Дом Павлова

13-ая гвардейская стрелковая дивизия, обескровленная в предыдущих тяжелых боях под Харьковом, в мае 1942 года выходила на переформирование в назначенный пункт сбора — город Дубовку. После сбора дивизия передислоцировалась в Николаевку под Камышином, где и началось ее пополнение. Пополнялась дивизия только кадровым составом: фронтовиками, выписанными из госпиталей после выздоровления, и курсантами военных училищ, в основном из города Астрахани.

После этого началась усиленная боевая подготовка: стреляли, преодолевали полосы препятствий, метали гранаты по окнам домов, проводили тактические учения в условиях, приближенных к уличным боям. И так два месяца. Мы чувствовали, что нас готовят к боям в каком-то крупном городе и поэтому на учениях выкладывались, не жалея сил и, как потом оказалось, — не напрасно.

Я тогда был заместителем командира батальона. Командиром был старший лейтенант Дронов, комиссаром — политрук Гапусенко, начальником штаба — старший лейтенант Соловьев.

12 сентября утром поступила команда ликвидировать лагерь, да так, чтобы никаких признаков не осталось на месте нахождения крупного соединения, и приготовиться к маршу.

К вечеру подошла колонна автомашин, мы погрузились и с наступлением темноты двинулись в путь. На рассвете прибыли к Средней Ахтубе и, используя густой туман, с соблюдением всех мер маскировки выгрузились в высокий кустарник на берегу реки. Пролежали мы в кустарнике весь день. С заходом солнца подъехали полевые кухни и грузовые машины с оружием и боеприпасами. После ужина, который был одновременно и завтраком, и обедом, получили станковые и ручные пулеметы, гранаты и боеприпасы к автоматам и винтовкам. Боеприпасов брали кто сколько сможет, поэтому, предчувствуя тяжелый бой, поднагрузились порядком. И снова ночной марш, но теперь уже в пешем порядке. Марш был нелегким, но бойцы держались бодро. Кое-где в колонне раздавались шутки и задорный мужской смех. Перед рассветом прибыли в Красную Слободу, на берег у излучины Волги, где в настоящее время находится рыбоконсервный завод. И сразу, словно по команде, прекратились шутки и смех. Бойцы, шокированные увиденным, даже разговаривали шепотом: на всем протяжении Волги плыли горящие островки нефти, а за Волгой, на всем обозримом пространстве, лежал в развалинах горевший Сталинград. Он, словно огромный фантастический зверь с огненной пастью, рычал, готовый проглотить любое количество живых существ. На лице бойцов появилась неподдельная тревога: что будет с ними там, в этом огненном аду?!

Сталинград 1942 год.

Подошли командир дивизии генерал-майор Родимцев и командир полка полковник Елин. Поздоровавшись, они подозвали к себе комбата Дронова. Через несколько минут комбат дал команду на переправу. Первыми грузились на катера и баржи 7-я рота под командованием старшего лейтенанта Наумова, 9-я рота под командованием старшего лейтенанта Бабенко и половина пульроты со старшим лейтенантом Дороховым во главе. С первым эшелоном батальона переправлялся я. Второй эшелон возглавлял сам комбат Дронов.

Когда буксиры с баржами отчалили от берега, стало рассветать, и противник, обнаружив нас, открыл артиллерийский огонь. К счастью, не прицельный. Нас спасала черная дымовая завеса, которая стелилась над Волгой и скрывала нас от противника.

Катера и баржи вплотную к берегу подойти не смогли, и мы высаживались, прыгая прямо в воду. На берегу меня уже ждали связные, передавшие приказ немедленно прибыть к командиру полка. Считая, что наш командир полка еще на левом берегу, я удивленно спросил:

—К командиру какого полка?

—К командиру 42-го гвардейского стрелкового полка полковнику Елину, — подтвердили связные.

«Значит, наш командир полка раньше нас высадился на правый берег Волги», — подумал я и быстро направился в штаб полка, который располагался в здании областного отдела НКВД.

Полковник Елин спросил, сколько со мной прибыло личного состава и, когда я доложил, приказал очистить берег от прорывавшихся небольших групп противника, после чего занять оборону на рубеже мельницы и зданий НКВД и держаться до переправы основных сил полка.

Приказ командира полка мы выполнили, берег от противника очистили и заняли указанный им рубеж, но основные силы полка пришлось ждать весь день, так как из-за авиации противника переправляться днем было невозможно. За это время мы отбили несколько ожесточенных атак противника. И только в двадцать три часа 14 сентября комбат Дронов с остальными подразделениями батальона переправился через Волгу и присоединился к нам. Правее мельницы занял оборону 2-й батальон нашего полка.

На другой день полк переходил в наступление с задачей овладеть более выгодным рубежом обороны с добротными зданиями, которые можно было бы превратить в своеобразные крепости. Командование батальона направило меня в 7-ю роту, комиссара Гапусенко — в 8-ю, а комбата Дронова — в 9-ю роту. Не успели мы разойтись, как вблизи разорвался шальной снаряд, осколком которого был тяжело ранен Дронов. Полковник Елин приказал мне принять командование батальоном.

Весь день шел ожесточенный бой. Метр за метром мы продвигались вперед, наконец, заняли заданный рубеж и приступили к его оборудованию. Рыли траншеи, строили дзоты, используя фундамент зданий, пробивали в стенах амбразуры, заваливали окна и двери, которые нам были не нужны. Это был титанический труд, так как приходилось долбить либо бетон, либо асфальт. Но бойцы работали, не покладая рук, так как понимали, что от этого зависит не только прочность обороны, но и их собственная жизнь. Причем все это приходилось делать под непрерывным огнем противника.

Немцы в усилители иногда кричали: «Рус зольдат, скоро будешь Вольга куп-куп. Капут вам делать будем». После этого они открывали бешеный огонь из всех видов оружия.

С 14 по 22 сентября батальону пришлось вести самые ожесточенные оборонительные бои. Выполняя приказ Гитлера — покончить со Сталинградом, а русские войска, находящиеся на правом берегу, утопить в Волге, — немецкое командование бросало на штурм нашей обороны все новые и новые силы. Иногда немцам удавалось вклиниться в нашу оборону, и тогда приходилось поднимать бойцов врукопашную, которой фашистские солдаты боялись как огня. А потери батальона все росли. Выбыли из строя командиры 8-й и 9-й рот и некоторые командиры взводов.

И все же день 22 сентября был самым горячим. Противник бросил на нашу оборону самые крупные силы, особенно на позиции 7-й роты. Hо на их пути оказался небольшой четырехэтажный дом, где оборону держал один из взводов 7-й роты со станковым пулеметчиком Павлом Демченко, украинцем из-под Полтавы. Это был настоящий солдат, истинный гвардеец, пулемет в его руках творил чудеса. Оставив на поле боя десятки трупов, немцы отступили. Но вскоре снова пошли в атаку. Повторилось то же самое. После нескольких атак перед домом лежало множество трупов немецких солдат. Причем после каждой атаки Демченко менял огневую позицию. Он появлялся то в одном конце дома, то в другом, то на первом этаже, то на втором.

Взбешенные немцы направили к дому легкий танк, который ударил из огнемета по верхним этажам и крыше дома. Дом загорелся. Воодушевленные этим, немцы снова бросились в атаку. Но из горящего дома снова заработал пулемет Демченко, кромсая густые цепи противника. Тогда немцы выкатили на прямую наводку орудия и открыли по дому ураганный огонь. В доме обвалился потолок, стали рушиться стены. Одна из них придавила уже раненого Павла Демченко. Но наступил вечер, и фашисты в атаку уже не пошли.

Используя наступившее затишье, командир роты старший лейтенант Наумов с группой бойцов пробрался в горящий дом, собрал остатки героического взвода, вместе с ними откопал тело Павла Демченко и его пулемет ЕЖ № 64. После этого покинули горящий дом и вышли на основные позиции 7-й роты. Павла Демченко со всеми почестями похоронили на берегу Волги, а его пулемет сохранили. В настоящее время он стоит в Музее обороны Сталинграда.

За 22 сентября батальон отбил 12 яростных атак противника. И когда наступило затишье, мне показалось, что в батальоне никого в живых не осталось. Превозмогая усталость, мы с комиссаром Гапусенко решили пройти по обороне батальона. И каковы же были наши радость, удивление и восхищение, когда в развалинах первого же дома мы услышали песню: «Есть на Волге утес». Причем пел не один человек, а многие бойцы. От усталости голоса были сиплые, песня лилась тихо, но задушевно. Мы с комиссаром были настолько потрясены, что не смогли сдержать слезы.

—Живы, комиссар. Многие живы, — тихонько воскликнул я.

—И будем жить, комбат, — послышался чей-то глухой голос. — Надо жить.

—С такими, как вы, братцы, не только будем жить, но и победим, — завершил короткий диалог комиссар.

Вскоре мы получили подкрепление и стали приводить в порядок оборонительные сооружения, которые были разрушены в ходе последних боев, благо противник, понеся большие потери и ничего не добившись, на некоторое время приутих.

Полковник Елин решил воспользоваться затишьем и укрепить позиции полка. Он вызвал меня и отдал приказ штурмом взятъ четырехэтажный дом на площади 9-го Января, который местные жители называли райпотребсоюзом. Дом господствовал над всей прилегающей местностью, вплоть до Мамаева кургана. Из этого дома можно было фиксировать любое передвижение войск противника.

Возвратившись в батальон, я созвал штурмовую группу во главе с сержантом Яковом Павловым. Группу вооружил только автоматами и пулеметами. Кроме того, у каждого был штык-нож и по три гранаты Ф-1. Почему я избрал Павлова? Потому что это был энергичный, мужественный, исполнительный и в то же время находчивый сержант. Затем я договорился с командиром артиллерийского дивизиона об открытии по условленному сигналу массированного огня по дому, а с командиром 7-й роты — об огневой поддержке группы Павлова.

С наступлением темноты 27 сентября я с ординарцем Колей Формусатовым, связным Сашей Болдыревым, расчетом ручного пулемета и медицинской сестрой Марией Лодыченко вместе с группой Павлова выдвинулся на исходные позиции, которые находились в развалинах впереди мельницы, в нескольких десятках метров от дома, который предстояло штурмовать.

Дом Павлова после окончания Сталинградской битвы.

В двадцать два часа по моему приказу Коля Формусатов дал условленный сигнал, пустив в сторону Волги красную, а затем зеленую ракеты. Через считанные секунды артиллерийский дивизион открыл ураганный огонь по дому. Заработала и вся оборона батальона.

К этому времени в Сталинграде уже традиционно сложилось, что как только начинался бой на участке какого-то батальона, полка или дивизии, наши войска открывали огонь по всему фронту, чтобы скрыть истинное направление удара. И на этот раз не было исключения. Как только были произведены первые выстрелы артдивизиона, сразу же загрохотал весь передний край обороны наших войск в городе.

Но вот огонь артиллерийского дивизиона по дому прекратился, и я дал команду группе Павлова: «Вперед!» Мы видели, как они темными тенями бросились к дому и скрылись в проломе стены. Сразу же оттуда послышались автоматные очереди, а потом все стихло. Началось томительное ожидание, которое длилось двадцать минут, но мне оно показалось вечностью. Наконец от Павлова прибежал посыльный Черноголов и принес от него письменное донесение:

«Командиру батальона гвардии капитану Жукову. Дом взят. Жду дальнейших указаний, 28.9.42 г. Павлов».

Подняв свою группу, я вместе с ней, преодолев открытое пространство, через пролом тоже попал в дом. Сержант Павлов доложил, что противник оставил дом, но в самом конце дома в полуподвальном помещении есть люди. Судя по отрывкам разговора — русские.

Вместе с Павловым мы еще раз обошли весь дом и, убедившись, что противника действительно нет, направились в помещение, где предположительно были люди. Приняв все меры предосторожности, открыли дверь и осветили фонариком помещение. В страхе прижавшись, друг к другу, в углу стояли несколько женщин и детей и широко открытыми испуганными глазами смотрели на нас.

Вдруг у одной женщины, лет двадцати пяти, страх пропал, она улыбнулась и крикнула:

— Господи, так это же наши, наши!

Женщины бросились к нам, стали обнимать и целовать.

— Спасители наши… Спасибо вам, — шептали они.

Отправив женщин и детей на берег Волги к переправе, мы с сержантом Павловым обсудили все меры по обороне дома, и я, пообещав ему прислать подкрепление, направился на позиции батальона.

С наступлением темноты по моему приказу Павлову было отправлено 2 станковых и 6 ручных пулеметов, 2 противотанковых ружья и сорокапятимиллиметровая противотанковая пушка. Туда же направились дивизионный и артиллерийский наблюдатели для доклада генерал-майору Родимцеву о передвижениях немецких войск и для корректировки артиллерийского огня из-за Волги.

Когда я о принятых мерах доложил командиру полка полковнику Елину, он их полностью одобрил, но в заключение добавил:

— Смотри, Жуков, головой мне отвечаешь за этот дом!

На следующую же ночь я приказал заминировать все подступы к дому со стороны противника противопехотными минами, а где могли пройти танки — и противотанковыми. В дополнение ко всему саперы вокруг дома протянули спираль Бруно.

К нашему счастью, кладка дома была настолько прочной, что артиллерийские снаряды делали только выбоины или, в крайнем случае, пробоины, но стены стояли, как монолит.

В течение месяца, с конца сентября и до 28 октября 1942 года, немцы почти ежедневно, а то и по нескольку раз в день штурмовали дом, но защитники дома во главе с Яковом Павловым мужественно отражали все атаки. Оставив на подступах к дому множество трупов, противник снова отходил на свои позиции.

Особенно крупные силы противник стал накапливать на подступах к дому в конце октября. Чтобы сорвать план противника овладеть домом, было принято решение во второй половине дня 28 октября всем батальоном перейти в наступление. Завязался кровопролитный бой, который длился до самого вечера. Немцы несколько раз переходили в контратаки, но каждый раз метким огнем их встречал двадцатилетний станковый пулеметчик Илья Воронов. Это был настоящий богатырь. Даже будучи раненным, он продолжал вести огонь по врагу. А когда к вечеру закончились патроны и немцы попытались захватить мужественного воина, он, выдергивая чеку зубами, так как левая рука после ранения уже не действовала, забросал их гранатами Ф-1.

Когда атаки врага прекратились, Воронов, весь израненный, не только пытался сам ползти, но здоровой правой рукой тащил за собой и пулемет. В это время к нему подоспела группа бойцов, которую я выслал ему на помощь. Они вынесли с поля боя и Воронова, и его пулемет. Когда я подошел к нему, превозмогая боль, он произнес:

— Ох, и побил же я их, гадов! Это я за Пашу Демченко отомстил! — потом внимательно посмотрел на меня и тихо попросил: — Товарищ капитан, попросите начальника медсанбата, чтобы он не отправлял меня в тыловой госпиталь, чтобы после излечения я снова попал в свой батальон.

Я пообещал, но в медсанбате у него обнаружили около десятка пулевых и осколочных ранений, в том числе несколько тяжелых, а в довершение ко всему ампутировали ногу, так что он не только в свой батальон, но и вообще уже на фронт не попал.

Это был для батальона самый тяжелый бой. Мы потеряли почти шестьдесят процентов личного состава. Погиб командир 7-и роты Наумов, ранены Афанасьев, Глущенко, Гридин, Черноголов. Но дом мы все-таки отстояли!

… Когда был пленен командующий 6-й немецкой армией генерал-фельдмаршал Паулюс, то на первом же допросе он чистосердечно признался, что при попытках захватить дом на площади 9-го Января Германия потеряла больше своих солдат, чем при завоевании Франции.

Источник: Солдаты Сталинграда. Волгоград:Издатель, 1998.