Этот день мы приближали, как могли…

Утром 8 мая 1945 года в Карлсхорст были созваны все кинооператоры I-го Белорусского фронта. Режиссер фильма «Берлин» Юлий Райзман сообщил: «Сегодня в два часа дня в Берлин прибывают представители Союзных войск и главного германского командования. Будет подписана капитуляция».

Здесь мы познакомились с американским оператором. К сожалению, я не запомнил его имени и фамилии, но фотографию, сделанную в день Победы о нашей совместной работе, я сохранил.

Ровно в два часа дня 8-го мая 1945 года над Берлином показался самолет, который совершил крутой вираж и точно сел на бетонную дорожку. «Дуглас» подрулил к небольшой группе военных, которым надлежало взять под охрану его пассажиров.

Мы с Соколовым включили камеры. В дверях самолета появился фельдмаршал Кейтель. Он был в длинном сером плаще с погонами, на голове – высокая форменная фуражка, в правой руке – маршальский жезл.

Взглянув на встречающих, Кейтель на мгновение замер, очевидно, ожидая приветствия, но на этот раз фельдмаршалу только указали дорогу, по которой немцам следовало идти.

В момент съемки этого эпизода я испытывал душевное волнение: буквально в двух метра от моей камеры стояли военные руководители фашистской Германии во главе с самим Кейтелем, правой рукой Гитлера, одним из авторов «Плана Барбаросса» — плана нападения на Россию. Около него стояли генерал – полковник Штумпф, генерал-адмирал флота Фридебург и их адъютанты. Они вели себя так, словно находились за кулисами театра. Развязно, на глазах встречающих офицеров приводили себя в порядок.

Кейтель вставил в глаз монокль, посмотрел вокруг и тут же убрал его. Потом, словно он победитель, важно поднял вверх руку, приветствуя офицеров охраны своим жезлом.

Мощное «ур-ра» доносилось до нас оттуда, где в другом конце аэродрома проходила встреча делегаций наших союзников.

На пути из аэродрома, в пригороде Берлина Карлсхорст машины с немецкими представителями свернули в сторону Рейнштрассе и остановились у особняка №103 – двухэтажного дома, в котором Кейтель и сопровождающие его лица будут ждать церемонии – им предстояло подписать безоговорочную капитуляцию Германии. Прошло несколько часов, а церемония не начиналась. Все это время мы с Соколовым не отходили от калитки сада, в глубине которого стоял особняк. Разрешение на проход в особняк мог дать только большой начальник и, скорее всего, самый главный.

Специально для организации режима процедуры подписания капитуляции Германии из Москвы прибыл сотрудник, который сделался врагом корреспондентов, работающих в Карлсхорсте. Он гонял нас отовсюду, где как он считал, мы не должны были находиться. Врожденный вышибала он, как будто получал удовольствие от грубостей, которые проявлял по отношению к нам своей «работой». Заведуя охраной прибывших, он всячески старался не допустить к ним корреспондентов. По его вине многие ценные и неповторимые для истории кадры так и не были сняты. А ведь сам Жуков дал указание постановщику фильма «Берлин» Юлию Райзману как можно больше показывать в картине представителей побежденной стороны и, особенно, — фельдмаршала Кейтеля, одного из главных разработчиков и исполнителей плана «Барбаросса».

Но как в такой день добраться до Жукова и объяснить ему нашу беду? Каким-то путем Райзману удалось перехватить Жукова и сообщить маршалу, что немцев в Карлсхорсте снять не удается… Жуков моментально взялся за телефонную трубку и «по-русски» популярно разъяснил начальнику охраны, что он думает о нем и его поведении в Карлсхорсте. Ведь своими запретами он мешает освещать прессе нашу Победу. После соответствующего внушения «вышибала» разрешил пропустить в особняк к немцам одного московского оператора. Меня пропустили в особняк.

Здесь «вышибала» допустил непростительную ошибку. При входе в здание у меня не отобрали личное оружие. Все находившиеся в доме парламентеры были предварительно разоружены. Допущенная охраной оплошность могла иметь непоправимые последствия. На следующий день об этом было доложено Жукову. Меня опросили тоже. После этого «вышибала» навеки исчез с наших глаз, и на съемках мы его больше не видели. Жуков такие ошибки не прощал!

Безо всякого сопровождения иду по дорожке сада к особняку, парадная дверь не заперта. В прихожей вешалка, на которой висит немецкие шинели. Над вешалкой полка с генеральскими фуражками, среди которых выделялась одна – самая высокая и крупная – фельдмаршала Кейтеля. Снимаю свою фуражку и кладу рядом.

В руках у меня камера «Аймо», на плече висит «ФЭД». Обхожу комнату первого этажа – всюду безлюдно. Заглянув на кухню, вижу женщину – повариху. Она сообразила, кто мне нужен и указала пальцем в потолок. Поднимаюсь на второй этаж, где в небольшом холле сидят два немецких офицера Вермахта.

На ломаном немецком языке спрашиваю:

− Где находиться фельдмаршал Кейтель?

Один из офицеров кивком головы указывает на закрытую дверь, которая ведет в следующую комнату. Осторожно приоткрываю ее и вижу тех, кому предстоит подписывать безоговорочную капитуляцию Германии. У стола в глубоком кресле сидит глава немецкой делегации, првая рука Гитлера – фельдмаршал Кейтель. Тот самый Кейтель, который по приговору Нюрнбергского суда окончил свою жизнь на виселице, заплатив этой позорной смертью за горе, которое принес стольким миллионам людей.

Адъютанты следили за каждым моим движением, опасаясь, чтобы я не позволил себе ничего лишнего. Фельдмаршал начал медленно застегивать на себе мундир. Появление в особняке кинооператора было полной неожиданностью, и сейчас, наверное, фельдмаршал обдумывал, как в этой ситуации лучше вести себя перед камерой. Мундир Кейтеля был сверху расстегнут, железный крест вывернут наизнанку… Спиной к окну, на диване сидели раздраженные генерал-адмирал Фридебург и генерал полковник Штумпф. Всем своим видомони давали понять, что не желают сниматься, но когда поняли, что Кейтель не возражает против съемки, сделали вид, что они не замечают оператора.

Вся съемка проходила при гробовом молчании, и только треск работающей камеры нарушал тишину. Кейтель достал из портсигара сигарету, закурил ее и принял важную позу.

Освещения для съемки явно не хватало, и чтобы проэкспонировать пленку, я решил замедлить ход камеры, то есть вместо нормальной скорости 24 кадра в секунду − пустил ее на 12 кадров. В этом случае при проекции на экран люди, попавшие в кадр, при каждом движении начинали дергаться, что рождало комический эффект. Обычно это считалось операторским браком.

Я поделился своим опасением с Райзманом. Режиссерская фантазия сработала моментально: «Какой же это брак? Мы в тексте фильма скажем, что в предсмертных судорогах находятся те, кто развязал эту войну… ».

Фельдмаршал начал нервно поправлять воротничок мундира, видно ему становилось душно, он откровенно стал посматривать в камеру. Я почувствовал − надо заканчивать съемку!

Мокрый от нервного напряжения, я покинул комнату. В холле вспомнил о фотоаппарате, который висел на плече. Пересилив себя, вернулся и повторил съемку, но уже в фотографиях: последние минуты ожидания.

Источник: Свидетельства очевидца. Страничка из записных книжек. М.: «Эльф ИПР», 2005. с. 77-89