Жизнь будет продолжаться, если не будет войны

Николай Постовалов

Николай Петрович Постовалов родился в селе Михайловка Мокроусовского района. На фронтах Великой Отечествен­ной войны с декабря 1941 года. Автоматчик, сержант. Был трижды ранен. Награжден орденами Славы 3-й степени, Крас­ной Звезды, Отечественной войны, двумя медалями «За от­вагу» и другими, имеет 18 благодарностей Верховного Глав­нокомандующего И. В. Сталина.

После войны вернулся в родную Михайловку, трудился бри­гадиром, председателем колхоза, лесником. Трудовой стаж, включая войну 65 лет.

В 1940 году я окончил курсы трактористов и с весны стал работать на колесном тракторе ХТЗ. Приходилось работать по 16-18 часов в сутки. Но мы, молодежь, работали с огоньком, по-ударному. За сезон мне удалось выработать 870 гектаров в переводе на мягкую пахоту и быть участником Всесоюзной сель­скохозяйственной выставки в Москве.

Молодежи в бригаде было много, жили мы на полевом ста­не очень дружно и весело. В вагончике были патефон, гармош­ка, шашки, домино и бильярд. Война оборвала наш мирный труд. Трудовая закалка, которую я приобрел в тракторной бри­гаде колхоза «Коминтерн», очень пригодилась на фронте.

15 сентября 1941 года я был призван в армию. Наша диви­зия формировалась на Урале. В декабре 1941 года вступила в бой на Калининском фронте, штурмом овладела, городом Кали­нин, а также городом Старица, освободила много населенных пунктов. Нашему отдельному лыжному батальону, где я слу­жил автоматчиком, была поставлена задача зайти в тыл врага, взрывать его склады с боеприпасами, громить штабы. Задача была выполнена, но с очень большими потерями.

Зимой 1941-1942 годов вели ожесточенные бои под Рже­вом, населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. В этих боях я потерял много земляков-друзей: из Михайловки — Гончаровых Гавриила, Михаила и Андрея, из Новотройки — Петрова Вениамина и Панкратова Серафима, из Маломос­тового — Ежова Николая, из Осиево — Булатова Василия и мно­гих других.

Мой командир взвода Сергей Андрианович Коростелев и я договорились в случае гибели одного из нас вытащить с поля боя, похоронить и сообщить на родину. Много раз мы ходили вместе в атаку, бывало и по два раза в день, но оба остались живы. Сергей Андрианович вернулся домой в Дмитриевку ин­валидом.

В первых числах мая 1942 года нас отвели на пополнение, а в конце месяца снова заняли боевые позиции. Бои разгорались еще ожесточеннее. Появился лозунг «Вперед, поможем Харь­кову!» Там наши войска были в трудном положении. Наш удар на Ржев должен был отвлечь немецкие дивизии на себя.

Ржев был хорошо укреплен. Когда мы взяли аэродром и через сосновый лес пробились к городу, перед нами стояли четыре казармы, превращенные в доты. Легкие и средние пушки их разбить не могли, наше продвижение остановилось. На по­мощь нам два трактора доставили 203 миллиметровую пушку, ее установили на прямую наводку. Пушка сделала 15 выстре­лов 90-килограммовыми снарядами, доты были разрушены. Мы ринулись вперед, заняли несколько кварталов, но были оста­новлены вторым эшелоном обороны врага. Нам пришлось пе­рейти к длительной обороне. Под ураганным огнем противника нельзя было поднять голову. Продукты и боеприпасы подвози­ли нам только в ночное время на танках или бронетранспорте­рах, а в обратный путь забирали раненых.

В конце декабря 1942 года нас отвели с фронта. Нашу часть пополнили хорошими ребятами с Урала, Сибири и Дальнего Востока.

В начале 1943 года меня направили в батарею 120-милли­метровых минометов разведчиком. Неохотно я покидал своих друзей, но на войне службу не выбирают.

В короткий срок я освоил новую специальность. В обязан­ности разведчика входило обнаружение огневых точек, наблю­дательных и командных пунктов врага, знание плотности бое­вых порядков врага перед нашими войсками. Приходилось ходить в разведку, брать «языка». Я в большинстве случаев был в группе прикрытия.

В марте 1943 года нашу дивизию перебросили на Курское направление. Мы шли пешком по раскисшим от весенней рас­путицы дорогам в зимнем обмундировании, шлепали по воде и грязи валенками. Марш продолжался шесть дней без прива­лов и отдыха, спали на ходу, продуктов было мало, но никто не роптал, не было и отставших. Все понимали: сколько пройдем маршем — столько не идти с боями. Знали, что немцы вводят новые силы, чтобы взять Курск.

Дивизия не дошла до Белгорода 12 километров и заняла оборону. Окопы делали на двоих: когда один ведет наблюде­ние и стреляет, другой котелком отчерпывает воду. Утром 17 апреля в нашу оборону проникла немецкая разведка — 8 чело­век. Нам удалось ее схватить без выстрела. Через 30 минут появилась колонна немецкой пехоты, человек пятьсот.

Подпустив немцев метров на 200-300, открыли шквальный огонь из всех видов оружия. Немцы залегли… и навечно: ни один не смог продвинуться ни вперед, ни назад.

Вечером фашисты повторили атаку, пошли развернутым фронтом, но получилось то же, что и утром.

На следующий день враг пошел в наступление с поддерж­кой танков и артиллерии, но успеха не имел. Установилась пе­редышка. Обе стороны перешли к обороне, готовились к пред­стоящим боям. Каждую ночь разведчики вели поиск, прощу­пывали оборону противника, иногда брали пленных. Подтягива­лись резервы, строилась эшелонированная оборона. Так про­должалось до июля.

1 июля разведка нашего полка получила приказ и большую просьбу взять «языка». С наступлением темноты мы осторожно двинулись ползком по заранее изученному пути. Не доходя до переднего края противника около ста метров, обнаружили мин­ную полосу.

Немцы вели беспрерывный огонь из пулеметов для острас­тки, но он был для нас не опасен, так как велся не прицельно. Меня с двумя солдатами оставили перед минной полосой, что­бы в нужный момент вызвать огонь двух батарей и корректиро­вать их стрельбу. Все было тихо.

Вскоре вернулись три наших разведчика, так как оторва­лись от передовых и потеряли ориентировку. Я окопался и ждал остальных.

Наступил рассвет. Озимая рожь, выросшая до метра, хоро­шо нас маскировала. За действиями нашей группы вели на­блюдение три наблюдательных пункта, дежурила батарея 76 миллиметровых пушек и батарея 120 миллиметровых миноме­тов. Нам приказано было лежать в засаде, действовать по об­становке и ждать возвращения наших двух разведчиков. Эта операция рассчитывалась не более как на трое суток.

3 июля на рассвете мы услышали серию взрывов гранат. Это действовали наши разведчики. Через несколько минут они приползли, волоча с собой пленного. В этот момент я дал сиг­нал батареям открыть огонь и прикрыть наш отход.

Пленный офицер сказал, что 5 июля в пять часов утра нем­цы пойдут в наступление, чтобы отомстить нам за Сталинград. Высшее командование еще раз узнало о намерении фашис­тов. Мы получили приказ: в 24 часа 4 июля артиллерии всех калибров расстрелять половину боезапаса мин и снарядов по заранее пристрелянным целям. В назначенное время позиции немцев накрыли тысячи разрывов мин и снарядов.

Через тридцать минут после огневого налета запасы мин и снарядов были полностью восстановлены.

В три часа утра 5 июля снова последовал приказ расстре­лять половину боезапаса. Каждый огневой налет длился по два часа. Грохот выстрелов сливался в один гул, над позициями врага стояло сплошное зарево разрывов. Человек человека не мог слышать даже на самом близком расстоянии.

В результате этого упреждающего удара артиллерии было выведено из строя много живой силы и техники противника, нарушено управление войсками. И самое главное, мы дали знать: это вам, господа фашисты, не сорок первый год!

Еще не успели отстреляться некоторые наши батареи, как на нас обрушился шквальный огонь артиллерии и минометов противника. Артподготовка продолжалась два часа, после чего появились четыре колонны танков. Конца им не было видно. Головными шли «тигры» и «пантеры», новейшие танки, введен­ные в бой впервые. Затем двинулось несколько тысяч воору­женных до зубов фашистов. Сотнями и сотнями налетали на нас немецкие самолеты, сбрасывая смертоносный груз. Нача­лось небывалое сражение. Но мы держались.

Во второй половине дня на узком участке соседней дивизии немцы прорвали оборону и продвинулись до 10 километров в район Прохоровки в направлении Курска. Наша стрелковая ди­визия не отступила ни на метр. Только правый фланг пришлось развернуть и 6 июля принять удар немцев по этому флангу.

Нашей батарее пришлось перенести огонь вправо, совер­шенно в другом направлении. Надо было выбрать новый на­блюдательный пункт, это входило в мои обязанности. Однако в дыму и огне, когда всюду слышится гул моторов и разрывов, трудно определить переднюю линию обороны, особенно но­чью. Но мы различали скорострельность и звук выстрелов сво­его и немецкого оружия, работу моторов самолетов и танков, это помогало. Бывали и трудности: узнаем огонь немецкого оружия, а разговор русский. Это впервые действовали против нас предатели-власовцы.

За семь дней и ночей ожесточенных боев я потерял многих своих товарищей, а те, кто остались, с трудом узнавали друг друга — так почернели, обгорели, охрипли, изменились в лице.

12 июля в районе Прохоровки разгорелось самое крупное в прошлой войне танковое сражение, в котором участвовало с обеих сторон более тысячи танков. Это было справа от нас. Мы могли бы помочь огнем своих батарей, но в дыму и огне было очень трудно отличить наши танки от чужих. Наша задача была отсекать от танков пехоту противника и уничтожать ее. И мы ее выполнили. Сражение закончилось в нашу пользу.

За остановку наступления и разгром немецко-фашистских захватчиков под Белгородом приказом Верховного Главноко­мандующего И. В. Сталина 23 июля 1943 года нашей дивизии, как и многим другим, была объявлена благодарность, а 5 авгу­ста была снова объявлена благодарность, и Москва впервые салютовала победителям артиллерийскими залпами.

Сломив сопротивление противника, наша дивизия развива­ла наступление на Харьков и 23 августа, зайдя с фланга, овла­дела Харьковом, за что получила благодарность Верховного Главнокомандующего. Так завершилась Курская битва, продол­жавшаяся пятьдесят дней.

Спустя месяц мы освободили Полтаву, 29 сентября — Кремен­чуг и левее города форсировали Днепр. Копать окопы глубже метра было опасно, были обвалы и жертвы. Переправлялись через Днепр ночью — на бревнах, воротах, столбах от забора. Было несколько лодок, но они использовались для транспортировки боеприпасов, а на обратном пути забирали раненых.

Наш наблюдательный пункт находился очень близко от не­мецкой обороны. Артиллерийский огонь противника нам был не опасен, зато пулеметы и снайперы держали нас на прицеле постоянно. Наблюдение вели при помощи стереотрубы и пе­рископа. Батарея вела огонь по противнику по нашим сигна­лам. Связь была нарушена, телефонисты ранены. Через две ночи командир батареи послал меня на огневую позицию бата­реи, которая находилась сзади нас в пятистах метрах. Надо было узнать обстановку, взять боеприпасы и продукты.

Прибыв на место, я увидел страшную картину: вокруг бата­реи на брустверах окопов лежало несколько десятков убитых фашистов, здесь же погибший в схватке командир дивизии ге­нерал-майор Говородненко и много моих боевых товарищей, среди них мой хороший друг, земляк, с которым я воевал с декабря 1941 года, Константин Кунгурцев из деревни Малосередкино. Сердце мое сжалось от боли. Подвел грустный итог: нас в одно время было призвано в армию Мостовским военко­матом 176 человек, а сейчас, после гибели Кунгурцева, оста­лось всего четверо.

Как оказалось, нашу батарею штурмовала группа фашис­тов с задачей закрепиться, создать плацдарм на нашем бере­гу. Враг понес большие потери, а продвинуться не смог.

Тем временем левее нас был построен большой понтонный мост. По нему переправились войска и отбросили противника на запад.

10 февраля 1944 года нашу часть ввели в прорыв на Корсунь — Шевченковском направлении, при этом освободили районные центры Звенигородка и Шпола. Передовые танковые части нашего 2-го Украинского фронта, которым командовал гене­рал И. С. Конев, соединились с войсками 1-го Украинского фрон­та в районе Белая Церковь. Таким образом, завершилось окру­жение Корсунь-Шевченковской группировки противника. Здесь было уничтожено 55 тысяч гитлеровских солдат и офицеров, 18 тысяч попали в плен.

Наступление мы вели в исключительно тяжелых условиях. Была весенняя распутица. Солдаты помогали лошадям тянуть пушки, повозки. Гражданское население просили помогать пе­реносить боеприпасы, и никто не отказывался. Вместе с нами, по колено в грязи, несли груз девушки, молодые и пожилые женщины, старики. Все хотели скорейшего разгрома врага. Я видел девушек и женщин, у которых на первом километре раз­валивалась обувь, но никто не бросал груз. Обматывали тряп­ками и веревочками ноги и шли вперед, утопая в грязи, пере­мешанной со снегом.

Преодолевая все, мы упорно шли вперед. 26 марта 1944 года с ходу форсировали Днестр, стремительным броском ос­вободили город Бельцы и первыми из войск фронта вышли на государственную границу.

За рубежом нашей Родины враг стал сопротивляться еще яростнее. Дивизия участвовала в уничтожении Ясско-Кишиневской группировки противника, а затем развивала наступление в направлении на Бухарест. 31 августа 1944 года мы были в Бу­харесте. Дивизии было присвоено звание Бухарестской.

Город за городом освобождая Румынию, 9 декабря форси­ровали Дунай. Так закончился 1944 год.

В1945 году мне в составе 375-й пехотной дивизии пришлось с тяжелыми боями продвигаться через Малые Карпаты, Альпы. Преодолевали один рубеж за другим, ломали сопротивление врага. 13 февраля 1945 года фланговым ударом овладели Бу­дапештом — столицей Венгрии.

Вспоминаю такой случай на подступах к Будапешту.

10 февраля 1945 года по указанию командующего 2-го Ук­раинского фронта маршала Советского Союза Р.Я. Малиновс­кого была создана группа разведчиков — артиллеристов для того, чтобы пробраться болотом в тыл врага и корректировать огонь наших батарей, нацеленных на уничтожение немецкой артиллерии, мешавшей нашим войскам совершить маневр в обход Будапешта. В эту группу из 15-ти человек входил и я. Коман­довал группой командир 932-го артполка майор Фустич.

11 февраля на рассвете мы благополучно достигли наме­ченного места, расположенного на опушке леса в пятидесяти метрах от дороги. Вот по дороге прошла кухня, затем несколь­ко повозок с боеприпасами в сторону переднего края обороны немцев. Когда совсем рассвело, мы засекли все подходы к фронту, командные пункты, батареи противника. Все тылы были видны, как на ладони, такое нечасто бывает на войне. Затем заняли круговую оборону, так как прекрасно знали, что немец должен засечь нашу рацию. Мы также знали, что через час после выхода нашей рации в эфир пойдет пехота штурмовать высоту, мешавшую нашему продвижению.

В пять часов утра вызвали огонь наших батарей по огневым точкам противника, сделали небольшую корректировку — сна­ряды и мины стали ложиться точно по целям. Скоро услышали дружное «Ура!» нашей пехоты. Немцы, не выдержав удара пе­хоты, обратились в бегство. Первая группа фашистов, человек 20-25, бежала в мою сторону. Вскоре шестеро из них свернули в лес. Подпустив бегущих метров на 15-20, мы с другом выско­чили из укрытия с криком:

— Хенде хох!

Немцы опешили. И огня не открывали, и руки вверх не под­нимали, а смотрели на моего друга. Я обернулся по направле­нию их взглядов и увидел, что мой друг убит, очевидно, выст­релами из леса. Это действовала та шестерка, что отделилась от группы. Я оказался между двух вражеских групп. Спасти меня могли только решительные действия. Я дал короткую оче­редь над головами немцев, они побросали оружие. Только один с пулеметом сверлил меня глазами бешеного зверя. Пришлось его срезать из автомата. Пленные успокоились. Прикрываясь ими, я повел фашистов в лес.

Спустя 10-15 минут появились те шестеро немцев, что уби­ли моего товарища. Нарушая правила и законы войны, я без предупреждения разрядил по ним весь диск из автомата: «Получайте, гады!».

В течение последующих двух часов я встретил еще несколь­ко групп фашистов. Большое поле, где рвались наши мины и снаряды, было усеяно трупами гитлеровцев. Было много уничтожено техники. Все пушки и минометы врага были разбиты или подавлены. За эту операцию многие из нас были представ­лены к наградам. Я был награжден орденом Славы III степени.

Победу встретил в Праге. А многие мои товарищи не дожи­ли до этого дня.

Маршал Р. Я. Малиновский

Когда было решено провести в Москве парад Победы, на­чался отбор его участников. По представлению командиров дивизий кандидатуры утверждались командующими фронтов. Из состава нашей дивизии было отобрано семь человек, наи­более отличившихся в боях и имевших не менее четырех бое­вых наград. В это число попал и я. Нас лично проверяли коман­дующий фронта Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский и начальник штаба фронта генерал М. В. Захаров.

27 мая нас под звуки духового оркестра усадили в вагон. Радости не было предела, мы как будто заново родились. Ведь позади было более 1000 огненных дней и ночей.

На границе нас приветствовал духовой оркестр Московско­го гарнизона. 2 июня поезд прибыл в Москву. Тысячи москви­чей встречали нас. Нашему сводному полку 2-го Украинского фронта отвели место для занятий в парке культуры и отдыха Сокольники.

3 июня в шесть часов утра мы вышли на первое строевое занятие. Не прошло и получаса, как наш полк попал в окруже­ние… тысяч москвичей. Восторженные люди поломали наши ряды, стали обнимать и целовать нас, как самых близких род­ственников. Со слезами признавали в нас то сына, то брата, то отца, то мужа, хотя мы были только их товарищами по борьбе. Занятие наше было сорвано, но никто об этом не жалел. Плака­ли не только гражданские, но и мы, разучившиеся плакать за войну. Мы понимали, что этим людям Гитлер нанес такую рану, которую никогда не залечить.

После этого строевые занятия перенесли на два часа ночи. Занимались лишь по два часа в сутки. Остальное время было отведено для встреч с трудовыми коллективами.

Общее построение и проверка всех сводных полков были проведены на одном из аэродромов Москвы, а 22 июня — на Красной площади.

И вот настал день парада Победы — 24 июня 1945 года. Красная площадь видела более ста различных парадов, но этот был единственным в своем роде. И я хочу, чтобы он и остался един­ственным, чтобы никогда больше не было войны.

Печатается в сокращении.

Источник: Помни войну: воспоминания фронтовиков Зауралья.  Курган. Парус-М, 2001.