За обман – строгое наказание

За обман – строгое наказание

Ежедневно работали в одной бригаде и стали друг другу знакомыми. Был у меня один друг, по имени Саша, из г. Тулы. Мы с ним как-то подружились, всегда были вместе, работали в одной бригаде, возрастом он был тоже таким, как я. Но он, видимо, не совсем знал закон немецкий: что за любой обман или за малейшую кражу тут же убивают. А он решил получить лишний раз ту самую баланду. Немцы его заметили и ждали, когда он подойдет поближе к котлу. Он, конечно, и не успел получить, как тут же появился шум. Стали его бить – по чему попало! Он весь был окровавленный, кровь с него текла ручьями. После чего его посадили в тюремную темницу. Я ему несколько раз носил хлеба от своего пайка и клал в ту дыру, которая была под дверями. Но это тоже я рисковал своей жизнью; делал так, чтобы никто из числа охраны не заметил. Однако сколько бы я ни старался ему помочь, но моя помощь оказалась бесполезная: он так и скончался в этой темнице. Вот такие были отношения к пленным.

Надо сказать, что голод не всякий может переносить спокойно: иные идут на всякий риск, другие же способны убить человека, если они узнают, что у него есть хлеб. Так что дружить было не с каждым можно.

«Вязаночку дров за спиною…»

Немецкие офицеры проживали в городских домах, так как большинство домов пустовало. Они проживали даже со своими семьями. Неоднократно приходилось мне носить дрова к ним на квартиру – конечно, под конвоем. Заставят нарубить дров и связать вязаночкой. Первое время идешь и думаешь: «Ну, наверно, его немка кусочек хлебушка даст за эту вязаночку». Но было так. Хлеб они чистят так же, как картофель, и бросают из окон. И вот, когда хозяин приведет тебя в квартиру, то покажет, где положить дрова, и тут же поведет обратно. А около их окон валяются картофельные очистки и корочки хлеба. Тогда спросишь у него разрешения, чтобы собрать всё это и сложить в карманы. Да, такую милость и не всякий офицер разрешал, а погонит тебя как собаку на псарню, где свирепствует голод. Но что скажешь и кому? Вся власть в их руках. А если тебя заметят в чем-нибудь – то жди порки или расстрела.

Полезная «пластинка»

Среди пленных стали ходить разные слухи. Одни говорят, что пленных будут распускать. Другие говорят, что слышали через полицейских: пленных будут пускать только тех, у которых их местожительство занято немцами. Вот все эти слухи и назывались в ту пору «пластинками». Конечно, каждому хочется избавиться от такой страшной обстановки. Но что касается нас, из далеких краев, то хорошего мало: те люди будут до конца войны находиться в лагерно-тюремных условиях. Разные мысли в голове, но что касается бежать – то это ведь за счет чужой жизни, это равносильно убить человека, а себе создать волю. Да, на такие дела не всякий способен. Лучше умереть своей смертью, чем жить за счет чужой жизни – нет, на это я не пойду. И решил не слушать никаких «пластинок».

Лагерь, хутор Ивановка

В конце апреля-месяца 1942 года нас из города Каховки погнали обратно в хутор Ивановка. Пришли мы в прежний, знакомый лагерь. А там все люди как бешеные: только одно твердят – что скоро будут пускать на волю.

На другой день мне пришлось познакомиться с одним человеком из числа пленных, по имени Шура. Этот Шура был постарше меня. Я его спросил: «Ну как же тебя звать-то?» Он говорит: «На моей Кубани все меня звали Шура, поэтому я привык к такому имени». Этот Шура был добрый человек, речь его простая, обыкновенный деревенский парень. Ну, думаю, человек-то вроде ничего, надо с ним как-то посоветоваться: в деле как избавиться от лагеря. Он мне много говорил, что жизнь наша тяжелая и незнай, чем кончится, а «пластинки» — то верны: действительно будут пускать только тех, у которых местность оккупирована немецкими войсками. И так стали с ним горевать: я – казанский, а он – кубанский. Часто мы с ним беседовали, спали тоже рядом. А что касается побега – то он таких же мыслей: тяжело, говорит, будет жить на свете за счет чужой жизни, легче умереть.

Добрый совет моего собеседника

Знакомый мой Шура мне и говорит: «Я слышал, что будут записывать украинцев, с тем чтобы их отпускать на родину. Давай и мы будем украинцами». Но это не совсем просто: надо хорошо знать свое место жительства. А где взять точные адреса? Он говорит: «У меня есть адрес. Хочешь, я тебе его дам?» Таким путем и дал мне адрес: «Витебская область, Песчанский район, село Козловка». «Также надо предусмотреть, – говорит он, – что могут спросить: «Какое рядочное село?» И ты должен знать, как действительно настоящий житель той местности». Так и решили. Всеми ночами я изучаю новое местожительство, где и сроду не был. «Ну, – говорит, – давай, Васыль, я тебя проверю, хорошо ли ты всё знаешь и помнишь». Я ему отвечаю, и также рядочные села, и что «неподалеку протекает речка», и так далее. Ведь немцы будут смотреть по карте, надо хорошо знать свою местность.

Наступает новый страх

Страх заключается в том, что надо обмануть фашистов. А что касается обмана, то мы хорошо знаем: за малейший обман угрожает смерть. Но мы твердо решили: должен быть какой-то конец, чтобы избавиться от мучительной жизни. Смерть – так пусть будет смерть, зато за нас никто не будет страдать, не то что побег.

Вскоре на утренней проверке действительно нам объявили через переводчика: «Украинцы – выходите в сторону! Также белорусы, латвийцы, эстонцы…». Короче говоря, назвали все местности, где властвует немецкая свора. Таким образом, много нашего брата оказалось. Остальных обратно загнали в лагерь. Тогда выходит немецкий офицер из органа Гестапо. И стал говорить, что «будем пускать на родину, где существует наша власть». Далее он говорит: «Но учтите, если из вас окажутся ложные украинцы – то есть те, которые хотят избавиться от лагеря, а потом будут партизанничать! Хорошо подумайте. Пока не поздно – выйдите из строя и будете безнаказанны. А если кто думает обманным путем получить наш документ – тем будет смерть через повешение. Выйдите, пока не поздно. Всё равно эти люди обнаружатся! Подумайте!» После такого страшного выступления, действительно, некоторые не выдержали и один за другим стали уходить из строя. Но мы решили: стоять до конца – что будет, что Бог даст. Как говорится: «Бог не выдаст – свинья не съест».

Но это не всё. Нас тут же из лагеря Ивановка погнали в Крым. Но путь был длинный и тяжелый. За всю ту дорогу можно было сойти с ума. Что касается питания – то, конечно, никакого нет. Страшный голод – вспомнить и то тяжело. Нас тяготил не только голод, а еще то, что мы назвали себя украинцами. А ведь это обман. Что же будет за обман? Мучительная смерть. Как бы ни было трудно, но порой всё равно не хотелось умирать, а хотелось дожить до конца и хоть немного пожить на белом свете.

Прибыли в город Армянск

Опять крымская территория и тот же город, где мы встретили впервые голодную жизнь. В городе Армянске уже были люди, подготовленные к освобождению – те, которые настоящие украинцы. Они жизнерадостные, их можно по лицу определить. И так же можно определить ложных украинцев: они ходят «как что потеряли». Да, кому радость, а кому новый страх.

Всех сосредоточили вместе, и опять офицер Гестапо стал выступать: о том, что нам предстоит новый путь по Украине – в село Колончак, где и будут украинцы получать немецкие паспорта и пойдут на свою родину. «Но учтите: если среди вас окажутся ложные украинцы, то они получат по заслугам – смерть через повешение».

Дорогой читатель, может быть, я и не могу до полного сознания довести до вас, как было трудно и тяжело на душе. Ночами спать не могли, а всё в голове те фашисты, и смотрят на нас зверем.

Путь по Украине

За такие бесконечные походы некоторые не выдержали и погибли. Да, а для нас приближается то время, когда будет решено – нам жизнь или смерть. Своими ногами идем и не знаем, к чему мы придем. Что они будут спрашивать? А если спутаешься в чем-либо, то что можно ждать? Да и разговор-то у нас не украинский, нас сразу можно узнать. Нет слов, как трудно было идти по украинской земле: голодные – ноги еле-еле передвигаешь – и еще бесконечные мысли об освобождении из плена, из тех проклятых лагерей, где сотни остались нашего брата навсегда, погибли и не заслужили перед Родиной никакой почести.

И опять хочется сказать о доброте украинского народа. Мирные жители, зная о том, как сильно голодают военнопленные, организованным путем вывозили на те дороги, где мы следовали, какие могли продукты: вареный картофель, кукурузу, хлеб, – кто что мог, то и давали для спасения нашей души.

Вареники

Одна пожилого возраста гражданка приготовила большой противень вареников. А что такое вареники – это значит как маленькие пирожки с творогом и, конечно, хорошо пропитанные в масле. И когда подошла она к колонне, то просила конвоира, чтобы тот разрешил подать пленным. Немец разрешил. А тут на нее уже давно поглядывали: как бы угодить и успеть схватить ее гостинца. Как кинулись к этой старушке и чуть ее не измяли, всё у нее вышибли и всё перемяли в земле, и никто не попользовался по-хорошему. Конечно, еще есть наглые люди, которые способны отнять у своего же товарища.

Прибыли в село Колончак

Большинство пленных очень довольные, что они скоро пойдут в свои родные края. А наш брат ходит и места себе не находит: «Как быть? Может, те правы и окажутся счастливыми, которые всё же вышли из строя?»

В Колончаке был крупный лагерь пленных. Там положение было не лучше нашего: норма та же, условия тоже похожие на наши, спали прямо на земле, как скотина. Этот лагерь теперь был разделен на две половины: в одной половине те, которые ждут освобождения, в другой – те, которые ждут, когда закончится война.

Пробыли в Колончаке около недели. За эти дни мы основательно пали духом, да и физически мы были как живые скелеты. Осталось упасть и закрыть глаза, чтобы не видеть белый свет, а особенно фашистские хари, которые «готовы лопнуть от жира».

Подходят последние дни лагерной жизни. Если не выпустят на свободу, то за обман нас всё равно в живых не оставят. Сердце бьется, как будто что-то совершил, какое-то преступление. Хотя бы быстрее был конец, какой-никакой.

Оказалось, что мы были в ожидании, когда прибудут из Германии паспорта и специальные люди из числа Гестапо СС.

За день до освобождения из лагеря всех нас установили в строй. Вокруг нас – прибывшие фашисты, на которых и страшно посмотреть: ужасно строгая форма одежды, высокие фуражки со знаком Гестапо, на рукаве мундира – фашистский знак, сапоги как жар блестят. Все они не рядовые, а офицерского состава.

А что касается нашего брата, то мы были как самые замызганные нищие по сравнению с ними. Нетрудно представить, вполне понятно, ведь я пишу без особой украски, да что тут украшать: из всех рассказов ясно, что в плену, в лагере военнопленных, мы находились очень долгое время (а я – более восьми месяцев), и за это время ни разу не стриглись, не брились, не умывались, не то чтобы помыться в бане. Кроме того, вся одежда подносилась. Некоторые солдаты ходили в обуви с закрученной проволокой, ботинки разувать было нельзя, так как потом портянки не соберешь: они сгнивали на ногах. Если бы показать какому-то человеку, который никогда не видел подобных трудностей, то он бы, наверно, сошел с ума, или бы ему приключилась болезнь от страха. Слёзно было смотреть на нашего брата.

Перед строем все те фашисты встали и смотрят на нас, некоторые с фотоаппаратами и щелкали, заснимали нас. Какой-то крупный их офицер стал вести свою речь, на русском языке. Он говорил, что «если кто окажется ложный украинец, то получит по заслугам – немедленную смерть через повешение или же смертельные «розги». (Розги – это избиение специальными плетями.) Он продолжал: «Помните! Наша немецко-фашистская власть не терпит никаких обманов! Последний раз вас предупреждаем, что если есть среди вас не украинцы, а из тех областей, где нет немецкой власти, то немедленно выходите пока не поздно – будете безнаказанны. Берегите свою жизнь: скоро война закончится и всех будем освобождать из лагерей». После такого страшного предупреждения некоторые не выдержали и по одному стали выходить из строя, их тут же перевели в другое отделение, где люди из краев, далеких от войны.

Подходят последние часы лагерной жизни

На следующее утро нас вывели на территорию двора. Там посередине были поставлены в ряд несколько столов, покрытые белыми скатертями. За столами уже уселись фашисты, как поганые грибы мухоморы (а их можно назвать «людоморы»), перед ними – раскрытые карты Украины, они готовы принимать нашего брата. По обеим сторонам стола стоят вооруженные немцы. В стороне на длинной скамье уселись жандармы – целый ряд палачей, с плетями в руках. Еще немного дальше – установлены вешальцы.

Во весь двор нас построили в ряд по цепочке, расстоянием друг от друга примерно по четыре метра – с тем, чтобы мы друг с другом не имели возможности разговаривать. Вдоль строя ходят полицейские с палками, строго смотрят за каждым движением нашего брата.

Погода стояла благоприятная: утренний легкий морозец майских дней. Вся эта необычная обстановка во дворе лагеря нас очень тяготила. И хотя мы ничего не ели в тот день – можно сказать, что и не хотелось. Последние часы нашей лагерной жизни подходят всё ближе – но какими они будут? Никто не знает. Или же свободная жизнь – выпустят нас из лагеря, или же будет смерть – за обман немецких властей. Вот какая подходила страшная минута нашей жизни! Сердце было наполнено горькими слезами: достаточно, кажется, чуть-чуть обидеть – и тогда, наверное, и не сможешь прекратить свое рыдание.

Как-то я оглянулся назад, смотрю – а сзади меня, метрах в четырех, стоит мой знакомый Шура. Вдруг он мне и говорит: «Василий, стой и назад не оглядывайся: за нами следят. Особо-то не будь печальным, а представь себе: мы как будто действительно идем домой. Повтори тихо свой адрес и с ответом не спеши. Не растеряйся, смотри. Скоро будет конец нашей лагерной жизни, дай Бог в пользу нашу, чтобы выбраться нам отсюда. Смотри, не забывай Бога – всё будет хорошо».

После наставления моего друга у меня действительно настроение стало лучше, несмотря на то, что все жилки во мне трепещут, даже веко левого глаза стало без конца моргать. Но что будет – то и будь. Когда-то всё равно нам умирать (а ведь, наверно, все уже умерли те, с которыми пришлось мне попасть в плен). Порой вспоминаю свой сон, который приснился, когда я был в смертельной камере. Но кто его знает: сон есть сон, а что касается страха – то это всё на глазах, да и фашистскую жестокость мы за это время повидали.

Продолжение следует.