Воспоминания учащихся Дзержинского района

Шестого июля 1941 года учащиеся школ Дзержинского райо­на города на Неве и несколько преподавателей во главе со старшим, учителем ботаники школы №12 отправились пассажирским поездом с Витебского вокзала в Старую Руссу. Ленинградских детей предполагалось временно разместить в деревнях Демянского района, подальше от приближавшейся линии фронта.

Из нашей семьи ехали трое: я (мне было тогда 13 лет) и мои пле­мянницы двенадцатилетняя Тамара и восьмилетняя Галя.

От станции Старая Русса до деревни Молвотицы детей должны были перевезти автобусами. Но этот вариант из-за тревожной обста­новки (шла уже третья неделя войны) был изменен. Было решено до­ставить детей поездом до станции Лычково, а оттуда автобусами — в Молвотицы. В Лычкове получилась непредвиденная задержка. Семь дней пришлось ждать автобусов. В Молвотицы прибыли мы вечером, переночевали в школе по-походному, а утром ребят должны были развезти по намеченным деревням.

Директор школы №12 Зоя Федоровна в начале июля уехала к мужу, накануне переведенному в Москву. Узнав по сводкам Совинформбюро, что примерно по тому месту, где разместили ее школьников, про­ходит одно из вероятных направлений удара противника, она, бросив все, приехала в деревню Молвотицы спасать ребят… Прибыв в Молвотицы, Зоя Федоровна застала в нашем лагере переполох. В подвале под запором сидели два фаши­стских парашютиста.

Несколько слов об этих парашютистах. Накануне утром мы с Та­марой побежали к речке умыться. Речка находилась в нескольких десятках метров от школы. И вдруг мы услышали немецкую речь. Притаились, стали пристальнее рассматривать противоположный бе­рег и увидели двух незнакомцев, сворачивавших парашют. Перегова­ривались они по-немецки. Опрометью бросились мы в школу. Расска­зали об увиденном старшему. Тот запретил умывание на речке, связался с сельским начальством. Была создана команда, парашютистов пой­мали и посадили под замок. Послали донесение военному коменданту станции Лычково.

Оценив обстановку, прибывшая в Молвотицы Зоя Федоровна на­стояла на том, чтобы ребят немедленно вернули на станцию Лычково. К вечеру кто на автобусах, кто на попутных машинах добрались мы до Лычкова и разместились со своими вещами возле выделенных нам товарных вагонов. Поужинали в который уж раз сухим пайком: кусо­чек хлеба и две конфетки. Ночь провели кое-как. Многие мальчишки шныряли по станции в поисках еды. Основную массу ребят отвели в сторону от станции, на картофельное поле и в кустарник.

Станция Лычково была сплошь заставлена эшелонами с какими-то цистернами, машинами и танками. В некоторых вагонах лежали раненые. Но был и порожняк.

Утро для ребят началось с завтрака и погрузки вещей в вагоны. И в это время на станцию налетели фашистские стервятники. Два само­лета сделали три захода на бомбометание с одновременным прочесы­ванием станции пулеметным огнем. Самолеты улетели. Вагоны и цис­терны горели, потрескивая и распространяя удушливый дым. Между вагонами бегали испуганные люди, кричали дети, ползали раненые, прося о помощи. На телеграфных проводах висели лохмотья одежды. Бомбой, разорвавшейся возле наших вагонов, было ранено несколько ребят. Моему однокласснику Жене оторвало ногу, Асе повредило че­люсть, Коле выбило глаз. Насмерть была сражена директор школы Зоя Федоровна.

Дети похоронили свою любимую наставницу в воронке от бомбы. Горько и сиротливо выглядели две ее лайковые туфельки, поставлен­ные ребятами на могиле…

Весь день дети просидели в картофельнике и в кустах в полуки­лометре от станции. Лычково еще не раз пролетали самолеты против­ника. Военные открывали по ним огонь из зениток и пулеметов. Когда стемнело, учитель ботаники ушел выяснить обстановку и, вернувшись, сказал: «Тихо подходим к трем телячьим вагонам; железнодорожники попытаются в них вывезти нас из Лычкова в Бологое». Вагоны были сильно загрязнены, но это нас не смутило. Поезд быстро набирал ско­рость и на рассвете доставил нас в Бологое. Поболтало же нас по гряз­ному вагону!

В Лычкове остался учитель ботаники с несколькими мальчишка­ми, которые обязались доставить оставшиеся на станции вещи к мес­ту назначения, в город Киров.

На станции Бологое оказалось много родителей, которые были как-то вызваны туда своими детьми. Родители стали забирать и увозить своих чад. Уезжали домой также более взрослые и решительные ре­бята. Мы, девочки, из-за маленькой Гали были лишены такой воз­можности. Уединившись у водопроводного крана, мы отмывали со своей одежды вагонную грязь.

Наконец наша изрядно поредевшая команда погрузилась в чистые товарные вагоны поезда, следовавшего в город Киров. В дорогу нам выдали по большому куску хлеба с сыром. Мы были счастливы отъе­хать подальше от войны.

Через несколько дней прибыли в Киров. Простояли ночь. Утром нас, пятнадцать школьников и двоих учителей, на лошадях отвезли в село Слободское, в сорока километрах от Кирова. Мы сразу написали письмо домой. Нас разместили в школе. Кормили сносно, дополни­тельно мы собирали ягоды. По наряду вязали веники. В лесу много раз видели волков и медведей.

За время пребывания в пути мы изрядно запаршивели, одежда износилась. Местные жители устроили нам баню.

Через некоторое время в Слободское приехали родители одного больного мальчика и увезли его домой. А вскоре и за нами приехал мой отец Иван Калинович. Учитель ботаники был против нашего отъезда. «По всему видно, — говорил он, — что враг подходит к городу. Так что вы отправляетесь навстречу опасности». Но отец все же увез нас. Ночью из деревни в город Киров отправлялись две телеги с сеном, возницы взяли нас с собой. Галю посадили на воз, а мы шли рядом пешком. Только когда нам стали угрожать увязавшиеся за нами вол­ки, мы все залезли на возы.

В Кирове отец купил билеты до Ленинграда и дал телеграмму род­ным. Но ехать пришлось в военных эшелонах с двумя пересадками. Красноармейцы сочувствовали отцу, ехавшему в город с тремя девоч­ками. Он угощал военных папиросами «Красная звезда», которыми заранее запасся.

Высадились мы в Волховстрое, купили билеты на местный поезд, и вечером выехали в Ленинград. Ночью поезд подвергся обстрелу, в вагонах было много пробоин. 18 августа мы прибыли на Московский вокзал, но нас никто не встретил. Накануне было объявлено по радио, что поездов больше не будет. Ходили слухи, что город окружен.

От Московского вокзала до дома в Ковенском переулке мы добе­жали быстро. Дверь открыла моя мама, Прасковья Гавриловна. Увидя нас, она оцепенела и долго не могла сказать ни слова. Шутка ли — полтора месяца в военное время она и три ее старшие дочери ничего не знали о нашей судьбе. А тут еще слухи об окружении. Но в конце концов радость взяла верх над печалями. По случаю нашего возвра­щения был накрыт едва ли не последний обильный стол. Через три недели началась блокада города.

Ее приближение ощущалось по многим признакам. Город ощети­нивался аэростатами заграждения. По улицам маршировали военные и полувоенные команды. Производилась запись в народное ополче­ние. Школы приспосабливались под госпитали. Ленинград все больше становился прифронтовым.

В первый день блокады, 8 сентября 1941 года, противник яростно бомбил город и обстреливал из орудий. От зажигательных бомб воз­никли пожары. Люди были застигнуты врасплох, но быстро освои­лись, и блокадная жизнь, которой суждено было длиться 900 дней, пошла своим чередом. Появились сигналы оповещения воздушной тревоги и артобстрелов. Стали работать дежурные на крышах домов для борьбы с «зажигалками». Дежурили на крыше и мы с Тамарой.

Каждый день нашей большой семьи (бабушка, мать, отец, четыре дочери, две внучки и два маленьких внука) начинался с дежурства в очереди за хлебом, а также с отоваривания карточек на крупу. Хлеб получали в подвале дома, а отоваривать карточки приходилось где придется. Ходили за Неву на завод «Арсенал» за супом. Воду носили из Невы. Дров, запасенных в сарае до войны, нам хватило на все вре­мя пребывания в блокадном городе. В квартире всегда было тепло.

Сестры и отец работали, где могли. Одно время и нас с Тамарой устроили рабочими на пищеблоке завода «Электросила» (чистили котлы, рубили дрова). От дома до места работы было 10 километров пути. Поваром на пищеблоке был молодой парень. Жалея нас, он иногда наливал нам по черпачку супа. Когда нас при этом заставала дирек­торша, мы прятали свои супы под стол. После ее ухода есть было уже нечего. Все съедали крысы.

Всем хозяйством по дому занималась мама. Кроме того, она, как надомница, шила перчатки для фронтовиков. Мама умело распреде­ляла еду, с учетом всех особенностей едоков, и я уверена, что если бы не ее талант и стойкость, многие из нашей большой семьи не пережи­ли бы блокады.

В конце 1941 года на сто втором году жизни умерла бабушка Соня. На ее похороны на Охтинском кладбище поистратились, съели все на несколько дней вперед. И был момент, когда мама сказала: «Ну, дет­ки, все съедено: и пайки, и ремешки. Остается только помирать». Именно конец 1941 года оказался самым тяжелым для блокадников. Пайка хлеба уменьшилась до 125 граммов. Стояли холода, люди жгли мебель. Многие умирали Неубранные трупы лежали на улицах. Возле них и за еле двигавшимися горожанами ходили стаи крыс.

Именно в такой безнадежный критический момент нашей семье пришло спасение. В дверь постучал военный и, убедившись, что наша мама, Прасковья Гавриловна, является тетей Игнатию Андреевичу Карасеву, вручил ей большой мешок с продуктами, доставленный по «Дороге жизни». Такие мешки тогда получили многие ленинградцы. В мешке были крупа, сухари, сыр, колбаса. Нам всего этого хватило на два месяца.

Еще в молодости у мамы умерла сестра, у которой остались два сына, Игнат и Антон. Мама взяла их из деревни и считала своими сыновьями. Она помогла им устроиться на работу, доучиться. Потом Игнат закончил Горный институт и стал крупным специалистом. Ан­тон стал летчиком. Не забыли племянники свою тетю в трудный час. И вот Игнат прислал посылку-спасительницу.

Антон в первые месяцы блокады стал Героем Советского Союза. Аэродром его полка штурмовиков Ил-2 находился в то время у Поли­технического института. Антон Андреевич Карасев, хоть и редко, но навещал тетю. Кроме того, он устроил рабочим при кухне аэродрома моего папу и тот добросовестно трудился в свои 60 лет. Так добро возвращается добром.

Весной 1942 года мама со мной и внуками выезжала на правый берег Невы, в Веселых! поселок, к свояченице. Там мы с Тамарой соби­рали одуванчики и колоски злаков в запретной зоне, откуда нас про­гоняли военные. Несколько раз маму и нас с Тамарой привлекали для захоронения мертвых, которых привозили на машинах. Мы целый день за пайку хлеба копали траншеи, в которых взрослые ночью хоронили умерших.

Весной жить стало полегче. Подходило к концу и наше пребыва­ние в блокадном городе. В июле 1942 года, после одиннадцати месяцев блокады, всю нашу большую семью, кроме отца, который остался на аэродроме, погрузи­ли на баржу и удачно (не было бомбежек и обстрелов) доставили в Кобону. Оттуда мы со своими пожитками по узкоколейке доехали до железнодорожной станции Войбокало и уже через несколько недель добрались до города Омска. Отец нашел нас поздней осенью 1942 года. Ему при бомбежке в Кобоне повредило руку.

Четыре года мы были в эвакуации. В конце 1942 года жили в Сла­вянском, а почти весь 1943 год в Новоуральском зерносовхозах Омс­кой области. С октября 1943 года и до отъезда в Ленинград летом 1946 года мы жили в Павловском зерносовхозе Алтайского края. Отец и старшие сестры Катя, Оля, Вера работали в совхозах на разных дол­жностях, заготавливая хлеб для фронта. Мы с Тамарой и Галей учи­лись и работали. Я зимой была истопницей, а летом помогала агроно­му. Часто нас с Тамарой директор совхоза посылал сопровождающими на машинах с зерном. Экзамены за шестой класс мы сдали экстерном. Домашним хозяйством, как всегда, управляла мама. Она и кашева­рила, и ткала на ткацком станке, и шила. Таким уж неуемным, жизне­любивым человеком, умевшим приспособиться к жизни в любых ус­ловиях, уважительно относившимся к. людям, была моя мама. Она дожила до 85 лет. Вечная ей память!

Из эвакуации в Ленинград мы возвратились летом 1946 года и сра­зу все приступили к работе и учебе.

По-разному сложились судьбы у тех трех девочек, которые в июле 1941 года в районе станции Лычково обнаружили фашистских пара­шютистов. Младшая, Галя, заканчивала Гидрометеорологический ин­ститут, будучи на практике, утонула в Волге. Мы вышли замуж. У Тамары сын. У меня две дочери и четверо внуков. Жизнь продолжа­ется. Были трудные, были светлые времена. Многое осталось в памя­ти, и хочется поделиться с нынешней молодежью пережитым.

Источник: Не ради славы: воспоминания ветеранов Великой Отечественной. СПб: Пальмира, 2002. – Т.8.