Жертва военной любви

Людмила, Москва, 1946 г.

Почти у всех иностранных моряков, водивших в гроз­ные годы войны корабли с ленд-лизовскими грузами в Россию, были русские подруги. Вот и хорошенькая архангелогородка Люся Хохлина целый год встречалась с капитаном Питером Сквайром, а когда его перевели в посольство в Москву, поехала следом. В столице они поженились. Причем влюбленного Сквайра увещевали старшие коллеги: «Статус дипломатического работни­ка несовместим с женитьбой на русской, после свадьбы вы будете немедленно отправлены в Лондон!»

Таков был британский закон от 1942 года. Однако мрачная перспектива разлуки не остановила Сквайра перед решительным шагом. Женившись, он подчинил­ся официальным требованиям и покинул Советский Союз, но, в конце концов, намеревался перевезти закон­ную жену в Англию. И Людмила, слепо веря в счастли­вый финал, томилась в ожидании разрешения на выезд из СССР.

В 1946 году уже 15 молодых русских женщин, связав­ших свою судьбу с англичанами, надеялись получить выездную визу. В целях безопасности (НКВД развер­нул активную охоту за «советскими женами») все они жили на территории Британского посольства. Там и работали. Люся, как и другие добровольные затворницы, не теряла надежды на воссоединение с мужем.

Питер Сквайр, Берлин, 1947 г.

Питер Сквайр уже демобилизовался и продолжил учебу в Кембриджском университете. Он вместе с дру­гими английскими мужьями пытался протестовать: выходили в Лондоне к зданию Советского посольства с плакатами «Верните наших жен!». Историей запертых в Москве соломенных вдов заинтересовалась англий­ская кинохроника, был снят коротенький фильм о жиз­ни русских женщин в Британском посольстве. Фильм имел успех, но не сдвинул дело с мертвой точки.

Между тем холодная война набирала силу. Англий­ский посол решил сам разрубить гордиев узел. Он вы­звал всех 15 жен и предложил им развестись с мужья­ми. Так равнодушно бросили на произвол судьбы этих молодых женщин правительства обеих стран. К тому времени Людмила была уже изрядно издергана.

Известий из дома не было. А тут еще приятельница мамы, тетя Катя, сообщила, что родителей в Архангель­ске исключили из партии за непатриотичное воспита­ние дочери. Люся поняла: все двигается к тому, чтобы арестовать ее семью. Родственники в Москве, не желая рисковать, отвернулись от нее.

В органах же «рекомендовали» изменить решение об отъезде, всячески оговаривая Питера. Показали до­кладную записку от марта 1944 года на имя замнаркома иностранных дел С. А. Лозовского, где корреспондент Совинформбюро В. П. Беляев в числе прочих фактов, освещая вопрос о союзниках, прибывающих в порты СССР, сообщал: «Английский капитан Питер Сквайр, проживший больше года в Архангельске, сказал мне: «С англичанами из русских может встречаться либо самоубийца, либо человек, тайно работающий в органах НКВД».

Высокопоставленный приятель Людмилы, Окунев, настойчиво рекомендовал ей бросить затею с отъез­дом, да и самого Питера. Не выдержав мощного напора негативной информации, осенью 1948 года Людмила Сквайр потребовала развода. Газета «Известия» тут же публикует ее «открытое письмо», написанное букваль­но под дулом пистолета: «Узнав, что мой муж принял участие в антисоветской кампании, не хочу оставаться женой подобного человека. Я не хочу быть игрушкой в руках британских политиков, которые разрушили мою жизнь, не разрешив моему мужу жить в России и заставив его немедленно вернуться домой, узнав, что он женился на русской».

Оставшись без кола без двора, Людмила задума­лась, куда бы ей приткнуться. Выход нашелся быстро: Окунев! Известный писатель, Герой Советского Сою­за! И ухаживал за ней настойчиво. После академии им. Фрунзе Окунев выучился на курсах военных дип­ломатов и готовился к отъезду в Китай. Людмила скоропалительно вышла за него замуж, лишь бы вон из Москвы, забыть Сквайра! Но в Баку, при прохожде­нии таможни перед отлетом в Пекин, ее задержали.

В сопровождении трех офицеров КГБ повезли обрат­но в Москву, прямиком на Лубянку. Приписали шпио­наж, антисоветскую агитацию, выпытывали, на какую разведку работала. А Окунев сразу же затерялся-исчез, видно, не захотел портить себе карьеру.

Людмила попала в Лефортово, потом ее перевели в тюрьму на Таганке. Однажды в камере разоблачила стукачку. В наказание попала в одиночку, где на третий месяц начала сходить с ума. Отказывалась есть, дума­ла — отравят, и превратилась в скелет. Начали выпадать волосы. Людмилу ожидал ад лагерей.

Однако судьба была милостива и подарила удиви­тельную встречу и общение с необыкновенным чело­веком — популярнейшей актрисой, которую еще не­давно буквально на руках носил весь Советский Союз. То была Лидия Андреевна Русланова, которую потряс­ла история любви Люси и Питера, и она стала задушев­ным другом Хохлиной-Сквайр. А дело было так.

После объявления приговора Людмилу доставили в пересыльный пункт г. Куйбышева — барак, до предела набитый людьми. Огромный человеческий муравей­ник, где люди лежали не только на нарах, но и под на­рами и в проходах между ними. В норвежском свитере, модных брючках и с английскими саквояжами в обеих руках, вдобавок с обритой наголо головой, Людмила смотрелась на пороге нелепо, а ступить дальше — неку­да. Вдруг подбегает симпатичная молодая особа:

— Вы иностранка?

— Нет.

— Из Прибалтики?

— Нет. Из Москвы.

— Пойдемте, мы вас устроим!

И ведет к нарам, где теснятся уже четыре женщины. Одна — в обезьяньей шубке с капюшоном, отороченным мехом чернобурки.

— Знакомьтесь: Лидия Андреевна Русланова. Людмила по наивности спросила:

— Та самая? А я слышала, что вы повесились в тюрь­ме на капроновом чулке.

Русланова засмеялась. Каких только небылиц не хо­дит по белу свету про нее! Еще тут же сидели жена Бо­риса Горбатова — актриса Таня Окуневская и Ядвига Павлова-Данченко, внучатая племянница Немировича-Данченко. Втиснулась и Людмила. Спали все на боку, на спине не помещались. По команде разом дружно пе­реворачивались.

Наконец отправили по этапу. Посреди грузового ва­гона стояла маленькая печка-буржуйка. Давали уголь, но московские интеллигентки топить не умели. Холоди­ще стоял такой, что платки на головах за ночь пример­зали к стенам. Тогда состряпали график и по очереди дежурили у времяночки. Когда на смене стояла Лидия Андреевна — все блаженствовали. Уж она печурку до­красна раскочегарит! А еще Русланова проникновенно читала стихи Осипа Мандельштама:

Как кони медленно ступают,
Как мало в фонарях огня…
Чужие люди, верно, знают,
Куда везут они меня…

В пути Людмила сильно заболела, в Томске ее соби­рались снять с поезда. Лидия Андреевна взялась за ле­чение. Сварила в алюминиевой кружке кофе, насыпала много сахара и достала из ридикюля три таблетки:

— Пей!

Наутро болезнь как рукой сняло. В пути Русланова пользовалась ларьком, что покупала — всегда делилась, особенно лекарствами. И охранники к ней, конечно, относились немножко иначе, давая кое-какие послаб­ления. Она говорила:

— Я не очень богата, всего 18 тысяч рублей с собой на мелкие расходы.

У иных и рубля не было… В Новосибирске в теп­лушку ввалилось областное начальство:

— Здесь есть Крюкова? (Надо заметить, что шла она под фамилией мужа, генерала армии Крюкова, аресто­ванного годом раньше.)

— Здесь есть Русланова! Ну что, посмотрели? А те­перь можете убираться!

Девчонки дрожали со страху. Русланова только смея­лась. Она, очень скучавшая по дочери Маргарите, отно­силась к Люсе как к родной, всячески ее опекала. И не раз помогала выкарабкаться из беды. Элитный актерско-лагерный этап следовал все дальше в Сибирь. Писатель Борис Дьяков, тоже репрессированный в 1949 году, находился в этом же составе. Позже в «Повести о пере­житом», опубликованной в 1966 году, одну страницу он посвятил Руслановой и Людмиле Хохлиной.

«Тайшет. Вытряхнули нас из вагона, морозяка 50 градусов. Выстроились двумя шеренгами. В последнем мужском ряду были я и Лешка, а у женщин — Руслано­ва и молодая хрупкая особа в лакированных туфлях, легком пальто и рваной летней шляпке. А вы представляете, что такое 50 градусов?! Оказалась она Людми­лой Хохлиной, дочерью капитана Северного морского флота. Муж — дипломат. Она летом собиралась с ним за границу, а ее на аэродроме и взяли…

Лешка развязал свой сидор и протянул Снегурке теп­лые чулки и шапку. Только было начала она натягивать чулки, как подскочил офицер конвоя: «Кто… трам-та-рарам!.. дал тебе барахло?» И такой изощренной матер­щиной принялся ругать Людмилу, что та опустилась на мешок и застыла… Не от мороза — от мата!

Грозил суровый карцер. А Русланова спасла. С не­возмутимым видом и даже с какой-то материнской уко­ризной сказала: «Людочка, встань! Какая ты, детка, невоспитанная! К тебе же обращается офицер!» И так посмотрела на него, что тот шагнул назад, завертел­ся на месте, словно ужаленный, и нет его. Исчез, аки дым!»

Началось составление формуляров. По специаль­ности распределяли по лагерям, но в основном на лесо­повал. Лидия Андреевна шепотом спрашивает Люсю:

— Ну, что ты скажешь? Кем работала?

— Естественно, как есть — переводчицей в посоль­стве Великобритании.

— Дурочка, не смей так говорить. Ты — актриса!

А «актриса» всего год до войны проучилась в Архан­гельском театральном училище. Тут к Руслановой об­ратились: — За вами не сегодня-завтра приедет бричка, поеде­те в центральную агитбригаду Тайшета.

И она затараторила:

— А это прекрасная чтица, чудесная актриса Хохлина.

Так благодаря Руслановой Людмила очутилась в пе­ресыльной агитбригаде. Но через несколько месяцев агитбригаду разогнали: Лидия Андреевна выкинула очередной фортель — отказалась петь перед тюремным начальством…

Освободилась Хохлина в 1955-м, жила потихоньку на окраине Архангельска. Когда в 1959-м году на гастро­ли приехала Русланова, Людмила купила цветы и при­шла в гостиницу:

— Люся, девочка! — Лидия Андреевна всплеснула ру­ками. Проговорили до утра.

Русланова посоветовала Людмиле разыскать Пи­тера: «Может, он тебя, дурочка, по-прежнему любит». И Людмила отправила в Англию открытку с новым, 1960-м годом. Ответ не заставил себя ждать. Питер пи­сал: «Как жаль, что ты отозвалась так поздно. Я долго ждал от тебя известий, но недавно женился. Жена Ната­ша — русская по происхождению, парижанка, на 11 лет моложе меня. Я не могу ее оставить».

Переписки в те годы не получилось: было опасно. Но под старость, когда одинокая Людмила Михайлов­на оказалась в Санкт-Петербургском доме ветеранов сцены (там проживает 140 деятелей отечественного искусства), ей стали приходить посылки из Кембриджа от Питера. Инициатива на этот раз исходила от Пи­тера.

Длинные письма в Петербург он писал на русском языке (изучал его в Кембридже, а затем и сам препода­вал в университете).

Поехать погостить к чете Сквайр в Англию Люд­мила Михайловна отказалась и даже теперешних фо­тографий не посылала: «Пусть помнит меня красивой и юной. И его видеть стариком не хочу тоже».

Но в один момент Питер перестал отвечать на ее по­слания. Людмила Михайловна просила меня разузнать, в чем дело, но и на мои запросы в университет и письма по его домашнему адресу никто не откликнулся. Я же смею предполагать лишь один вариант, и он самый пе­чальный из всех известных…

Сама же Людмила Михайловна сейчас сильно ос­лабела: у нее целый букет болезней, доставшихся в наследство после ГУЛАГа. Но, несмотря на все огорчения и преклонный возраст, она остается оптимистом и не ругает горькую судьбу.

…Из пятнадцати советских жен лишь одна — Клара Холл — воссоединилась с мужем Альфредом. Когда им всем «порекомендовали» выметаться из английского посольства, она единственная не покинула стен здания и еще 18 месяцев просидела там, как в тюрьме, пока не получила визу на выезд.

Остальным жертвам военной любви не хватило для счастья настойчивости, терпения и веры.

Источник: Голубцова О.В. Любовь по ленд-лизу: док.повесть о судьбах женщина, друживших с иностранцами. ОАО ИПП «Правда Севера», 2007. С. 102-114.  (Тираж 1000 экз.)