Технология предупреждения и тушения пожаров

Двадцать девятого августа 1941 года фашисты перерезали последнюю железную дорогу, связывавшую Ленинград с центром страны. Город был окружен. Неделю спустя «Юнкерсам» удалось прорваться к его центру, первые бомбы упали на Невский проспект. Это был первый массированный налет.

Бомбить Ленинград захватчики пытались и раньше. Сигнал воздушной тревоги впервые прозвучал в ночь на 23 июня. Однако тогда атаку удалось отбить, один стервятник был сбит, экипаж взят в плен… Теперь же, завладев ближними аэродромами, устроив под боком у густонаселенного города-красавца позиции дальнобойной артиллерии, гитлеровцы приступили к его методичному уничтожению. В ход пошли фугасные снаряды, тяжелые бомбы, бомбы замедленного действия…

Главная ставка, однако, делалась не на эти средства. Фашисты понимали, что никаких фугасок не хватит на то, чтобы сравнять с землей такой громадный город. Пожары — вот на что они рассчитывали.

На каждую сброшенную фугасную бомбу приходилось более тридцати «зажигалок». Эти небольшие, но дьявольски коварные изделия хорошо помнит каждый, кому доводилось по ночам дежурить на крышах. Зажигательная бомба весила всего килограмм, их сбрасывали кассетами, сериями. Корпус из электрона (горючего легкоплавкого сплава алюминия с магнием), начинка из липкого состава, который немцы называли «доннерит-желатин» — громовой студень. Пробивной силы «зажигалки» вполне хватало, чтобы прошить железную крышу. Потом, на чердаке, срабатывал взрыватель — и «желатин» вместе с плавящейся, тоже горящей оболочкой расплескивался кругом, прилипал к стропилам, зажигал их.

На это самое — на деревянные стропила домов, сооруженных задолго до эпохи железобетона, в сущности, и нацеливалась вражеская авиация. На окраинах Ленинграда, правда, хватало и целиком деревянных строений, однако основная застройка была каменной. Если не считать стропил… Такие дома начинали гореть сверху. Пожарные команды во время массированных налетов поспеть всюду не могли, да и воды не хватало (а ближе к зиме водопровод и вовсе замерз — холода начались необычайно рано).

Неизбежный, с точки зрения фашистского командования, исход событий должен был быть таким: дома, загораясь друг от друга, порождают огненный смерч; их жители, терроризированные обстрелами, измученные голодом, мечутся в панике, мешая работать пожарным. В итоге город в короткое время гибнет вместе с населением. Приказ Гитлера об уничтожении Ленинграда предполагалось исполнить быстро, дешевыми средствами.

8 сентября на город было сброшено 6327 зажигательных бомб. Они вызвали 178 пожаров. Густой дым заволок целые кварталы. Горели дома, деревянные мосты, горели знаменитые Бадаевские склады… Впоследствии изголодавшиеся ленинградцы говорили, будто там погиб запас продовольствия, которого хватило бы на всю блокаду. Это, конечно, не так. В городе было более двух миллионов человек, припасов бы все равно не хватило. Но то, что погибло в старых, построенных в 1914 году купцом Растеряевым хранилищах, было невосполнимой потерей. Сгорели три тысячи тонн муки, две с половиной тысячи тонн сахара превратились в вязкий, покрытый черной коркой сироп… Тушить склады было исключительно трудно: застройка тесная, расстояния между зданиями — всего около 10 метров. Там действительно возник огненный смерч, бушевавший более пяти часов. С ним не могли справиться пожарные команды и рабочие, самоотверженно старавшиеся спасти продовольствие…

В ночь на 11 сентября две тысячи «зажигалок» обрушились на торговый порт. Вспыхнули его старые деревянные строения, запылала нефтебаза, загорелась даже поверхность Финского залива — туда стекала нефть…

Список потерь этим не исчерпывался. Кроме торгового порта сгорели склады хлебозавода, Гостиный двор. Но город в целом не горел! 14 сентября «Ленинградская правда» писала: «Не первую ночь фашистские поджигатели сбрасывают на Ленинград сотни зажигательных бомб. Но город не горит, а отдельные пожары быстро ликвидируются. Город словно сделан из особого огнестойкого материала…» Последнюю фразу — мы это знали — нельзя было считать только метафорой. Материал действительно стал огнестойким — и в этом помогли химики.

Подготовка к обороне началась до окружения города. Через несколько дней после начала войны секретарь горкома партии П.Т. Сухомехов приехал к директору ГИПХа — Государственного института прикладной химии, где я тогда работал, и спросил, что институт может сейчас, немедленно начать делать для обороны. Сразу наметилось несколько «фронтовых» направлений исследования. И наша лаборатория (ею руководил кандидат химических наук А.И. Заславский), распрощавшись до лучших времен с электролизом солей в жидком аммиаке, нашей темой мирного времени, взялась за военный заказ под названием «средства огнезащиты». И мы стали постигать науку о пожарах, технологию их предупреждения и тушения.

Температура воспламенения дерева в зависимости от его сорта колеблется в пределах 270-290°С. Когда же дерево загорится, развивается температура до 1700°С, причем каждый килограмм сгоревшего материала, потребив 4,6 кубометра воздуха, выделяет от 4 до 5 тысяч килокалорий. Если бы чердаки были герметичны, пламя могло бы постепенно гаснуть из-за недостатка окислителя, но, к сожалению, на это рассчитывать было нельзя. Доступ воздуха на чердаки, разумеется, был свободным, и загерметизировать их было абсолютно нереально.

Пламя распространяется по дереву с различной скоростью в зависимости от того, по горизонтали это происходит или по вертикали. Когда горит горизонтальный плотный пол, то теплота от пламени передается только путем радиации и огонь движется очень медленно. А вот по вертикали — по стропилам — он бежит с убийственной скоростью.

Узнали мы и то, что условия в очаге горения существенны только для небольших, сравнительно неопасных пожаров. Когда же масштаб бедствия возрастает, пожар переходит к совершенно иному режиму, при котором важно лишь одно: общее состояние атмосферы. При пожарах размером с километр и более возникают вертикальные потоки раскаленных газов, способные достичь высоты в десять километров. Если же погода ветреная, то горячие струи переносятся и по горизонтали, что ведет к быстрому распространению пожара, к появлению огненных смерчей.

Начальник штаба противопожарной службы города В.И. Кончаев впоследствии вспоминал, как множество людей являлось к нему с предложениями, изобретениями. Некоторые после проверки оказывались неэффективными, но случались и блестящие находки. Помню, поначалу, когда еще работала установка, производившая жидкий азот, мы пробовали обезвреживать неразорвавшиеся бомбы оригинальным способом: заливали взрыватель этой сверххолодной материей, замораживавшей все его пружины, и спокойно отбивали его кувалдой. Прекрасный был способ, мы успели его несколько раз применить на практике, но потом, к сожалению, установка встала.

О том, что делать со стропилами, размышляли довольно долго. Перебрали несколько способов огнезащиты: пропитка дерева силикатами, покрытие железным суриком. Но где взять огромные количества этих веществ, потребные для защиты целого города? Разговор постоянно возвращался к фосфатам. Фосфорные соединения всегда считались лучшими антипиренами. Они разлагаются ступенчато и каждый раз, теряя молекулы воды, поглощают теплоту горения. Но где взять фосфаты? Положение на фронте трудное, не подвезешь…

И тут вспомнили, что на Невском химкомбинате остался невывезенный суперфосфат. Много — чуть ли не сорок тысяч тонн. Ценнейший, так называемый двойной суперфосфат, совершенно не содержащий балласта, каковым обычно является сульфат кальция. Его бы на поля — сколько хлеба бы собрали! Но сейчас не до полей — нужно спасать Ленинград.

Стали думать, как переработать суперфосфат на вещества, обычно применяемые для пропитки дерева. Завод, что ли, строить в такую пору? Потом кто-то бросил: «А может, не перерабатывать его? Давайте так попробуем…»

Предложение поначалу показалось наивным — суперфосфатом никто и никогда дерево не защищал. Но все же попробовали: тут же обмазали раствором удобрения обыкновенное деревянное пресс-папье. Высушили. Попытались зажечь. Дерево не загоралось. Лица в кабинете повеселели.

В этом месте стоит, пожалуй, отвлечься от темы рассказа и сказать, что с самого начала гитлеровцы лишились союзника, на которого уверенно рассчитывали, — в Ленинграде не было паники. С первых же дней войны началось формирование дополнительных групп МПВО, были организованы группы самозащиты, и бойцами в них были все: рабочие, сотрудники учреждений, домохозяйки, инвалиды, старшеклассники. При каждом доме возникал своеобразный гарнизон, защищавший здание от разрушений и пожаров. К началу массированных налетов вражеской авиации армия МПВО насчитывала более 200 тысяч подготовленных, обученных своему делу бойцов и командиров. Только поэтому пожарам не дали распространиться, одни пожарные команды с этим бы не справились. А что было потом, в суровую зиму! Воду для тушения пожаров передавали ведрами по цепочке…

По данным противопожарной службы МПВО города, группами самозащиты и жителями в годы блокады было ликвидировано более 90% всех сброшенных зажигательных бомб.

…Когда пресс-папье не загорелось, решили немедленно начать систематические испытания импровизированного антипирена. Столярная мастерская получила заказ на большую партию «мерных палочек» стандартного размера: длина 15 сантиметров, сечение — квадратный сантиметр. Палочки, изготовленные из дерева одного сорта, одинаково высушенные, выкладывали в чашках штабельками, клетками, имитирующими строительные конструкции. В чашки заливали строго отмеренное количество спирта, поджигали. Рассчитывали теплоту, необходимую для воспламенения дерева.

Отрадный эффект был налицо: палочки, обработанные суперфосфатом, не горели. Даже для того, чтобы их обуглить, требовалось очень много тепла. Суперфосфат действовал! Перешли к следующему вопросу: как его наносить. Было очевидно, что пропитать миллионы стропил и балок невозможно — их можно только обмазывать. Обмазка должна прилипать к дереву. Значит, нужны какие-то липучие добавки? Опять нереально: даже обыкновенной глины в городе нельзя было набрать в таких количествах. Ничего, кроме суперфосфата и воды…

К счастью, нашелся простой состав, который и антипиреном оказался отменным, и прилипал достаточно хорошо: на три части суперфосфата — одна часть воды. Обмазывать им надо трижды.

Через две недели, когда все это стало ясно, на Ватном острове, на существовавшем там тогда небольшом пустыре, оборудовали испытательный полигон. На нем были уложены штабели брусьев, расставлены элементы деревянных конструкций; были выстроены два одинаковых домика. В стороне, за ограждением, собрались ученые, специалисты пожарного дела, руководители городских организаций. Около домиков были только лаборанты, которые заливали бензин в специальные поддоны, поджигали его, включали секундомеры.

Конструкции, обмазанные «противопожарным суперфосфатом», от бензина не загорелись. Затем наступила очередь домиков. В каждом из них на одинаковых деревянных скамейках лежало по зажигательной бомбе. Один был обмазан, другой нет. Бомбы привели в действие. Тот домик, что не был обмазан, вспыхнул как спичка. Через 3 минуты 20 секунд от него остались лишь тлеющие угли. Второй — не загорелся и даже не обуглился. На его крышу положили вторую бомбу. Вновь — вспышка, характерный треск и фонтан искр. Расплавленный металл потек по доскам, выжигая в обмазке темные дорожки. Но домик снова не загорался.

В тот же день, 29 июля, Ленсовет принял решение об огнезащите города. Несколько дней спустя началась мобилизация барж для вывоза суперфосфата водой со складов комбината. В газетах, учитывая условия военного времени, об «обмазке» не писали, но плакаты и листовки, обращенные к ленинградцам, были отпечатаны немедленно. В августе в парке имени Челюскина пожарные уже показывали жителям города опыты с суперфосфатом. Был снят и учебный фильм, главной его героиней была наша лаборантка Тася, участниками — сотрудники нашего института. Ролик запечатлел момент, когда обмазывали чердачные перекрытия ГИПХа. Его демонстрировали во всех городских кинотеатрах.

«Обмазка» была густой, тяжелой. Пытались сделать какие-нибудь механические приспособления, машины, чтобы ее наносить, но успеха не добились.

Главным орудием огнезащиты города стала обыкновенная маховая кисть. Суперфосфат с барж перегружали на грузовые трамваи и машины, потом на тележки, носилки, в ведра… Кистями вооружились рабочие и академики, школьники и пенсионеры, бойцы МПВО и домохозяйки, врачи, искусствоведы, библиотекари… Кажется, нет особого героизма в том, чтобы наносить пасту на дерево чердаков, которые к тому времени уже были освобождены от всевозможного хлама и мусора. Но если оценить масштаб того, что происходило на городских чердаках, нельзя не подивиться высочайшей организованности и самоотверженности ленинградцев. За месяц огнезащитным составом было покрыто 90% чердачных перекрытий и деревянных строений, девятнадцать миллионов квадратных метров! На каждого жителя огромного города, включая глубоких стариков и грудных младенцев, почти по десятку квадратных метров дерева, защищенного от огня.

Хочу подчеркнуть: все это было сделано еще до того, как упала первая вражеская бомба. Бадаевские склады и портовые сооружения, к несчастью, обработать не успели.

Кроме жилых и промышленных зданий особой заботой были окружены исторические памятники и культурные сокровища. В одну из летних ночей несколько трамвайных составов, груженых суперфосфатом и песком, остановились около Публичной библиотеки. Команда МПВО, десятки сотрудников нашей «публички» выстроились цепью от трамвайных платформ до ее чердаков. По цепи плыли ведра. Потом, когда начались бомбежки, фашисты не раз метили в это знаменитое здание. Напротив библиотеки, возле памятника Екатерине II, на Невском проспекте не раз взрывались фугаски и зажигалки. Из бывшего елисеевского магазина вылетели знаменитые цветные витражи. Но «публичка» уцелела.

С той же тщательностью были обработаны чердаки и перекрытия Эрмитажа, Русского музея. Пушкинского дома… Эта мера защиты не была единственной. Ленинградцы сооружали вокруг знаменитых зданий, защитные валы, маскировку; памятники укрывались деревянными кожухами…

Мы пытались спасти и пригородные дворцы. Помню, из Детского Села перед самым приходом немцев успели вывезти картины, статую Пушкина — зарыть в землю. Поднявшись на чердаки, мы увидели неисчислимые переплетения деревянных балок. Обмазать их уже не было возможности; слышен был артиллерийский гул. Фашисты были рядом.

* * *

В первые послевоенные годы жильцы верхних этажей ленинградских домов часто жаловались на протекающие крыши: суперфосфат вызывал усиленную коррозию кровельного железа, оно проедалось ржавчиной с невиданной быстротой. Кровельщики, не понимая, в чем дело, терпеливо меняли лист за листом. Те же, кто был в курсе дела, об этих расходах не жалели…

Печатается в сокращении.

Источник: http://vivovoco.rsl.ru