Война — горе

Р.М. Воронина

Коренная ленинградка из большой семьи. Эвакуировалась весной 1942 года, потеряв часть семьи в Ленинграде. После войны вернулась в Ленинград, в Волгограде оказалась в связи с направлением в этот город мужа.

У нас был большой, дружный двор. Мы играли в лапту, штандры, казаки-разбойники, и еще были во дворе качели «гигантские шаги». Да, было все, но ворвалась в нашу страну война, и ничего от этого не осталось, кроме горя.

Наши флигели находились вдоль стены завода «Красный треугольник», дома были деревянные двухэтажные. Мы и не предполагали, что столько горя принесет нам война. Детей эвакуировали со школой в город Тихвин, когда немцы стали окру­жать Ленинград, наша мама добралась до наших лагерей, где мы находились, успела нас увезти, спасти от оккупации.

Рядом с нашим домом стоял шестиэтажный дом. В первые дни войны с чердака этого дома кто-то пускал ракеты, показывая место, где бом­бить, когда летели немецкие самолеты на Ленин­град. Когда разбомбили Бадаевские склады и они горели, то зарево было видно повсюду. Сбрасы­вали на Ленинград зажигательные бомбы, горели дома, пожар пылал повсюду, так горели дома по проспекту Газа, где мы жили. Особенно сильное пламя было, когда горел шинный завод, запах и треск резины до сих пор помнится, поистине это было страшно.

Мама была на работе, она работала около Варшавского вокзала, была объявлена тревога, и кто-то вошел в бомбоубежище и сказал, что в стороне Нарвских ворот такое зарево, кажется, что все там горит. Наша мамочка услышала такое, выбралась из бомбоубежища, ее удерживали, она вырвалась и всю дорогу бежала, когда под­бежала к нашему дому увидела людей и нас, стоявших около стены завода, у нее потемнело в глазах, и она потеряла сознание, видимо, от на­пряжения или страха за нас и за все, что кругом происходило. Мы плакали. Тогда наш дом миновал пожар, только зажигалка попала на крыльцо, кто-то бросил ее в бочку с водой. Около каждого дома стояли ящик с песком и бочка с водой, нам, детям, давали задание следить, чтобы везде были песок и бочка с водой.

Были страшные бомбежки, почти без переры­ва были артобстрелы. С начала войны, когда объявляли тревогу, мы уходили в бомбоубежище, но началась невиданно холодная, жестокая, мо­розная, голодная зима, от холода и голода уже не ходили в бомбоубежище. Радио не выключа­ли, и оно работало все время, стучал метроном. В соседний дом попал снаряд, и наш дом так тряхнуло, что его закачало, осколки попали в нашу стену, которая выходила на проспект, стекла полетели, но наш дом выстоял, никого из нас не задело. Все заделали как смогли и больше в эту комнату не заходили, она для нас была страшная и холодная. Жили в одной комнате, у нас было печное отопление, помню, топили чем придется, бабушка придумывала.

Зима 1942 года была очень морозная, ходили за водой в сад им. 1 Мая под артобстрелом. И еще, не так далеко от нашего дома была пожарка, когда была вода, то брали ее там, старались, чтобы вода в доме была всегда.

До сих пор перед глазами эти маленькие ку­сочки хлеба, да, хлеба 125 граммов на вес золота. Мама делила нам на три части эти кусочки, мы складывали их в коробочку, которую хранили под столом, там были полочки, да заглядывали на эти кусочки, так хотелось есть, какие усилия нужны были, чтобы не съесть сразу эти маленькие кусоч­ки, но, видимо, была какая-то дисциплина или еще что нас удерживало. От истощения, голода, холо­да еле двигались, но старались ходить, что дава­лось с таким трудом. Под свист снарядов, обстрел начинался неожиданно, ходили за водой, за хле­бом. Продуктовые карточки отоваривала мама, наша мамочка, боже, сколько она вынесла горя.

Папа был в ополчении, сначала они находились на улице Халтурина, затем их отправили за город на окраину. В феврале были самые сильные мо­розы, он шел домой посмотреть на нас, видимо, сил у него больше не было, через несколько дней он умер. Умирал в сознании, на глазах у нас, и последние его слова были: «Доченьки, смотрите, какое голубое небо». Это было 17 февраля 1942 года, солнышко чуть-чуть пробивалось сквозь за­темненные окна. Мама с бабушкой зашили папу в простыню, и мы на саночках увезли его в морг. Морг находился где-то за Обводным каналом. Господи, сколько там было трупов, дорогих, милых нашему сердцу людей, но тогда не было слез плакать, только ужас оставался. Сейчас вспо­минаешь, и слезы вместе с буквами льются на бумагу.

Затем умерла бабушка, 29 апреля 1942 года, наша добрая помощница, наша заступница, мы ее очень любили. Еще с нами жила тетя Маня, она помогала нам, ее отправили от «Красного тре­угольника» — она там работала — на оборонные работы, больше мы ее не видели, она погибла, как мы потом узнали. Бабушку отвезли, уже была весна, брали тележку у дворника, морг находился в церкви, церковь эта до сих пор работает — это напротив Варшавского вокзала. Похоронены они на Пискаревском кладбище, папа в могиле 22, бабушка в могиле 1 — это мы узнали из архива, нам написали, что в то время хоронили в братских могилах на Пискаревском кладбище Мама работала на оборонных работах в райо­не Кировского завода, спасая нас от голода и холода, не жалея себя, не доедая, приносила нам в кружечке, помню, чечевичную кашу, делила ее, разводила водой, чтоб больше было, выпивали водичку, а остальная часть была вторым блюдом. Благодаря ей мы остались живы, дожили до весны. Зима была холодной, голодной, морозы были страшные, во дворах ничего не убиралось, все выбрасывалось на улицу. С наступлением весны вышли на улицу, стали убирать дворы, осилили и это испытание, убрали как могли, с надеждой на нашу победу, и в этом никак не сомневались.

После зимы старшая сестра уже не работала, она была истощена, у нее была цинга, как только начинала кушать, у нее изо рта шла кровь, ужасно было смотреть, а сейчас вспоминать. Осенью маму вызвали в райисполком, сказали, что нужно эвакуироваться, и она согласилась, так как мы остались одни, все родные умерли. Мы взяли вещички под свою силу, закрыли дверь на ключ. В нашем доме никого не осталось, а до войны было четыре квартиры, и жили четыре семьи. Ехали до Ладоги ночью, фашисты бомбили Дорогу жизни — единственный спасатепьный путь, кото­рый тогда был. Нас тогда отправили катерами, впереди нас утонул катер, в него попала бомба, все утонули. Нас довезли до берега. Затем мы доехали до Томска, там мы работали на заводе «Большевик». Вернулись в Ленинград в июле 1945 года.

Источник: Блокадники – Волгоград: ком. по печати, 1996 г.