В кольце блокады
А вот история из жизни моей прабабушки, жившей в кольце блокады, рассказанная мне бабушкой.
“Глафира Лазаревна работала на заводе им. Кулакова на Петроградской стороне в деревообрабатывающем цехе, делала ящики для снарядов, а жила на проспекте Добролюбова дом №19. (Прим. Здесь сейчас находится главный офис компании “SkyLink”.)
Ленинград. Тучков мост, 1942 г.
От работы до дома — 1,5 километра, но было так холодно, что тогда она, надевала на пальто еще две шубы, чтобы дойти зимой до дома не замерзшей. Её, бредущую еле-еле домой, иногда кто-нибудь окликал: «Жива, бабуля?» Однажды, когда Глафира Лазаревна проходила мимо деревянного тогда Тучкова моста, ей почудился запах хлеба. Она подняла голову и увидела красноармейца, который сидел в санях и жадно ел хлеб. (Прим. Хлеб от хлебозавода до магазина часто перевозили в металлических больших ящиках под охраной вооруженных солдат.) Сани потихоньку тянула лошадь, а солдат ел… мякиш от буханки хлеба! Корку солдат бросил в снег, так как, скорее всего, быстро глотать корку не мог – и оставить «на потом» нельзя, ведь если бы его поймали за воровство, то сразу под трибунал. (Прим. Суд по законам военного времени.) Корка была большая, так как буханки выпекали большими, чтобы меньше сгорало в печи.
И эта корка от буханки оказалась на пути бабушки Глаши. Она подхватила из снега хлеб и спрятала побыстрее под шубой. Дома они с соседкой устроили праздник – половину посушили «в запас», а из второй половины наделали котлет и пожарили – и наелись. А хлеб был – не похож на хлеб. Больше походил на клей для древесины – был мокрый, а не такой как «блокадный кусочек» в музее хлеба – этот уже высох и превратился во впечатляющий экспонат. А тот, настоящий блокадный хлеб на хлеб не походил и сильно прилипал к зубам — такая была «мокрая масса»”.
Баллада о хлебе
Я помню: мы вышли из боя
в разгар невеселой поры,
когда переспевшие, стоя,
ломались хлеба от жары.
Ни облака в небе, ни тучи…
Не чая попасть на гумно,
Авдотьи кругом да Орины,
короче — солдатки одни.
И видим: еще половины
хлебов не убрали они.
Уставшие —
шли не с парада,—
не спавшие целую ночь,
мы все же решили, что надо
хоть чуточку бабам помочь.
И тут же, по форме солдаты,
душой же все те ж мужики,
мы сбросили пыльные скатки,
составили в козла штыки.
И в рост — во весь рост! — не сражаться
пошли,— нетерпеньем горя,
пошли со снопами брататься,
в объятья их по три беря.
Мы вверх их вздымали, упрямы,
и запах соломы ржаной
вдыхали, хмелея, ноздрями
на поле, бок о бок с войной.
И диву давались: когда-то,
еще не начав воевать,
от этакой вот благодати
мы даже могли уставать…
Сейчас же все боле да боле
просила работы душа.
И мы продвигались по полю,
суслонам чубы вороша.
Мы пели б — наверное, пели б,-
работу беря на «ура»,
когда бы ребят не жалели,
схороненных нами вчера.
Им было бы так же вот любо,
как нам, наработаться всласть,
и сбросить пилотки, и чубом
к снопам золотистым припасть.
Вдохнуть неостывшего зноя
и вспомнить на миг в тишине
родимое поле ржаное
и, может, забыть о войне.
Забыть, что фашист наседает,
забыть, что у края жнивья
винтовка тебя ожидает,
а вовсе не женка твоя.
Но было забыть невозможно.
Платки приспустивши до глаз,
тоскливо, печально, тревожно
глядели солдатки на нас.
Им виделась жатва иная…
Они из-под пыльных платков
глядели на нас, вспоминая,
конечно, своих мужиков.
Глядели, участью не рады,
глядели, на речи скупы…
И мы ощущали их взгляды,
таская в охапках снопы.
Ломили упрямо работу,
носились, не чувствуя ног,
седьмым умывалися потом,
быть может, в остатний разок.
И слепли от этого пота…
И очень боялись — вот-вот
раздастся суровое:
«Рота-а!»—
и все, словно сон, оборвет…
Впереди Ленинград!
“Когда блокада была снята, но въезд в город ещё не разрешили, моей тёте все-таки удалось въехать в Ленинград! А получилось это так. Тетя работала в Большом доме, (Прим. Так называли дом на Литейном проспекте в Ленинграде, который занимали Органы Госбезопасности) и ей удалось сделать пропуск на въезд и выезд из Ленинграда. В январе 1944 года я приехала с тетей в Ленинград. Я наконец-то увидела свою маму!”
Когда бабушка Зина приехала в Ленинград, её поразили аэростаты, которые надували над домами, для того чтобы немецкие самолеты, когда пролетали над городом, натыкались на эти стратостаты и не могли прицельно бомбить. Бабушку поразило, что аэростатов было очень много: как она говорит, «они висели на каждом углу». Было много разрушенных домов, бабушка вспоминала, какие они были до того, как она уехала из Ленинграда, и как страшно выглядели разрушения.
Бабушка вспоминает, что когда она приехала в город, её маме сразу выдали карточки на Зину – персональные карточки и на хлеб и на сахар. В то время уже было продуктовое довольствие побольше, чем в блокаду: хлеба 400 гр. на день, а сахара – 500 гр. на месяц. Бабушка никак не могла к этому привыкнуть, и мама ей рассказывала, как сначала было 150 гр., потом 200 гр. и т.д., много рассказывала дочке о блокаде.
Бабушка мне рассказывала случай, который показал мне жестокость войны:
“Однажды мама послала меня за хлебом. Я пришла в магазин, взяла хлеб, замешкалась от радости, что хлеб получила — и тут мальчишка выхватил хлеб у меня из рук и убежал. Я расплакалась, ведь у нас не осталось на этот день никакой еды. Когда я пришла домой, мы сели с мамой рядышком, погоревали, но делать было нечего, хлеба не осталось ни кусочка”.
Опять в школу
Когда бабушка приехала в Ленинград, стали открываться школы, которые назывались «переростковые» — для таких детей, как моя бабушка, которые не могли ходить во время войны в школу. Бабушка, пока была в оккупированной зоне, пропустила 3 года учебы, она должна была пойти в шестой класс, а пошла в третий, потому что за войну она все забыла. В том классе, в который она пошла, были почти все ребята переростки — 14 -15 лет. Их учительницу звали Тамара Фердинандовна, но она говорила, чтобы дети называли её Тамара Федоровна, чтобы им легче было выговорить.
Тамара Фердинандовна была очень энергичной и «общественной», как говорит моя бабушка. Она на каждый праздник проводила «литературные монтажи» — спектакли. В основном спектакли были о войне и довоенном времени. Иногда в эти рассказы вставляли музыкальные отрывки. Однажды, например, это была песня «Замучен тяжелой неволей…». Напеть песню просили Зину, потому что у неё от природы был замечательный слух. Позже Тамара Фердинандовна узнала, что бабушка Зина играет на балалайке. Тогда её специально просили, чтобы она сыграла на балалайке. Бабушка в основном пела частушки про немцев, например такие:
“Немцы, сволочи, войной нагрянули…”
или:
…”Без штанов они бежали все…” и т.д.
Бабушка Зина, к сожалению, уже не помнит многого из тех частушек, которые когда-то были самыми любимыми.
Бабушка, может быть, и забыла именно те, которые она пела тогда, но некоторые были записаны другими людьми, и сейчас есть в сборниках частушек про войну, например:
“Русский веник крепко парит,
Хлещет немцев между глаз:
Раз — ударит, два — ошпарит,
Спустит шкуру в третий раз”.
“Не ревите, девки, бабы,
Скоро кончится война:
Гитлер в петле задавился
-Похоронная пришла”.
“Картошки цветут
— Осыпаются!
А как немцы бегут
-Спотыкаются!”
“Думал Гитлер наяву:
«В десять дней возьму Москву!»
А мы встали поперек:
«Ты Берлин бы поберег!»”
“От Москвы и до Берлина
Дороженька узкая.
Сколько, Гитлер, не храбрись,
А победа — русская!”
Завуч школы прошел войну. На фронте ему оторвало ногу, его демобилизовали, и когда рана зажила более или менее, он пошел работать в школу. И ему очень нравились Зинины частушки. Как-то бабушка выступила с частушками, но парни стали над ней смеяться. И когда учительница попросила её опять выступить, Зина наотрез отказалась. И вот через некоторое время учительница ей говорит: «Зина, тебя вызывают к директору».
Бабушка очень испугалась, потому что тогда: раз вызывают к директору, значит, что-то случилось. Бабушка даже подумала: «Что я натворила?»
Она входит в кабинет Рашиль Григорьевны, директора школы. Рашиль Григорьевна очень мило приняла её и говорит: «Ну, что, Зиночка, ты сможешь выступить у нас на празднике?»
Бабушка опешила и … согласилась, раз сама директор попросила ее.
Зиночка закончила семилетку (в 1949году), а после неё сразу поступила в первый медицинский институт при больнице. Проучилась там два года на сестринских курсах.
Уже после войны, когда бабушка Зина вышла замуж, они с мужем, Нечаевым Григорием Васильевичем, моим дедушкой, снимали дачу в Токсово. Однажды, когда бабушка Зина пошла в магазин, она увидела знакомое лицо. Подошла поближе к этой женщине и поняла, что перед ней её учительница — Тамара Фердинандовна! Они долго разговаривали, все выспрашивали друг о друге, были очень рады встрече.
Неповторимый день — День Победы
Наступил День Победы. В этот день встречали солдат с фронта. 9 мая 1945 года в Ленинграде был очень жаркий день, светило яркое солнце, на небе не было ни одного облачка. Бабушкина мама тогда надела белое платье, как вспоминает бабушка, и они бежали по проспекту Добролюбова, где они тогда жили, к Большому проспекту Петроградской стороны. По Большому шли демобилизованные солдаты, запыленные, с прикрученными шинелями, измученные. Очень много колонн шло таких солдат. Но зининого отца в этих рядах не было. Бабушка с мамой очень хотели встретить папу, но в этот день было не суждено. Алексей Васильевич вернулся позже – в июне.
В день победы был очень красивый, поразительный, праздничный, очень громкий салют. Все люди целовались, обнимались – все! – чужие и не чужие. Просто все! Салют был в 30 залпов. Все были счастливые, радостные и плакали, обнимались, целовались. Орудия стреляли с Петропавловской крепости, поэтому бабушке Салют был виден очень хорошо! Все были очень рады Победе!!!
День Победы, 1945 г.
Моя другая бабушка, Инесса Алексеевна Вадужева, отзывалась о праздновании Дня Победы так: “В этот день мы одели самые красивые наряды, красивые украшения, которые были, и пошли гулять с самого утра. В какой-то момент мама поняла, что она потеряла сережку, а та была золотая! Мама очень расстроилась, и мы решили пойти поискать сережку. И правда, через некоторое время нашли потерю. Просто тогда никто не смотрел под ноги. Все радовались Победе!”
9 мая кроме переживания радостей великого праздника никому ничего не надо было! На улицах люди, не знающие друг друга, обнимались, поздравляли друг друга! Это были мгновения счастья и радости!
Этот праздник стал для всех радостью! Это были дни ликования! Все были под впечатлениями! Кто-то выражал свою радость в прозе, кто-то в стихах! Многих людей затронула эта тема, об этом все время думали, говорили, писали.
Рассказ Зинаиды Алексеевны Нечаевой,
записан внучкой Ольгой Вадужевой 23.01.2005.
Loading ...
