Забыть невозможно

В середине декабря 1941 года меня и еще двух водителей из 122-й танковой бригады направили на машинах в Ленинград. Надо было доставить на Кировский завод танковые двигатели для ремонта.

К вечеру мы приехали в деревню Кобона. Решили сразу проверить, крепок ли лед на озере. Вышли из машин, спустились к Ладоге и пробили ломом лунку. Лед был толщиной более тридцати сантиметров. Чтобы убедиться в его прочности, я сделал несколько кругов на автомашине. Хотя под колесами лед чуть потрескивал, машина катилась словно по асфальту.

Стемнело. Решили выехать на рассвете, а пока остановились у церкви. Она была открыта, и мы вошли. В церкви стоял полумрак, кое-где горели лампадки, освещая лики святых. Вдоль стен сидели на узлах женщины и дети. Некоторые спали, другие тихо переговаривались.

Вошла группа бойцов. У командира на петлицах по два кубика — лейтенант. Между нами завязался разговор. Выяснилось, что бойцы-артиллеристы направляются на четырех машинах в Ленинград за военным имуществом. Командир был очень молод — месяца два как окончил артиллерийское училище. Узнав, что я имею опыт вождения и обслуживания автомашин, он очень обрадовался и предложил ехать вместе.

Я провел инструктаж водителей автомашин, предупредил их, что ехать нужно с открытыми дверцами кабины, интервалы между машинами поддерживать не менее сорока метров, скорость — не более тридцати километров в час, газ держать постоянным, буксирный трос — в кабине. При налете авиации разъезжаться в разные стороны.

Переночевали мы в кабинах своих машин, а с рассветом тронулись в путь. На первой машине ехал я, а замыкал колонну командир артиллеристов. День был морозный. Через рваные облака иногда проглядывало солнце. Оно не радовало нас, пасмурная погода была безопаснее.

Примерно через час показался противоположный беper, поросший лесом. Слева виднелась деревня. Вдруг донесся гул самолетов, и на нас спикировали три вражеских стервятника. Я повернул руль влево, включил четвертую скорость, выжал до предела газ. Завыли падающие бомбы, раздался взрыв. Я невольно приник к рулю, на мгновение, закрыв глаза. Машины, обгоняя друг друга, веером неслись к берегу.

Сбросив бомбы, самолеты развернулись и, пролетая над нашими головами, обстреляли машины из пулеметов.

Наконец мы достигли берега, и автомобили скрылись в лесу. Я остановил мотор, выскочил из кабины и бросился назад к озеру: там осталась одна машина. Вначале она медленно двигалась, а потом остановилась совсем. Подбежав, увидел, что лобовое, стекло прошито пулеметной очередью. Водитель лежал, уронив голову на руль. Руки его беспомощно висели. Подбежало еще несколько человек. Мы вытащили шофера из машины. Он был мертв.

В лесу ломами выдолбили могилу, похоронили Сергеева у молодой березки. Несколько прощальных слов сказал командир.

В машинах оказалось много повреждений. Что было возможно, отремонтировали на месте. До Ленинграда оставалось шестьдесят километров. На машине Сергеева поехал наш командир Новиков.

Лишь к вечеру мы добрались до Ленинграда и остановились. В стороне полыхало громадное зарево, слышались глухие взрывы. Попрощавшись, разъехались в разные стороны. Артиллеристы двинулись к Московскому вокзалу, а мы на завод.

В цехе нас окружили рабочие. Узнав, что мы приехали с Волховского фронта по Ладожскому озеру, они засыпали нас вопросами. Некоторые молодые рабочие просили взять их на фронт. Мы им отвечали, что и здесь фронт, передовая рядом — слышна стрельба.

На другой день предстояло получить отремонтированные двигатели. Времени оставалось мало, а еще же надо было выполнить просьбу моего друга танкиста Володи Михайлова. Узнав, что я еду в Ленинград, Володя передал мне посылку и письмо для матери. Посылку помогли собрать ему друзья.

Я поехал разыскивать мать Володи. Улицу и дом нашел быстро. Долго искал квартиру. Дом большой, несколько подъездов, табличек нет, обратиться не к кому. Наконец в одном из подъездов показалась женщина.

Она мне указала подъезд и этаж. Долго стучал в дверь квартиры. Наконец послышались шаги. Дверь открылась, и в полутьме я увидел закутанную в пальто женщину. Я сказал, что ищу Михайлову Анну Петровну.

— Это я,— ответила она.

— Я к вам от Володи.

— Слава тебе Господи, дождалась весточки. Проходите, проходите,— заторопилась женщина.

Пока Анна Петровна читала письмо, я разглядывал комнату. Небольшая, с одним окном. Посередине «буржуйка». Рядом с ней топорик и небольшая кучка дров. В комнате довольно холодно. Прочитав письмо, Анна Петровна засуетилась еще больше.

— Что вы стоите? Садитесь. Сейчас затопим печку, чайку попьем горяченького. Дрова — вот мебель жжем, а за водой ходили на Фонтанку. Пока привезешь на саночках — и дух вон. Теперь же собираем снег. Да и воды-то немного надо. Варить нечего. На нашем этаже из жильцов только двое осталось. Подруги моей квартира напротив, а живем вместе в этой комнате. Одни умерли, другие работают на заводе, там и живут… Мы с Машей комнату выбрали поменьше, а то не натопишь. Спим на одной кровати, так теплее. И не очень страшно.

Кто-то открыл входную дверь. Послышались шаги, и в комнате появилась женщина в пальто и валенках. Солдатская ушанка была завязана под подбородком. Голубые, глубоко запавшие глаза смотрели на нас вопросительно.

— Это товарищ от Володи с фронта! — сказала Анна Петровна.— Тебе привет в письме. Как чувствовал, что мы вместе.

Расспрашивая меня о фронтовой жизни, о Володе, Мария Ивановна; так звали соседку, вынула из-за пазухи сверток, развернула, и я увидел хлеб, граммов двести.

Вот наш паек на день. Хочешь — смотри, хочешь— ешь,— сказала Мария Ивановна.

Что-то ты, Маши, долго ходила за хлебом? Я стала беспокоиться,— проговорила Анна Петровна.

Хлеб я получила быстро,— рассказывала Мария Ивановна,— но на обратном пути увидела группу детей. Прижались друг к другу, как стая воробушков в стужу, переминаются с ноги на ногу. С ними были женщины, самых маленьких они держали на руках. Я заглянула малолеткам в глаза — о Боже, у них глаза взрослых. Схватило сердце, не могу идти. Посидела, отошла немного, еле доплелась. Будь проклята война…

Наступило тягостное молчание.

Я сказал Анне Петровне, что Володя просил помочь ей уехать из города. Я перевезу ее через Ладогу и посажу в поезд.

— Скажи моему сыночку, а я в письме напишу, что никуда мы не поедем,- ответила Анна Петровна. — Кто вас будет ждать, если мы покинем наш город, наш дом?

Прошло много лет, а я не могу забыть этих простых русских женщин блокадного города.

Источник: Листки блокадного календаря. – Л.:Лениздат, 1988