Знакомство и встречи с Курчатовым

И.В. Курчатов был научным руководителем всей проблемы создания в на­шей стране ядерного оружия. Он был нужен всем и бывал в самое необходимое время там, где в нем больше всего нуждались. На площадке Челябинск-40 он был безвыездно во время пуска и освоения двух первых реакторов — «А» и «АВ-Г», изготовления первых плутониевых зарядов и при всех важных событиях: пуске и работе опытного научно-исследовательского реактора «АИ» и других ре­акторов, а также во время конференций по проблемам и профилю комбината и при ликвидации аварий.

И.В. Курчатов  (1903-1960) в рабочем кабинете

Я на первом реакторе «А» не работал, а был главным энергетиком на радио­химическом заводе «Б». Начал работу на реакторах с монтажа реактора «АВ-Г», но и до этого встречался с Игорем Васильевичем на строительных оперативках, проводимых, как правило, Ванниковым или Музруковым. Познакомился же я с Игорем Васильевичем Курчатовым раньше, в 1947 г., при следующих обстоя­тельствах.

В 1947 г. на площадку Базы-10 — Челябинск-40 прибыла комиссия, воз­главляемая министром МВД генералом Кругловым С.Н., по выбору площадки для конечного завода «В». В составе комиссии был и И.В. Курчатов. Я работал начальником отдела оборудования УКСа и имел хозяйственные связи с окружа­ющими нас территориальными организациями, в частности с командованием склада боеприпасов Министерства Военно-Морского Флота, размещенного у станции Татыш. Командовал им офицер-моряк в чине инженера-подполковни­ка. У склада был железнодорожный кран грузоподъемностью 50 тонн, который я иногда одалживал для разгрузки прибывающего тяжеловесного оборудования. Автодороги между нашей площадкой и станцией в то время не было. Через же­лезнодорожный цех строительства заказали мотовоз, и на нем комиссия и я в качестве сопровождающего выехали на станцию. По однопутной железной до­роге Свердловск — Челябинск приехали на станцию Татыш. Нас встретил офи­цер — начальник склада. Он был одет идеально (галстук, воротник, шарфик, перчатки, начищенные ботинки, отглаженный и отутюженный костюм и плащ). Контрастом служили грязь на дороге и «полуторка», на которой он нас встре­чал. На грузовой машине, в кузове, стояли две садовые скамейки со спинками, покрытые ковровыми дорожками, и на заднем борту висела металлическая лест­ница. После идеального по форме рапорта министру, усевшись в кузов маши­ны, мы поехали в воинскую часть и поднялись на второй этаж единственного кирпичного здания, в кабинет начальника. Расселись на стульях у стен. Я сидел с И.В. Курчатовым, Круглов С.Н. — у стола. Он вел заседание комиссии. Круглов достаточно грубо, как казалось, наверное, не только мне одному, об­ратился к начальнику склада на «ты», примерно так: «Ну, ты, скажи, что у тебя тут делается, что хранится и что есть?» Офицер встал, вытянулся по стойке «смирно» и спокойно доложил: «Я этого сделать не могу, товарищ министр, так как эти сведения не входят в мою компетенцию, а в компетенцию военно-мор­ского министра, а указания его нет». На другие вопросы он отвечал, а на вопро­сы, подобные первому, отвечал аналогичным образом. Обстановка накалялась. Вдруг я почувствовал, что меня кто-то подтолкнул в бок. Я посмотрел и увидел напряженное лицо Игоря Васильевича. Мне показалось, что Игорь Васильевич переживает за подполковника, сочувствует ему, что он поведением Круглова, бывшего служащего охраны Сталина, поставлен в такое неравноправное поло­жение. Затем генерал Круглов встал, сказав, что ему здесь делать нечего, и предложил поехать посмотреть территорию склада.

Мы вышли, сели в автома­шину и поехали по территории к деревянным складам, где находилась продук­ция воинской части. У одного склада сошли с машины, Круглов спросил офи­цера: «Что у тебя здесь лежит?» Офицер опять весь вытянулся, взял под козырек и ответил: «Товарищ генерал, я не могу сказать, это не в моей компетенции». После этого Круглов и мы все сели в машину и возвратились на станцию. Нас провожал начальник склада. Он был вежлив, улыбался и отдавал честь при прощании. Игорь Васильевич, улучив минутку, сказал мне: «Каков офицер! Как умеет себя с достоинством держать! Учись!» Игорь Васильевич был в темном костюме, шляпе, на ногах — кирзовые сапоги с заправленными в них брюками и на плечах — ватная тужурка. Мне он показался по-мужски очень красивым, с чуть седеющей бородой, а его легкий толчок в бок и фраза о достоинстве офице­ра и умении себя держать являлась сутью самого Игоря Васильевича, его глубо­чайшей порядочности. Приехали обратно в город, на вокзал, к памятнику Ле­нина, вышли из мотовоза и попрощались. Я в эту первую встречу, пробыв с Игорем Васильевичем несколько часов, почувствовал к нему глубочайшее ува­жение и симпатию, смог его внимательно рассмотреть и составить о нем хорошее мнение на всю последующую жизнь. С этого момента я посчитал, что знаком с Курчатовым, и стал здороваться с ним. И в ответ на приветствие: «Здравствуй­те, Игорь Васильевич» всегда чувствовал с его стороны доброжелательное, ува­жительное отношение к себе, видел его улыбку на лице и слышал в ответ: «Здрав­ствуйте, Борис Васильевич». Этого так не хватало нам. Да и, наверно, мало исходило и от нас самих.

У первого реактора «А», примерно в полукилометре, был объект 56 для размещения опытного реактора. Без него смогли обойтись, поэтому он не дос­троен, и сейчас там размещен один из цехов приборного завода № 40. Около него был построен трехкомнатный каркасно-засыпной коттедж с ванной, ко­лонкой, отапливаемой дровами, и маленькой кухней; рядом были караульное помещение и столовая инженерно-технических работников. Домик был взят в зону и охранялся МВД. Этот уголок имел нежное русское название «Березки». Останавливались и проживали в нем Ванников Б.Л., Курчатов И.В., Славский Е.П., Александров А.П. — «могучая кучка». Иногда, по приглашению, — Завенягин А.П. или кто-либо из вызванных академиков. Обслуживала их молодая миловид­ная русоволосая девушка с косами до пояса, прибывшая к нам из Миасса. Они называли ее красавицей. Питалось приезжее руководство в столовой, в отдельной небольшой комнате. В «Березках» сложилась непринужденная обста­новка и удивительно мягкий микроклимат, чувствовалась теплота отношений и большая забота друг о друге. Обстановка оживлялась дружескими розыгрышами и хохмами, остроумием Игоря Васильевича и Ванникова.

[Жизнь в 1948 г.] была суровой и напряженной, если не сказать больше. Верховное руководство проблемой, осуществляемое Берией, его методы управ­ления и контроля не могли устранить отставание в строительстве, несмотря на снятие с работы начальника строительства генерал-майора Рапопорта Л.Д. и директора завода № 817 Славского Е.П. Усложняли обстановку и работу «могу­чей кучки» во главе с Ванниковым Б.Л. и Курчатовым И. В. неувязки в проек­тах. Каждое техническое решение вырастало в проблему потому, что все дела­лось впервые. Реактор «А» еще не был запущен. Положение архисложное, но микроклимат в домике и среди «могучей кучки» поддерживался нормальным. Борис Львович — очень умный человек и хитрый политик, видевший и перенес­ший многое при работе со Сталиным в качестве министра вооружения, репрес­сированный, сидевший в тюрьме и вновь возвращенный в наркомы боеприпасов и проработавший им всю войну до назначения начальником ПГУ при СМ СССР. Но Борис Львович был очень едкий, слегка каверзный человек, физически боль­ной, особенно по сравнению с Е.П. Славским. Душой же и здесь оставался Игорь Васильевич. Он — культурный, умный, интеллигент, большой ученый, тонкий эстет, никогда не переходивший невидимой грани дозволенного в отно­шениях с людьми, где бы они ни стояли на служебной лестнице. Это подчерки­вало истинную высшую культуру и порядочность Игоря Васильевича. Но, в пер­вую очередь, все помыслы и действия «могучей кучки», да и всех строящих, монтирующих, затем и осваивающих объект, конечно же, наш внутренний пат­риотизм объединились в желание во что бы то ни стало выполнить задание Роди­ны в срок, чтобы избежать атомного шантажа США, катастрофы. В этом мы были едины — от академика Курчатова до любого инженера, рабочего, солдата, строителя и даже заключенного. Поэтому жертвы, облучение, плохие условия быта и труда, недоедание казались незначительными упущениями. В присут­ствии Курчатова, как правило, не ругались матом, даже такой виртуоз, как Славский, сдерживался и не кричал, не разносил подчиненных. Крикливые споры стихали, и все приходило в более мирное русло. Он был человеком, присутствие которого облагораживало окружающих. Я был свидетелем, когда Игорю Васильевичу приходилось давать поручения или требовать ускорения вы­полнения работ и от маститых академиков, имевших свои школы и большой круг учеников, и от докторов наук, имевших большой «вес», но по тем или другим причинам не выполнявших или своевременно не выполнявших поручение, ко­торое действительно нужно было сделать. Это были Алиханов А.И., Виногра­дов А.П. При этом мне запомнилось, что у Игоря Васильевича при этом не сходи­ла с лица улыбка, но лицо слегка вытягивалось, становилось напряженным. Оп­понент, как правило, горячился, оправдывался, в этом состоянии говорил много лишнего. Но Игорь Васильевич внимательно слушал, не перебивал. А затем опять обращался к нему: «Но как же быть, скажите?» И, в конце концов, тот соглашал­ся, называл сроки и, главное, делал. Но это стоило дорого Игорю Васильевичу. С техническими работниками было проще. Авторитет Курчатова для всех был не­пререкаем, и мы выполняли все, что только можно было физически сделать.

В домашней обстановке члены «могучей кучки» стремились отдыхать и раз­ряжаться. Приведу пример. Борис Львович иногда зимой выезжал на машине «Победа» с шофером на озеро Кызыл-Таш на рыбалку. В один из воскресных дней 1950 г. был большой мороз — 25 градусов. Температуру определили по замерзшему вину в бутылке у моего партнера, рыбака Зимина, начальника но­вого отдела, чему мы очень потешались. Приехал Борис Львович. Как всегда, он сел на коврик на подножку «Победы», открыв переднюю дверку (лунку ему пробил пешней шофер), и стал ловить рыбу. Озеро было рыбное, и мелочь ловилась всегда. Вдруг шофер подбежал к нам и срочно попросил дать ведро. Ведро дали. Побежали посмотреть. Ванников поймал большого окуня. Поздра­вили Бориса Львовича с уловом. Он смотал удочку. Налили воды в ведро, пус­тили туда окуня, и с этим Ванников поехал в «Березки». Там он пустил окуня в ванну и стал ждать Курчатова. Хотел окуня живым показать Бороде. Примерно через час вернулся на озеро его шофер с ведром и бумагой-актом. В нем утвер­ждалось, что «Б.Л. Ванников сего числа в озере Кызыл-Таш собственноручно поймал окуня в один килограмм». Потребовались наши подписи. Мы подтвер­дили. Вскоре на одной из оперативок, улучив свободное время и [приметив] доброе настроение Бориса Львовича, я спросил: «Поверил ли Игорь Василье­вич, что вы собственноручно выловили окуня?» Он ответил: «Нет, Борода не поверил». Игорь Васильевич не был рыбаком.

Приведу еще пример. Мы, работники завода «Б», толпились после обеда у раздевалки столовой, ждали автобус. Вдруг подъезжают Ванников и Курчатов, входят. Борис Львович раздевается, снимает галоши, генеральскую бекешу, папаху. Уходит обедать. Игорь Васильевич тоже сдает свое пальто и шляпу. Потом просит товарища достать из кармана два гвоздя, отдает их швейцару и говорит: «Пожалуйста, возьми эти гвозди и прибей к полу галоши Ванникова». Тот: «Что вы, что вы! Игорь Васильевич! Разве я посмею. Меня в тюрьме сгно­ят». — «Ну, ладно, давай молоток мне». Молотка не нашлось, нашелся топор. Игорь Васильевич прибил галоши, улыбнулся и ушел обедать. После обеда все, конечно, хотели увидеть развязку, ждали. Борис Львович и Игорь Васильевич пришли. Ванников начал одеваться: папаха, бекеша и, наконец, галоши. На­дел одну — не может оторвать ногу. Вытащил ногу, нагнулся, посмотрел. Сооб­разил. Оторвал галоши, надел и, посмотрев укоризненно на Игоря Васильеви­ча, сказал: «Эх ты, Борода! Молодо-зелено. Всё бы ты играл, всё бы ты пры­гал». Игорь Васильевич улыбается и говорит скороговоркой: «А откуда ты узнал, что это сделал я?» Борис Львович: «Неужели ты не понимаешь, что из них (по­казал на окружающих) никто не решится прибить мои галоши».

Приведу еще два случая. В «Березках» банный день, натоплена колонка. Первым вернулся домой Славский и помылся в ванной. Воды обмыться не хвати­ло. Рядом с ванной на самодельной плитке-«козле» стояло ведро с нагреваемой водой. Славский попытался взять воду — его сильно ударило током. Он оделся, выходя, предупредил красавицу, что скоро придет мыться Игорь Васильевич: «Смотри за ним, глаз с него не спускай, а то может убить». Указание было дано категорично. И так же и понято. Пришел Курчатов. Разделся, начал мыться. Вдруг открывается дверь. У порога на табуретке садится красавица. Игорь Василь­евич, конечно, ничего не знает и, обращаясь к ней, закрываясь руками и отво­рачиваясь, говорит: «Закрой сейчас же дверь! Что тебе надо? Что ты вздумала? Уходи». Она: «Ефим Павлович сказал, чтобы я с вас глаз не спускала. Я не уйду». Игорь Васильевич: «Что за ерунда! Пожалуйста, уходи!» Она: «Не уйду, не могу». Игорь Васильевич: «Черт знает что, помыться не дают». Красавица продолжает сидеть. Курчатов наскоро моется и уходит. При этой сцене, конечно, никто посторонний не присутствовал, но можно себе представить, как долго этот эпизод служил темой для посиделок. Через 20 лет я спрашивал об этом на охоте у Е.П. Славского. Он подтвердил, что такой факт был.

Продолжались предпусковые и отладочные работы на реакторе «А», обуче­ние персонала. Руководство находилось на объекте круглосуточно. Было уста­новлено сменное дежурство персонала реактора. Курчатов большую часть всего времени проводил на пульте управления реактором. Там был главный инженер В.И. Меркин, заместитель Н.Д. Степанов, научный руководитель И.С. Панасюк и начальник смены с заместителем, старшим инженером управления реак­тором и инженером. Толкучки, шума не было. Говорили вполголоса. Чтобы не мешали «посторонние» люди, все лишние стулья убрали, кроме необходимых сменному персоналу и еще двух-трех у стола с картограммой ведения процесса реактора. Персоналу объясняли его необходимый минимум знаний. Ведь гото­вых специалистов не было. Да и учителей было мало, а знания их самих были пока невелики. При круглосуточной работе разрядка, шутка были важны. Игорь Васильевич говорит инженеру управления, бывшему моряку Козлову Н.И.: «Н.И.! Ты моряк?» Козлов: «Да!» — «Тогда ругнись по-морскому, по-соленому!» Козлов ничего, кроме «черт возьми», выдавать не смог. Игорь Васильевич: «Ну вот, видишь, ругнуться, как следует, ты не можешь». За сим последовали шутки, мол, не выполнил просьбу Игоря Васильевича и т.д. В один из свободных вече­ров Игорь Васильевич катался на яхте с Козловым — тот был заядлым яхтсменом.

Приближалась загрузка реактора «А». Собраны, спрессованы и поставлены технологические каналы (ТК), а отладка систем водоснабжения, течи каналов и водосигнализации, систем контроля за расходом воды, разгрузки каналов шла медленно.

Была дана вода рабочего и холостого хода, загружена авиалевая подушка в ТК. Комиссия составила и утвердила акт готовности реактора «А» к загрузке. И началась загрузка литыми блоками из естественного урана. Набрали критичес­кую массу загрузкой технологических каналов и после дополнительной отладки всех систем реактора 19.06.48 г. встали на автоматы на минимальной мощности в смену 17.00-24.00 (начальник смены Рыжов Андрей Данилович). В 17.15 окон­чательно была отрегулирована подача воды в реактор по рабочему ходу по запад­ной и восточной сторонам. Расход воды в 17.40 был установлен — 2400 куб. м в час. В 19.50 была подана вода на ГИМы (элементы гидравлической защиты СУЗ [1]). 19.06 в 20.20 начался разгон аппарата и замер активной воды, замер температуры воды в сливных камерах и расхода воды на отметках — 8,3 и 4,6 по расходомерам. Достигли номинала мощности. По данным В.Б. Шевченко [2], на площадке влагосигнализации при работающем реакторе около 300 доз. 20.06.48 г. в 00.05 мощность начали снижать. В 12.50 снизили до 0. (Начальник смены Забелин П.А.) Отключили влагосигнализацию, массовые сигналы на Пов. Поставили в известность И.В. Курчатова. Перешли на холостой ход по воде. В трубках ТК 16-21 и 17-21 обнаружена вода. Вода откачивается.

22 июня 1948 г. с 0.00 до 8.00 разгружены ТК 16-21 и 17-21 по 140 ходов поштучно и аварийно. Массовая течь на Пов. С 20.06.48 по 25.06.48 отыскивали источник течи в аппарате перекрытием воды в каналах. Обнаружена вода в ТК 17-20 и 18-21 даже после прекращения подачи воды. Попытались разгрузить ТК 17-20 как поштучно, так и аварийно. Не удалось. Проталкивание блоков сверху не помогло, снизу — тоже. 24.06.48 при извлечении ТК 17-20 он оборвал­ся в соединительной гайке на стыке СБ-4 и СБ-6 и был поставлен в биоканал. Часть блоков с обрывком трубы извлекли и поместили туда же. В ячейке остался обрывок трубы с блоками. «Козел» произошел потому, что не закрылся шаро­вой клапан и вода рабочего хода вместо канала попадала в коллектор холостого хода, хотя прибор показывал нормальный расход воды в ТК. Этот дефект — неудачная конструкция клапана ТК холостого хода. Он был причиной и других аварий, хотя и научились его определять. Он существовал до переделки водо­снабжения «А» и ликвидации коллектора холостого хода. По иронии судьбы, при первом же подъеме мощности был посажен «козел». С одной стороны, было доказано, что аппарат работоспособен. Доложено Берии. С другой стороны, «закозлился» ТК 17-20, блоки в реакторе находились без охлаждения, поднимать мощность реактора было нельзя. Технологии извлечения нет, инструмента ни­какого нет. Состояние блоков в ячейке неизвестно. Дозиметрическая обстанов­ка центрального зала уже тяжелая. Берия спрашивает: «Когда будет работать ре­актор?» Определенного ответа нет. Руководство совещается. Начали сбор всех механиков и предложений по способам разделки «козла». Изготовление инстру­мента и работы с ячейкой 17-20 велись круглосуточно. Попутно проводились другие необходимые работы. Игорь Васильевич 30.06.48 записал смене предуп­реждение: «Начальникам смен! Предупреждаю, что в случае остановки воды рабочего и холостого хода одновременно будет взрыв. Поэтому аппарат без воды оставлять нельзя ни при каких обстоятельствах. 30.06.48. Курчатов. Прошу т. Архипова ознакомить, под расписку, технических работников, от которых это зависит. Курчатов».

Извлечение блоков удалось сделать пустотелыми фрезами частично. Пробо­вали выжигать блоки и растворить алюминиевую оболочку на блоках и трубу ще­лочью, а после этого сверлить. Результатов не было. 10.07.48 г. извлекли из ячейки 17-20 один блок и обрывок трубы. 12.07.48 г. прекратили работы по извлечению блоков из ячейки 17-20. По распоряжению Курчатова, 13.07.48 г. подняли мощность реактора «А» до 1000 делений. Разгрузили окружающие ячейку 17-20 ТК и заменили каналы.

Продолжались работы по извлечению остатка трубы из ячейки 17-20, было извлечено два куска в виде гармошек. Игорь Васильевич, видя серьезность по­ложения, в котором находится реактор, и ослабленное внимание персонала к эксплуатации реактора в связи с «козлом» 17-20, лично записывает: «Распоря­жение от 16.07.48 г. считаю совершенно недопустимым загружать персонал пульта составлением графиков и тем самым ослаблять контроль над температурой кана­лов. Температура каналов должна записываться регулярно два раза в смену. 16.07.48 г. Научный руководитель объекта. И. Курчатов».

Это распоряжение подтянуло эксплуатационный персонал реактора. Даль­нейшая работа реактора «А» была на фоне «козла» 17-20 и неотвратимо связана с ним и окружающим районом ТК. Карбид урана, образовавшийся на стенках и в пазухах ячейки и проникший в графитовые блоки, продолжал гореть, образуя прогары в соседние ячейки и повреждение соседних ТК. Кроме того, прогорал и осыпался графит в самой ячейке 17-20. Все время наблюдались повышенный гамма-фон и аэрозольные радиоактивные выбросы из района «козла» как на пульте отсоса влаги, так и из всего реактора. Приходилось конструировать и ставить фильтры и газгольдеры-отстойники для выдержки газа для распада короткоживущих аэрозолей и снижения выбросов. В конце концов, убедились, что работы по расчистке «козлов» лучше вести только на полностью остановленном реак­торе. Попытки расчищать «козлы» на мощности привели к переоблучению привлеченного ремонтного и эксплуатационного персонала, загрязнению цент­рального зала, да и всех помещений реактора и площадки и всех видов сбросов. Ситуация заставила по-другому взглянуть и на принципы ведения техпроцесса в реакторе. Если мы не нашли пока возможности бороться с формоизменением урановых блоков при облучении, то должны надежно обнаруживать их в реакторе в той стадии, когда их можно было еще извлечь из реактора без повреждения, и ликвидировать буквально все причины образования «козлов».

Облучение персонала при расчистке «козлов» из-за загрязнений ЦЗ (цент­рального зала) недопустимо выросло, рабочие помещения отмыть не удавалось. Сменив несколько раз линолеум, пришли к выводу: необходимо облицевать полы нержавеющей сталью XI8H9T. Хорошо выполненные полы с заполирован­ными швами дали возможность отмывать от загрязнений десорбирующими агрессивными средствами и применять их на других объектах, несмотря на дороговизну.

Руководство убедилось в необходимости наличия шахт с прозрачной водой, где можно было выдерживать и осматривать инструмент и рабочие блоки и делать под защитным слоем воды любые операции (так называемый «русалочный вари­ант»), в необходимости оптических приборов и защиты пульта управления экра­ном ЦЗ, защиты глаз и дыхательных путей работающих, разовой прозоодежды на работающих в опасных зонах. Этого всего не могло быть тогда. А сверху давит Берия: «Реактор должен работать, плутоний нужен! Ни шагу назад!» На площад­ке — Ванников, Курчатов, в Москве — Завенягин, Берия! Итак, с нерасчищен­ным «козлом» 17-20 реактор работает. Принимаются меры к безопасности рай­она, снижению мощности в реакторе, к загрузке ТК 17-20 авиалем, висмутом, неполной загрузке ТК.

Но беда, как говорится, не приходит одна, и 25.07.48 г. в 14.35, в смену Н.Н. Архипова и заместителя начальника смены Н.А. Семенова, появился сиг­нал СРВ ТК 28-18. Действующая инструкция не предусматривала остановку ре­актора от одного ТК, дающего сигнал СРВ. Персонал проверял расходомер, появился кратковременный сигнал повышения температуры в нем, и контрольный прибор ТК 28-18 показал 0. Вслед за этим появился сигнал СРВ ТК 26-25. Реак­тор был остановлен. Обнаружен «козел» полного столба блоков ТК 28-18. Труба при извлечении оборвалась в разбортовке. Началось повторение пройденного пути при извлечении «козла». Это отчаянное положение заставило Игоря Васильевича еще раз собственноручно 26.07.48 г. написать распоряжение, обратив внимание на необходимость жесточайшего исполнения инструкций. Поперек рапорта на­чальника смены Н.Н. Архипова Игорь Васильевич написал: «Тов. Архипову Н.Н. Почему нет в докладе ни мне, ни главному инженеру донесения о случае, немед­ленно записать причины и впредь не допускать подобных явлений. И. Курчатов. 26.07.48 г.». Но персонал действовал по инструкции. Она была несовершенна. Позднее была введена обязательная остановка реактора по сигналу СРВ через 5 секунд. А пока — расчищай второго «козла» и стой!

Через 36 дней после первого произошел второй «козел». Положение и меж­дународное, и внутреннее становилось серьезнее. Несмотря на невзгоды, Ван­никову и Курчатову удалось сохранить дружескую атмосферу в домике и среди «могучей кучки». Иногда персонал реактора беспокоил Игоря Васильевича док­ладами и ночью, [но] зная, что он только что уехал поспать, жалели его. Он не сердился, если беспокоили. А если не звонили, — сердился, выговаривал: «Когда мне по ночам звонит сменный персонал, я крепче сплю».

В зале реактора продолжалась расчистка «козлов» 28-18 и дорасчистка ячей­ки первого «козла» опять с теми трудностями, которые были при расчистке первого «козла», но уже с учетом полученного опыта. Несмотря на аварийное положение на реакторе «А», разделку «козлов» и присутствие здесь всего руко­водства, на «А», «Б» и «В» и других объектах строительства заканчивались рабо­ты. Ванников или Музруков проводили строительные оперативки и ежедневно решали все необходимые вопросы.

[1] СУЗ — система управления защиты.

[2] Шевченко Виктор Борисович, директор НИИ-9 с 1945 по 1952 г.

Продолжение текста: Открытия есть?

Источник: Курчатов в жизни:письма, документы, воспоминания (из личного архива)/Автор составитель Р.В. Кузнецова. — М.:РНЦ «Курчатовский институт», 2007. с. 499-504. Тираж 200 экз.