Чаша страданий

Елена Иванова

«Поморский мемориал», стр. 492: «Иванова Елена Ивановна, 1918, уроженка и житель­ница г. Архангельска, библиотекарь медицинского ин­ститута, имела несовершеннолетнего ребенка. Арес­тована 18.10.46. Военным трибуналом Архангельского военного округа 28.01.47 по ст. 58-10 УК РСФСР неза­конно осуждена к лишению свободы сроком на 10 лет. Освобождена 27.12.54. Полностью реабилитирована 11.06.55».

… Елена Ивановна хранит тайны многих землячек, друживших с иностранцами. Сама же Елена сполна испила из чаши страданий.

В тесной кухоньке ее крохотной однокомнатной квартиры я получила урок мужества. Елена Ивановна, зябко кутаясь во фланелевый халат, жадно затягивает­ся «Беломором», душа — сгусток боли, сердце — усталое, в лице — скорбь:

— Олечка, а ведь боль проходит. Остается только па­мять от этой боли.

Да. Единственное, что, в конце концов, остается с нами, — это воспоминания. Дай Бог, чтобы эта память была только хорошей, но в реальности чаще всего все иначе.

…Шляпка все падала и падала, кокетливая такая, шитая из мягкого фетра, с крутыми полями вверх, а Ле­ночка с Эриком все целовались и целовались на щерба­той, покосившейся лестнице деревянного домика. На­завтра он принес в кармане кителя изящную круглую английскую резинку, стесняясь, протянул: «Так удобнее будет? Пришей!» И оба прыснули со смеху.

Эрик Кемпбелл

Потом был большой футбол на городском стадионе. Эрик — капитан. Команда в товарищеском русско-анг­лийском матче победила. Огромный букет цветов — по­дарок советских властей — он тут же вручил Леночке, стремительно взбежав на трибуну болельщиков. Белокурый, высокий, разгоря­ченный от игры, прижался: «Люблю тебя!»

Телеграфист Британской военно-морской миссии Эрик Кемпбелл имел самые серьезные намерения жениться на библиотекаре Архангельского мединститута Леночке. Но подобные браки не поощрялись правительствами обеих воюющих стран. У молодых влюбленных в 1944-м родился сынок, которого на­звали Эдиком. Слава Богу, в загсе зарегистрировали на фамилию отца: Эдуард Эрикович – так и записали.

А вскоре после этого старшего Кемпбелла перевели из Архангельска на другое место службы. Так часто случалось, когда вышестоящие во­енные чиновники узнавали о серьезных взаимоотно­шениях подчиненных с русскими девушками. Послед­нее письмо Леночка получила с Бермудских островов. Но посылки с гостинцами приходили регулярно. При­слал телеграмму: «Тоскую».

Эрик (справа) перед отправлением из Архангельска.

Какой был Эрик, дворянин, представитель высшей аристократии, возможно, даже лорд по происхожде­нию? Щедрый и обходительный, остроумный и куль­турный. Помогал Елене, студентке-заочнице инсти­тута иностранных языков, справляться с домашними заданиями по английскому. Интересовался, сколько факультетов, студентов на курсе, какая плата за учебу в вузе (а многие ли из нас знают, что учеба в институте довоенного Советского Союза была платной?!).

Сам он многое рассказывал Елене: о том, что кара­ваны по ленд-лизу обозначаются литерами PQ не прос­то так: это инициалы глубоко засекреченного человека из Лондона, который круглосуточно по рации руково­дит продвижением судов в Арктике. Она тоже выдала ему многие «военные тайны»: что квартплата за во­семнадцатиметровую комнатушку — 17 рублей в ме­сяц, что в роддоме рожают бесплатно, что норма хле­ба от 500 до 800 граммов для взрослого, а на ребенка 150-350 граммов.

Леночка «указала» ему месторасположение краевед­ческого музея, театра, кинотеатров «Эдисон» и «Аре», своего института. И (подумать только!) покорно вы­слушивала его «тенденциозные и клеветнические из­мышления».

— У вас запрещено выражать свои мысли, за это арестовывают и сажают в тюрьмы. У нас безработные живут лучше, чем ваши служащие. Каждый имеет дом и машину. Моя сестра хоть бы что вышла замуж за ка­надца!

Эрик возмущался советскими порядками, ежеме­сячно доставлял Лене десятикилограммовые баулы с пропитанием и даже дал как-то 800 рублей. Девушка поделилась радостью с подружкой Тамарой. Эх, если б знать, что та «застучит» такую «новостишку».

Елену арестовали 13 октября 1946 года прямо в биб­лиотеке, где работала. Мама ее, Марфа Ильинична, по­том рассказывала, что Эдик, которому в то время и трех лет не было, весь вечер стоял на коленях, держа ручон­ками портрет Сталина, и плакал: «Дедушка Иося, зачем ты мою маму забрал?»

А ей уже предъявили обвинение по 58-й статье: пункт 1а — шпионаж, пункт 6 — террор и пункт 10 — ан­тисоветские разговоры. С работы услужливо скоро прислали характеристику: «Позволяла опаздывать. Была временами груба и дерзка. Политически безгра­мотна. Но благодаря замечаниям в последнее время из­менилась к лучшему, вступила в политкружок».

На первых допросах Елена виновной себя не призна­ла: «В шпионской связи с английскими разведчиками я не состояла и никакой работы в их пользу не про­водила». Добрый следователь не бил, а только истязал ночными пяти-, шестичасовыми допросами. Девушка не сдавалась, даже пришлось продлить срок следствия. Наконец Елена не выдержала, «раскололась»: «Я со­общила Эрику сведения, имеющие важное значение, информировала его о политической и хозяйственной жизни, нелегально распространяла слухи о том, что Се­вер будет передан в аренду англичанам на 20 лет».

Меж тем, слухи о возможной такой «аренде» роди­лись не на пустом месте (этот вопрос всерьез обсуж­дался однажды в телефонном разговоре между Сталином и Черчиллем), и, просочившись в массы, домыслы действительно гуляли по Архангельску.

В деле гражданки Ивановой наступил перелом. После­довали очные ставки. Показания двенадцати свидетель­ниц, наоборот, выгораживающих Лену, теперь аккуратно подшиты в томик дела №29185. 230 листов протоколов, постановлений и справок. И только Тамара, тринадцатая по счету, докладывала на всю катушку: «Она имела по­дарки: платья, туфли, продукты, деньги».

В конце января состоялся военный трибунал, на ко­тором Елена призналась:

— Я всегда откровенно отвечала на вопросы Эрика, не понимая, что связь с ним — преступна.

Судебное заседание быстренько закрыли: срок — десять лет. Личную переписку на 31 листе, конверты с адресами, английские блокноты — уничтожили «путем сожжения». На «пересылку» отправили лаконичную вра­чебную справку: «К физическому труду годна. Диагноз: хронический гепатит, невроз сердца». Никакие апелля­ции не помогли. Осужденную, окружив конвоем с соба­ками, повели на пристань Северной Двины и на пароходе переправили на Левый берег в пересыльную тюрьму.

Елена после лагерей. Надпись на обороте фото: «То, что мы пережили, забыть невозможно»

Лене досталось место на верхних нарах. Прогулка -20 минут в день. Жидкая баланда — раз в день, и то по­литическим в последнюю очередь. Потом отправили в Молотовск: там работала на стройке (грузила кир­пичи в «люльку») — адов труд! А иногда получала день «кантовки», когда посылали в швейную мастерскую почему-то обрезать пуговицы от потрепанных старых пальто. В глазах рябило от сотен этих пуговиц!

Этап политссыльных формировался здесь, в Ягринлаге, и собирали туда народ со всей России-матушки для последующей отправки в Сибирь. Наконец этап в 10 тысяч человек был полностью укомплектован. Леночку ждал Тайшет — лагерь для «спецконтингента особо опасных преступников», самое строгорежимное место заключения.

Расхожее выражение «хлюпкий интеллигентишка» — это и про нее. Девчоночка весила уже 35 килограммов, а мешки на себе таскала по полцентнера весом. Загнали в каменный карьер, потом на лесоповал. В тайге не услы­шала тревожное: «Поберегись!», и сосна грохнулась прямо на голову — барабанная перепонка лопнула (результат — осталось 50 процентов слуха), но никого не волновали чу­жие болячки. Выжить помогала только мысль о ребенке. Все знакомые отвернулись от семьи «врага народа», и так было долгие восемь лет. После «холодного лета 53-го» полуграмотная ее мама Марфа Ильинична стала рассылать по нужным адресам ходатайства о помилова­нии: «У дочери — больная печень, инвалидность третьей группы. Живем с мальчиком на мою пенсию 201 рубль. Меня разбил паралич. Эдик хорошо учится, но я не имею возможности создать ему условия для учебы. Испытыва­ем страшную нужду, часто в доме нечего кушать».

Елена и сама проявила активность — отправила «просьбу о помиловании» Клименту Ворошилову: «По легкомыслию я позволила зарегистрировать ребенка на нерусскую фамилию и не понимала, что переписка с Кемпбеллом является нелегальной, карается законом. За это я отсидела уже восемь с половиной лет. Прошу пересмотреть сроки моего наказания. От вашего реше­ния зависит счастье моей маленькой семьи». И вот дело сдвинулось с мертвой точки.

От заместителя Генпрокурора Н. Рычкова в Военную коллегию Верховного суда полетел протест: «При нали­чии имеющихся в деле данных у суда не было доста­точных оснований для признания Ивановой виновной в измене Родине, поэтому приговор подлежит отмене, а дело — прекращению».

Следом было определение Верховного суда: «При­говор военного трибунала от 28.01.47 г. отменить. Дело прекратить за отсутствием состава преступле­ния. Иванову из-под стражи освободить». Так после девяти лет печально знаменитых тайшетских лагерей «шпионка и террористка» была полностью реабили­тирована.

Вернулась домой больной и разбитой. В библиотеке мединститута приняли с распростертыми объятиями, а зарплату дали совсем мизерную. Соломбальскому ре­бенку, имеющему отца-капиталиста, пособий от совет­ского государства не полагалось. Эдик не смог получить приличного образования, даже среднего специального, и все благодаря своей фамилии. Так до смерти (он не­ожиданно умер в возрасте пятидесяти лет от инфаркта) и был простым рабочим на лесозаводе.

В надежде получить как мать-одиночка маломальское пособие на сына отчаявшаяся Елена принялась хлопотать о лишении Эрика Кемпбелла отцовства через Министерство   иностранных дел. Это оказалось долгой и непростой затеей, ведь в Англии не принято отказываться от детей.

Эпопея завершилась получением из посольства Великобритании важного документа.

Елена Ивановна протягивает мне оригинал заявления, сде­ланного господином Кемпбеллом вполне сознатель­но: «Торжественно и искренне заявляю под Присягой следующее: я являюсь отцом Эдварда Эриковича, рож­денного Е. И. Ивановой в Архангельске 19.01.1944 г., и отрекаюсь от всех своих отцовских прав на назван­ного ребенка в дальнейшем. Графство Ланкастер. Ман­честер. 15.08.59 г.». Окольными путями до Лены дошли слухи о том, что Эрик обиделся на нее до глубины души за нанесенное оскорбление и несмываемый позор.

Впрочем, Елена простила Эрику непонимание ее шага. То для нее было безысходностью. А чтобы раз­бираться в советских законах и политических установ­ках, надо жить в этой стране. Кроме того, Эрик не знал про ее ГУЛАГ.

Лена так и не вышла замуж: «Я однолюб», да и до поклонников ли, когда все заботы были о куске хле­ба для сына и для себя. «Любовь долготерпит, милосердствует, всегда надеется, все переносит», как сказано в Библии, и, когда Эдик умер, Елена Ивановна решила сообщить отцу о смерти сына, но письмо вернулось из Манчестера с отметкой: «Адресат выбыл».

Встреча с Биллом стала новым рубежом в жизни. Оказалось, он хорошо знаком с Кемпбеллом. Билл как раз был в Архангельске в 1942 году, когда моряки с погибших судов каравана PQ-17 были доставлены туда. А Эрик следовал к месту службы в Архангельске именно с этим печально известным PQ-17. Билл рас­сказывает мне:

— Чудом оставшиеся в живых моряки этого карава­на в основном прибывали в Мурманск, меньше — в Ар­хангельск. Многие были обморожены, закутаны в на­мокшие байковые одеяла. Под госпитали оборудовали школы. Они лечились, приходили в себя, а до отправ­ки домой в Великобританию делать им было нечего, и в ожидании попутных судов они все играли в фут­бол.

С местным населением они контактировали совсем мало, потому что считалось, что чем меньше контактов, тем лучше. Во-первых, русские вообще были настрое­ны против иностранцев. Во-вторых, мы жили в разных местах Архангельска: в Соломбале, Экономии, Маймаксе, на Бакарице. Эти районы, расположенные в не­скольких километрах друг от друга, в те времена не име­ли прямой связи с центром Архангельска. Нужно ехать на лодке, зимой — идти по льду. Но с Эриком мы все же встречались.

После участия в уникальной экспедиции к берегам Новой Земли «Конвой-2003», итогом которой стало оп­ределение точных координат гибели двух американских судов «Olopana» и «Alcoa Ranger» из легендарного по­лярного каравана PQ-17, в разговорах со мной Билл стал постоянно подчеркивать, что, возможно, в 1942 году Эрик даже воочию наблюдал с палубы своего корабля гибель «Олопаны» и «Алко рейнджер». И эти сильные, должно быть, впечатления не стираются из памяти…

Чемодан Билла пополнился фотографией симпа­тичной Эриковой внучки Ирины. По мнению ветера­нов английских конвоев, приезжавших в Архангельск вместе с Биллом и тоже знающих Эрика (им он извес­тен как бывший профессиональный футболист, и сей­час даже получает довольно неплохую, и они говори­ли об этом с нескрываемой завистью, дополнительную пенсию от футбольного клуба), Ирина и двое ее дети­шек очень похожи на деда-прадеда.

А еще я послала с Биллом письмо для Эрика: «Уважа­емый мистер Кемпбелл! Пишет вам журналистка Ольга Голубцова. Я узнала трагическую историю жизни Еле­ны Ивановны Ивановой. За любовь к англичанину она провела девять лет в тюрьмах и лагерях. Она не вышла замуж, потому что всегда любила вас. Одна воспитыва­ла и растила сына Эдуарда.

Да, ей пришлось просить вас о формальном отка­зе от отцовства, ведь она не могла из-за этого получать пособие на ребенка — такие были у нас жестокие зако­ны. Эдуард умер. Но в Архангельске живет ваша внучка Ирина, у нее две дочки — Яна и Марина, ваши правнучки. Они очень хотят получить весточку от вас! Они не ви­новаты в том, что жизнь раскидала всех вас в разные стороны. Елена всегда жила и живет достойно, хотя горя и слез ей выпало немало. Если вы захотите написать, ад­рес Елены: Архангельск, Соломбала, ул. Советская…» Билл, как и обещал, разыскал Эрика. Встречались они на нейтральной территории, втайне от нынеш­ней семьи Кемпбелла. И вскоре Елене Ивановне при­летело письмецо, которое перевела «маленькая» Вера, Вера Георгиевна Цируль. Мы втроем сидели и рыда­ли:

«Моя дорогая Елена! Трудно выразить словами мои чувства, когда я услышал от Билла Лоуза о тво­их ужасных годах после окончания войны. Я действи­тельно ничего не знал о тех тяжелых испытаниях, которые тебе пришлось вынести из-за меня. Нет способа, чтобы я мог возместить все это теперь. По­жалуйста, знай, что ты была моей первой любовью, и мы были очень счастливы вместе, но судьба распо­рядилась иначе.

Мы оба подходим к концу жизни на Земле, возможно, мы сможем встретиться на Том Свете и возместим по­терянные годы. Елена, я на самом деле не знал, как сложи­лось все, но уже ничего нельзя изменить. Надеюсь, у тебя будут еще счастливые дни, проведенные с внучкой (она выглядит очень симпатичной девушкой). Спасибо тебе за фотографии. Я всегда буду помнить о том времени, которое мы провели вместе. С любовью Эрик».

Под подписью стояло пять крестиков: х х х х х. На языке любви по-английски каждый означает поце­луй. Тем роковым вечером первых страстных призна­ний они целовались и целовались, а шляпка все падала и падала…

Впервые за годы своего поиска я сказала: «Лучше бы я его совсем не находила». Было больно, как никогда, но Елена Ивановна опять преподала урок мужества, спокойно посоветовав:

— Не кори себя. Береги сердце!

Когда Билл вновь прибыл в Архангельск, то помчал­ся к Елене Ивановне — две седые головушки, две раз­ные беды вновь сошлись вместе. Билл плакал о Зине, которую никак не может разыскать, Елена — об Эрике. На прощание Билл обещал еще раз поговорить с Кемпбеллом, но Елене Ивановне это было не нужно:

— Зачем? Жизнь уже не перекроить. Тяжело вспоми­нать годы, которые принесли мне и моей семье столько горя. Но я почему-то часто слышу звуки нашего с Эриком вальса, и они меня плавно уносят куда-то в вечность.

…Теперь Лена и Эрик смогут встретиться только на небесах: она умерла, простив за свою горькую судьбу и его, и всех других. Говорят, любовь укорачивает войну, и наверняка это так.

Скорбным потоком почти все девочки пошли за свою любовь по ленд-лизу в ГУЛАГ. То была не широкая река, скорее ручеек, составляющий ту реку. Ручеек с соленой от слез водой.

Но, пока жива память сердца, в душе поседевших от разлук девочек будет звучать военный вальс любви.

Я часто в мыслях возвращаюсь к этой истории и ду­маю о судьбе сына английского лорда, который был простым рабочим на лесозаводе. А кем еще в советской стране могли стать дети с английскими фамилиями?! А какие унижения (вслед кричали нелепое, но обидное типа «Янки, гоу хоум!») со стороны сверстников им пришлось испытать! И сколько еще детей союзников осталось в бывшем Советском Союзе!

Подтверждение тесных контактов русских женщин с иностранными моряками приходило самым неожи­данным образом — иногда с цветом кожи малышей. Когда в 1952 году на экраны вышел фильм по расска­зу Станюковича «Максимка», зрители недоумевали, от­куда взялся негритенок, так хорошо говорящий по-рус­ски? Для архангелогородцев это не составляло секрета. Толик родился на Бакарице, в одном из пригородов Ар­хангельска. Его малограмотная молоденькая мама, кру­тившая роман с негром, прибывшим с первым конво­ем (среди экипажей было немало чернокожих граждан США), даже не поняла, кого она родила: в роддоме ей с испугом показали темненький сморщенный комочек! Но Толика полюбили в простонародье, молва носила далеко: «На Бакарице живет негритосик». Съемочная группа разыскала «Максимку»-Толю в Архангельске. Советский кинематограф продемонстрировал чудо­вищный цинизм: после съемок в холодной воде маль­чишка, так ярко начавший актерскую карьеру, просту­дился, долго болел, стал никому не нужным. Плачевна судьба маленького актера Толика Бобыкина: талантли­вый мальчуган так и не нашел места в советском обще­стве.

Источник: Голубцова О.В. Любовь по ленд-лизу: док.повесть о судьбах женщина, друживших с иностранцами. ОАО ИПП «Правда Севера», 2007. С. 62-84.  (Тираж 1000 экз.)