Приказание взводу

 

Степан Кулишов

Подразделения 13-й гвардейской дивизии генерала Родимцева оборонялись в районе нефтетреста на Балканах. Как-то в октябре под вечер нам сообщили, что, по данным нашей разведки, завтра утром немцы попытаются, уже в который раз, прорвать нашу оборону и выйти к Волге, чтобы расчленить оборону дивизии. Нам приказали дооборудовать свои окопы, площадки для пулеметов и ПТР, исправить брустверы… Замаскировать все и замаскироваться.

Вечером к нам пришел комиссар капитан Ржечук, провел беседу о значении нашего участка обороны. На наших позициях соединялись фланги двух полков. И противник, вероятно, использует это для прорыва обороны.

Выполнив все земляные работы, мы пополнили свои скудные боеприпасы патронами, гранатами, снарядами к противотанковым пушкам. Командиры отделений установили ночное дежурство на позициях.

С думой о завтрашнем бое и тревожными мыслями провели ночь.

Утром, когда начало всходить солнце, солдаты и командиры стали выползать из своих окопов и ходов сообщений, ежась от прохлады и подставляя спину навстречу лучам ласкового солнышка, обращая свой взор туда, откуда в скором времени начнут наступать немцы. Справа и слева от нас раздавалось стрекотание автоматных очередей, то велась перестрелка наших с немцами.

Предстоял жаркий и жестокий бой. Многие мои одногодки, да возможно и сам я, должны погибнуть в восемнадцать-двадцать лет, так и не испытав юношеской любви и девичьего нежного поцелуя. А как не хотелось умирать!

Но вот, как по хронометру, ровно в шесть часов утра мы услышали гул самолетов. Из-за Мамаевого кургана стали появляться фашистские самолеты и, как стервятники, ринулись в сторону реки Царицы, где проходил передний край обороны дивизии. Развернувшись, самолеты полетели вдоль берега Волги и стали сбрасывать бомбы на позиции обороняющихся гвардейцев, в том числе и на наши.

Увидев, что самолеты фашистов развернулись в нашу сторону, захватив оружие, мы попрятались в окопы и ходы сообщений.

Земля задрожала и вздыбилась фонтанами взрывов. Отбомбив, самолеты улетели. Выбравшись из окопов, бойцы стали перевязывать раненых и поправлять окопы.

Мы уже знали, что за бомбежкой через несколько минут последует артналет на наши позиции. И правда, скоро мы услышали жуткий вой фугасок и увидели взрывы. Опять попрятались в окопы, ожидая, когда все стихнет.

Артналет кончился, и кто-то из ребят пошутил: «Ну, гвардейцы, приготовьтесь встречать гостей, фрицев и гансов, с танками!»

И через несколько минут мы услышали за линией железной дороги гул моторов и увидели, как фашистские танки, переваливаясь через насыпь железнодорожного полотна и выползая из-под моста, стали медленно, но уверенно ползти на наши позиции, а сзади, укрывшись за ними, перебегала пехота, изредка постреливая, по-видимому, больше от страха, так как было еще далеко до наших позиций.

— Товарищи! Берегите боеприпасы. Не стреляйте по дальним целям. Подпускайте их как можно ближе и стреляйте наверняка. И особенно отсекайте пехоту от танков.

Это было приказание командира взвода, которое тут же передавалось по цепи. А танки подползали все ближе и ближе. Закрадывалась мысль: «Выстоим ли? Не сомнут ли они нас в этот раз?» Но вот, как выстрел, прозвучала команда: «Огонь». И завязался жестокий, кровопролитный, беспощадный бой!

Заговорили все наши огневые средства. Истребители танков с противотанковыми гранатами, бутылками с горючей смесью выползли на гребень ската улицы, чтобы остановить прорвавшиеся на наши позиции вражеские машины.

И вот два немецких танка, подбитые сорокапятками или противотанковыми ружьями, остановились. Один из них загорелся, из него выпрыгивали немцы, которые тут же были сражены огнем из пулеметов. Второй танк завертелся на месте. У него была перебита гусеница. Фашисты залегли. Остальные танки, шедшие позади, тоже остановились. С нашей стороны огонь прекратился, так как до остановившихся танков и пехоты, укрывшейся за ними, было еще далеко.

Вскоре атака возобновилась. Танки фашистов оказались еще ближе. Фашисты вели уже прицельный огонь, в том числе и из танковых пушек.

Опять завязался бой, были подбиты еще 3 танка. Фашисты вновь остановились. Танки, не разворачиваясь, отползли немного назад. Пехота укрылась в воронках и за танками. Слышалась немецкая речь с выкриками: «Донер ветер!» По-видимому, у них шла перебранка.

После небольшого перерыва фашисты опять попытались прорвать нашу оборону. Не добившись успеха, оставив на поле боя несколько танков и десятки трупов, вынуждены были отойти за железнодорожную насыпь.

Мы, гвардейцы Родимцева, одержали победу! Бойцы стояли насмерть, помня клятву: «За Волгой для нас земли нет! Ни шагу назад!» После боя перевязывали раны и хоронили погибших товарищей тут же, в глинопесчаном карьере у самой Волги.

Моего земляка из Елани одногодку и друга Мишу Федорова ранило: два осколка попали в голову и три в грудь. Кроме того, у него был закрытый перелом руки. Меня, Бог миловал. Я не имел ран, хотя слегка был контужен.

В горячке боя ранения и перелом руки Миша не очень остро чувствовал, хотя и капала кровь. Но, когда разорванной рубашкой ему перебинтовали раны, он стал стонать и плакать от боли. Санинструктора у нас уже не было. Ее, Шурочку, нашу любимицу-сибирячку, возрастом еще моложе нас, неделю тому назад убил фашистский снайпер. Несмотря на наши старания, не смогли ее уберечь.

Командир взвода приказал мне отвести Мишу на перевязочный сборный пункт раненых, который находился у мельницы на берегу Волги.

Мы с Мишей спустились на берег Волги и пошли через воронки, колдобины и разрушенные сооружения, каждый раз прячась от немецких самолетов, так как нам кричали, что мы демаскируем обороняющихся солдат: белые повязки раненого было далеко видно. Посадив друга на землю, я своим телом прикрывал его голову и грудь.

Даже при моей поддержке, с каждым шагом ему становилось все хуже и хуже. Болтающаяся сломанная рука приносила ему невыносимую боль. Но в этом и я был виноват, так как по незнанию еще на месте я не прикрепил сломанную руку к туловищу.

Размотав обмоток его ботинка на ноге, я им привязал руку к туловищу Миши. Ему стало немного полегче. Но за несколько десятков метров до сборного пункта, став бледным-бледным, Миша потерял сознание. Я взял его за здоровую руку, взвалил на свою спину и понес, благо, что он был небольшого роста и худой.

Подойдя к месту назначения, я положил раненого на кручу и стал его звать:

— Миша! Миша!

Но он не отвечал. Тогда я легонько похлопал по его лицу. Он не подавал никаких признаков жизни.

Я заплакал и стал звать медсестру. Прибежавшая санинструктор пощупала пульс Миши, а потом посмотрела на меня с укором, словно говоря: «Что же ты, дружочек, принес к нам мертвеца?»

— Неправда! Неправда! Миша живой, — закричал я.

Тогда она приложила ухо к его груди и, посмотрев на меня повеселевшими глазами, проговорила:

— Не плачь! Не плачь! Живой твой друг.

Сердце его потихоньку стучало.

Михаил Ефимович, мой земляк и одногодок, вместе с которым мы призывались в армию и до направления в 13-ю гвардейскую стрелковую дивизию под командованием Родимцева в Николаевку несколько недель вместе служили в Красных казармах, выжил!

Источник: //Солдаты Сталинграда : сб. участников Сталинградской битвы. — Волгоград: Комитет по печати и информации, 1998. — С.101-105