Восемь месяцев в русском плену

В январе 1945 г. Бреслау стал крепостью, политическую власть в которой осуществлял гауляйтер Карл Ханке. Мы жили в южной части города на Каштановой аллее в доме на верхнем этаже, владелец дома с семьёй жил на втором, а мажордом (управляющий) с семьёй на первом.

Мы не могли поверить, что наш Вермахт пропустит в город русских, но, несмотря на это, подвал нашего дома, где ранее размещалась прачечная, мы переделали под бомбоубежище, удобное для всех жителей. Каждый из жильцов держал там сумку с самыми необходимыми вещами. Обстрелы происходили ежедневно, и в любое время внезапно мог начаться ад. Вокруг всё шипело, трещало, грохотало, в стене нашего дома снарядом пробило большую дыру.

Бреслау

Три дня спустя, 22 февраля 1945 г. нас обнаружили русские и выгнали всех из дома через пролом в стене. Они толкали нас своими «калашниковыми» [1] и подгоняли криками: «Давай-давай».

Выбравшись наружу, мы не поверили своим глазам – повсюду руины и обломки. Прошло более четырех часов, когда мы подошли к какому-то высокому зданию. Нас разместили в разных помещениях. Туда же приводили всё новых, незнакомых мне людей. Мы сидели на голом полу и предавались горестным размышлениям. На следующий день начался маршевый переход. Мы проходили по 30 км в день, шли мимо лежащих убитых солдат и гражданских, мимо мёртвых лошадей, брошенных пожитков беженцев. Несмотря на холодную погоду, повсюду ясно чувствовался запах разложения. Мы проходили мимо подбитых танков Т-34, из люков которых, перегнувшись, висели мёртвые русские. Такие жуткие картины мы наблюдали снова и снова. У меня перехватывало дыхание, и я уже никогда не смогу забыть то, что видела.

Бреслау

Наконец, спустя несколько дней, мы прибыли в крупный сборный лагерь, который находился в ведении русской комендатуры. Я чувствовала себя настолько скверно, что было абсолютно всё равно, что со мной будет дальше. Вдруг я услышала, что кто-то называет моё имя. Я подумала, что имя Аннемария может принадлежать любой другой женщине, но всё-таки обернулась и узнала стоящего недалеко от меня Фреда — гимнаста из группы цирковых артистов, которые раньше часто тренировались в нашем спортзале. Мы медленно подошли друг к другу. Фред сказал только: «Мы должны постараться спасти свою шкуру, а там будь что будет».

Вскоре один из русских охранников потребовал, чтобы мы к нему подошли. «Иди сюда»: — сказал он по-русски и при этом недвусмысленно указал нам дулом автомата по направлению к двери. Мы зашли и оказались перед русским офицером. Что говорил ему солдат, я не могла себе представить. Фред должен был покинуть помещение вместе с солдатом, а я осталась один на один с русским офицером и его переводчиком.

Переводчик начал меня допрашивать: «Откуда Вы знаете этого человека? Кто этот человек?». Казалось, что это будет продолжаться бесконечно.  Моя совесть была чиста, и я честно отвечала на все вопросы. Затем допрашивали Фреда, дошло до рукоприкладства. Меня привели в помещение, в котором я с трудом нашла себе место – так оно было переполнено людьми. Ночью меня снова повели на допрос якобы для того, чтобы проверить, не забыла ли я ещё что-то сказать и всё началось сначала.  В довершении ко всем расспросам очень слепил свет лампы, направленной прямо в лицо,  от чего мне было еще хуже. Меня заперли в каком-то маленьком тёмном чулане, и вот тут-то мне стало страшно: было очень душно и появилось ощущение, что я задыхаюсь, я жутко потела, и мне оставалось только молиться. Следующий допрос вёл новый офицер, который хорошо говорил по-немецки. Он, наконец, вошёл в наше положение и решил за нас заступиться, поскольку до войны был певцом и дважды выступал на сценах Берлина.

На следующий день нас распределили в большую группу и повели пешком по направлению на восток. По утрам мы получали половник супа и кусок хлеба с собой в дорогу. По пути мы пили везде, где только было можно. Много трудностей нам пришлось преодолеть, так как русские охранники нас не щадили. Фред и я были хорошо натренированы, тогда как многие, особенно пожилые люди, часто не могли выдержать темп передвижения колонны.

Бреслау

Когда мы, наконец-то, прибыли в предписанную нам деревню, нас начали распределять. Фред и я оказались в большом крестьянском хозяйстве, которое было разграблено за это время, а мы должны были ежедневно ухаживать за 120-ю быками. Работа имелась всегда – вычистить стойла, нарезать свёклу на корм, накачать воды, закопать туши умерших животных.

Другим поручили уход за телятами или коровами. Всё было основательно организовано для отправки в Россию. До Намслау скот вели мы, затем следовала его погрузка для отправки дальше. Две польки следили за тем, чтобы у нас была горячая пища, от них же мы получали немного хлеба на день. И все же чувство голода постоянно преследовало нас.

Во второй половине сентября приехала врач и всё в деревне обследовала. Она тоже хорошо говорила по-немецки. Мы ей доверились и рассказали про офицера в приёмном лагере. Спустя несколько дней она вместе с двумя русскими забрала нас из деревни. Меня охватило беспокойство, и я всё время думала, что с нами будет дальше?

Нас повезли через разрушенный Бреслау в Ольс, где находился Замок Кронпринца, и где русские содержали под стражей чехов и французов. Задержанные содержались в большом дворе, в огромном чане варился кофе или картошка. Русская врач переговаривала с охраной, и нас оставили здесь.  В неделю мы получали две ложки сахара, а по утрам всегда по куску хлеба.

Однажды меня увидели два француза, с которыми я познакомилась в Бреслау на авиазаводе Юнкерс (Junkerswerken), и мы дружески поздоровались. Но нам было запрещено разговаривать друг с другом, поэтому те несколько слов, которыми мы обменялись, перетаскивая глину, чуть не стоили мне головы – я получила нагоняй.

Эти два француза старались сделать так, чтобы мы – Фред и я всегда держались вместе, на случай возможной отправки дальше — и каждый раз отсутствовали бумаги, которые якобы были нужны русским. Тем не менее, нам наконец-то удалось покинуть территорию крепости. Я очень хорошо помню тот день — дождь лил как из ведра.

Через Прагу, с ночёвкой в школе, мы, наконец, оказались у американцев, размещавшихся в Баварии, примерно в 15 км от Нюрнберга. Там нас приютила у себя супружеская пара с ребёнком. Я только плакала. Наконец мы избавились от наших вещей-обносок и смогли снова жить как люди. Несмотря ни на что, я могу сказать, что мне всегда немножко везло. Слава Богу, меня не отправили в Сибирь!

[1] Автомат Калашникова — автомат, разработанный Михаилом Калашниковым в 1947 и принятый на вооружение Советской Армией в 1949 году. Однако автор воспоминаний оружие советских солдат 1945 года называет «калашниковыми», поскольку на момент написания воспоминаний, автомат имел всемирную известность.

Источник: http://www.dhm.de/lemo/forum/kollektives_gedaechtnis/337/index.html

Перевод с немецкого и подготовка материала для www.world-war.ru
Натальи Пятницыной