые доходили к нам различными путями. Радовались, когда в ночи слышали гул наших самолетов. Сидя в темноте вокруг длинного стола и дрожа от страха, по-своему молились, чтобы самолет не сбили, чтобы он долетел. Этими чаяниями жили не одни мы. Как всегда во время великих потрясений, в народе родилась красивая легенда, которую передавали из уст в уста.

Я уже упоминала, что немцы особенно не докучали нам своими посещениями, но изредка они все же у нас появлялись. И вот однажды приехали три человека, среди них, судя по форме, был один врач. Они понаблюдали за играющими детьми и, посоветовавшись, выбрали Сонечку. Девочке сделали какой-то укол. С этого момента Сонечка начала чахнуть, исчезла розовость щек, куда делась её живость…

С великой, никогда не ослабевающей благодарностью вспоминаю жителей деревень в Западной Белоруссии. Жили они крайне бедно. Вот когда нам стало понятно, почему сельские люди по дороге в город не надевали обувь: они очень берегли её. Деревни были небольшие, поселения располагались близко друг от друга, через каждые три — пять километров.

Сразу же, как только выехали за город, открылась пугающая и страшная картина. Вдоль дороги лежали, не окопавшись, красноармейцы с винтовками. Было жарко, они лежали с оружием наизготовку, вид был удручающий: гимнастерки, мокрые от пота, в нашу сторону направлены их ноги, обутые в ботинки с обмотками, на головах сбившиеся пилотки. Я почти все время плакала, думала о папе, где-то он? Нахлынули мысли о том, что больше мы его не увидим.