Спонтанный акт неповиновения

Битва в Сан-Мартино

После падения режима Муссолини произошло одно из первых партизанских сражений в Италии, известное как Битва в Сан-Мартино. Я лично видел его из окна моей спальни Мусадино. Тогда мне было 13 лет.

Однажды утром я проснулся от отдаленного приглушенного рева грузовиков и полугусеничных БТРов. До этого момента я редко видел какие-либо машины: раньше раз в неделю в деревню приезжал грузовик, но это давно прекратилось, поэтому звук моторов был мне в новинку.

Звук исходил от немецкой моторизированной колонны, поднимающейся вверх по извилистой горной дороге, ведущий к Сан-Мартино — маленькой церквушке с парой каменных домиков для летнего выпаса скота, но также и с бетонными опорными пунктами, уцелевшими еще со времен Первой Мировой Войны (поскольку находилось это местечко рядом с границей) на старой Линии Кадорна (как теперь называется система укреплений, построенная вдоль итало-швейцарской границы в промежутке между летом 1915 года и весной 1918 года). Почти в это же время появились бомбардировщики Юнкерс Ю-87 «Штука» и начали бомбить гору. Когда они закончили свое дело, раздалась пулеметная и ружейная стрельба, которая продолжалась большую часть дня, пока оглушительная тишина не опустилась на долину.

В долине По я видел небольшую группа партизан, состоящую из 10 армейских офицеров, 70 солдат-берсальеров (стрелки из особого рода войск в итальянской армии) из казарм Порто Вальтравалья и 20 солдат из стран-союзников, бежавших из лагеря военнопленных. Они бежали 8 сентября, но им не удалось пересечь границу с Швейцарией. Партизанский отряд носил имя «Группа пять дней» (в память о «Пяти днях Милана», когда в 1848 году в городе произошло восстание против австрийцев). Командовал отрядом подполковник Карло Кроче, имевший кличку Джустиция (Справедливость) среди партизан, он позднее вернулся в Италию и погиб в одном из последовавших сражений.

В то время я не знал об этом, а эту информацию я позднее почерпнул из официальных итальянских архивов, которые свидетельствуют о том, что операция началась «в ночь с 13 на 14 ноября 1943 года», и что бомбардировщики были задействованы только 15 ноября, но я отчетливо помню, что было раннее утро, когда все началось, если это и вовсе не произошло во время, пока я спал. Две тысячи немцев приняли в этом участие, вместе с батальоном Черных бригад. Несмотря на то, что они значительно превосходили противника по численности, они столкнулись с упорным сопротивлением, и два бомбардировщика были сбиты. Большинство партизан, как я узнал впоследствии, прорвались через кордон в Швейцарию ночью 15-го сентября, унеся с собой жизни 50 человек. Шестерых из них поймали и переправили в Луино, где после жестокого обращения во время длительного допроса их пристрелили. Несколько дней спустя после этого сражения немцы подорвали маленькую церквушку. Когда я увидел Сан-Мартино в июне 1945 года от нее осталась лишь груда развалин.

Во время этой операции младший брат владельца деревенского магазина Бенедетто Исабелл отправился в Сан-Микеле, чтобы подготовить его к летнему выпасу деревенского скота. В горах по-прежнему лежал снег. Никто не знает, что в точности произошло, но при входе в Сан-Мишель был организован временный немецкий пропускной пункт, и мужчина был убит выстрелом в голову (на месте его убийства сейчас установлена мемориальная доска). Между тем, его семья начала волноваться, потому что время шло, но обратно он не возвращался, но тут позвонил фашист-ополченец, который официально сообщил, что Бенедетто был застрелен «при сопротивлении аресту» и что его тело можно будет забрать на следующий день, на том же самом месте, где оно лежало до сих пор, до наступления комендантского часа. Я всегда гордился моим отцом. В связи с тем, что произошло после этого, он и еще несколько мужчин из Мусадино решили, что с них хватит: они зажгли фонари и пошли в горы в тот же самый день, пробираясь сквозь снег, вопреки действующему комендантскому часу и спустили его тело вниз на импровизированных носилках, которые они несли, сменяясь, группами по 4 человека. К рассвету они уже были в деревне с телом Бенедетто.

Немцы потом заявили, что только члены семьи Бенедетто и близкие друзья могут присутствовать на его похоронах, но в итоге на них собралась вся деревня, включая нас, мальчишек, и множество людей пришло из соседних деревень. Когда гроб, за которым шли родственники, несли через Мусадино к деревне Домо, где находились церковь и кладбище, все больше людей безмолвно покидало свои дома и присоединялось к процессии. Кладбище было полно народа, некоторые были вынуждены оставаться за его воротами. Я не думаю, что кто-то это специально организовывал, это был спонтанный акт неповиновения.

 

Немецкий «найм»

В возрасте 14 лет, в июне 1944 года, после недолгого периода работы строителем я стал работать вместе с отцом на фабрике в Порто Валтравалья. Меня посадили за токарный станок, делающий шурупы. Однажды утром, после нескольких недель работы до нас дошли слухи, что немцы собираются устроить «растрелламенто» (поиск и облаву), которые происходили все чаще: рабочих от 14 до 50 лет собирали и отправляли работать в Германию. Приказ «нанять» рабочих для Германии был выпущен 3 марта 1944 года, но слово «найм» в данном случае было эвфемизмом, потому что людей заставляли это делать насильно без права на отказ. Мы все ринулись прочь с фабрики и взобрались на холм, откуда смотрели за скорым появлением немцев.

В 1944 году дела обстояли очень плохо, и я начал привыкать к тому, что людей убивали или они пропадали. То, как себя сейчас вели немцы, всем казалось бесчувственным. Часть итальянской армии была переправлена в Германию для рабского труда, и все больше и больше молодых гражданских рассматривали участие в партизанских отрядах как единственную возможность избежать отправки на работы в Германию. Но по мере того, как росло число партизанов, нацистские и фашистские репрессии становились все жестче. Это был год гражданской войны Италии — партизаны против радикальных фашистов-республиканцев с очень небольшим количеством пленных с обеих сторон. Банды фашистов, казалось, были самоуправляемыми и явно бесконтрольными: захваченным в плен партизанам выдавливали глаза или делали еще, что похуже, прежде чем пристрелить. Территория, где мы жили, теперь была частью Итальянской Социалистической Республики, известной как Республика Сало, в честь маленького городка Сало на берегах озера Гарда, где теперь располагался штаб Муссолини. На этих территориях, якобы контролируемых Муссолини, всем заправляли немцы.

В начале этого периода я стал свидетелем невероятного происшествия. Деревенские мужчины имели обыкновение собираться в местной «остерии» [тип итальянского ресторана], чтобы выпить вина и сыграть в карты, но не в публичной зоне в передней части заведения, а в гостиной ее владельца сзади. Я был там однажды вечером с отцом, когда два немецких солдата, патрулировавших территорию, вошли в публичную зону гостиницы, но увидев, что она пуста, пошли в покои хозяина с задней стороны. Мне показалось, что они средних лет. Один сел рядом со мной, а другой — напротив, перекидываясь несколькими фразами на ломаном итальянском. Один начал показывать нам фотографии своей жены и детей. Затем я услышал спор, который велся почти шепотом на ломбардском диалекте, в ходе которого молодой мужчина убеждал, что они должны убить их, а другой говорил, что это только навлечет беду на деревню. Во время этого спора я держал в руках стальной шлем одного из солдат и почувствовал, что мои руки начинают трястись. Ничего не случилось, и они с улыбками на лицах отправились продолжать свою миссию.

Кто-то потом донес фашистам о произошедшем, потому что однажды ночью вскоре после этого случая дом молодого человека, который убеждал остальных убить немцев, подвергся рейду. Когда они начали подниматься по лестнице, ему удалось выйти через окно в спальне и повиснуть на руках на балке. Ему удалось бежать после их ухода, но я никогда его больше не видел.

По мере того как росла активность партизан, репрессии ужесточались. Я помню, как на нашей «портоне» (тяжелая деревянная двойная дверь с маленькой вставной дверью, которая вела во внутренний двор) был наклеен плакат на немецком и итальянском языках, на котором были перечислены 20 пунктов, каждый из которых заканчивался «… наказание за это — смерть». Преступления, заслуживающие смертной казни через публичное повешение, варьировались от помощи партизанам до поимки после наступления комендантского часа или срывания постеров.

Опубликованный приказ немецкого команданта, генерала Альберта Кессельринга гласил, что за каждого немца, убитого партизанами, будут застрелены 10 случайно выбранных итальянцев. Приведу цитату, чтобы передать вам общее ощущение от многих подобных официальных сообщений: немецкий 5 корпус, 1 S, номер 391, от 9 августа 1944 года: «если будут совершены преступления чрезвычайной жестокости, особенно против немецких солдат, соответствующее число заложников будет повешено. В подобных случаях все жители этой местности будут собраны вместе, чтобы стать свидетелями казни. После того как тела провисят 12 часов, публике будет приказано похоронить их без погребальных церемоний и услуг священника» (смотрите страницы 316-327 из книги Ричарда Лэма «Война в Италии 1943-1945 годы: Жестокая история», опубликованной Джоном Мюрреем в 1993 году; там размещен полный текст этого приказа и многие другие леденящие душу документы).

Скорее всего, это были не простые угрозы, а больше блеф и запугивание. 12 августа 1944 года в Сант’Анна ди Стаццема, в провинции Лукка, были убиты 560 мирных жителей, а 26 сентября того же года 31 человек был публично повешен в Бассано дель Граппа. Это лишь два из многих подобных жестоких эпизодов.

 

Переживу ли я войну?

В один день я в действительности подумал, что мое везение иссякло (к тому моменту я не верил, что переживу войну). Я был во дворе своего дома, когда член Черных бригад вошел туда, неся с собой пулемет. Ему было 16, он назвал мне свой возраст, и я знал к тому моменту на личном опыте, что эти молодые фанатичные отморозки были самым большим злом: они были паникерами, готовыми начать стрельбу под любым предлогом. Он спросил меня, кто живет здесь, и я ответил ему. Затем я внезапно вспомнил, что в год свержения Муссолини я нарисовал на белой стене рядом с нашей дверью на первом этаже «Долгих лет жизни, Бадольо!». Я подумал, что он может обнаружить эту надпись, хотя она и была прикрыта связками валежника. Многих убивали за гораздо меньшие провинности, чем эта. Он только начал разговаривать со мной, хвастаясь своим возрастом и показывая мне cвои кинжал и пулемет, когда кто-то из его отряда назвал его по имени, и он тут же ушел.

В другой раз я дурачился с товарищами, мальчиками моего возраста, во время короткого перерыва на фабрике. Мы перекидывали бумажный шар между нашими станками. Я тоже хотел ударить по нему, но промахнулся, моя деревянная «цокколо» (моя сандалия на деревянной подошве) слетела с ноги, и моя нога ударилась о край загрузчика деталей на станке, из-за чего произошло рассечение между мизинцем и соседним пальцем. Боль была чудовищная, и окружающие поняли, что я получил серьезную травму. Меня донесли до кабинета первой помощи, и сообщили о произошедшем моему отцу. Он держал мою ногу, пока в рану мне лили йод, чтобы прижечь ее после обработки от грязи и машинного масла. Сейчас я уже не могу восстановить в памяти, как я добрался до дома, должно быть на лошади и повозке. Дома у меня в то время гостил мой друг, миланский беженец. Его звали Амлето и ему было 17 или 18 лет. Он имел на меня большое влияние. В обмен на то, что я помогал ему учить английский (который к тому моменту я почти позабыл), он учил меня играть в шахматы и зародил во мне неугасающий интерес к астрономии. В то время из-за отключения электричества небо притягивало взгляд, с его мириадами звезд.

Когда Амлето увидел, что произошло, он предложил отвезти меня к доктору Балеро в Порто на своем велосипеде, чтобы выяснить, не нужно ли зашивать мою рану. Моя мать согласилась, что я должен у него побывать, и он отправился в путь со мной, восседающим на перекладине. Мы почти уже добрались до Порто, когда наткнулись на дорожно-пропускной пункт. В этот раз это были не улыбающиеся солдаты средних лет, а группа СС, с членом Национальной Республиканской Гвардии в роли переводчика. Мы оба подняли руки вверх, я — сидя на земле, а Амлето — стоя рядом со мной. Нас попросили предъявить удостоверения личности и спросили, куда мы направляемся. Я рассказал им, что произошло, и они обнажили и осмотрели мою ногу. Я помню, что итальянский фашист сказал «Это бессмыслица. Его должны были отправить с фабрики, а не из Мусадино» или что-то подобное. Я сказал, что состояние мое ухудшилось.

В этот момент Амлето, видя, что дела не идут гладко, достал карту члена Республиканской фашистской партии, после чего нас немедленно пропустили. А ведь я так много всего рассказал Амлето и боялся, что подверг своего отца и других опасности. Я был поражен и едва мог говорить с Амлето. Он сам заговорил со мной: «Не волнуйся, все не так, как тебе кажется», но я не видел его вновь плоть до вечеринки Южноафриканской армии, в составе которой я состоял, в 1945 году. Она проходила в Альберго дель Соле в Порто Валтравалья, и на нее были приглашены известные итальянские бойцы сопротивления, отобранные мэром.

Я стоял, глядя, как кто-то танцует, когда внезапно рядом со мной возник Амлето в партизанской униформе, дополненной красным коммунистическим шейным платком. Он сказал мне, что был членом коммунистической партии и что ему приказали вступить в Республиканскую фашистскую партию для прикрытия, но он присоединился к партизанскому отряду после того инцидента на дороге, опасаясь, что я поставлю его под удар, рассказав остальным, что он член партии. Я сообщил ему, что никому об этом не рассказывал, но, наверное, сделал бы это, если бы он вернулся.

Я должен пояснить, что до июля 1943 года почти у любого итальянца была членская карточка фашистской партии. Массовое членство началось в 1932 году и продолжало увеличиваться год от года. Добровольным оно перестало быть, когда все государственные служащие, как на центральном, так и на местном уровне, должны были вступать в партию в обязательном порядке. Впоследствии почти каждый рабочий был в ее рядах. В сентябре 1943 года произошла внутренняя чистка, и только воинствующие фашисты оставались в Фашистской республиканской партии. Именно поэтому я был так поражен, когда Амлето показал свою членскую карточку. В середине 1944 года всем жителям, начиная с 14 лет, выдали новые удостоверения личности, которые надлежало все время носить с собой. Отличительной их особенностью было указание на них расовой принадлежности владельца, на всех была надпись на итальянском «Раса: Ариец». Евреи на такую карточку права не имели.

Амлето был прав, говоря, «все обстоит не так, как кажется». Случай, противоположный этому, произошел в Мусадино. Справа к нашему дому прилегал другой дом, выходящий на наш двор. Верхний этаж его занимала семья беженцев из Милана, состоящая из женщины и двоих ее детей. В выходные их обычно навещал ее муж, приезжавший из Милана, которого я знал только под кличкой «Барбуто» из-за его опрятной бороды. Он всегда приветствовал меня и других в дружелюбной манере и пользовался популярностью в деревне. Затем в мае 1945 года, сбрив бороду, он переехал в Мусадино на постоянное место жительство, сказав, что у него больше нет дома в городе. Вскоре после этого он был арестован и конвоирован в Милан, где после короткого суда его приговорили к 30 годам тюрьмы. Учитывая, что это произошло в самый разгар массовых убийств, его можно было считать счастливчиком. Выяснилось, что он имел удостоверение члена Республиканской фашистской партии и при этом был ответственен за несколько арестов и убийств в Милане. Если фашист избегал смерти, то приговоры, подобные тому, что вынесли ему, были достаточно распространены в 1945 году. Но почти во всех подобных делах, кроме исключительных случаев, приговоренные были амнистированы или же наказание им было смягчено в 1948 году и позднее.

Война теперь казалось мне нормой. Еще один инцидент, который я помню отчетливо, произошел, когда я снова смог ходить, перед моим возвращением на работу. По поручению отца я отправился в деревню с другой стороны горы. Я уже возвращался назад и мог видеть, как большая часть озера Маджоре простирается передо мной, когда услышал звук самолета и увидел его в виде точки на небе. Звук становился все громче и громче, и у меня стало создаваться впечатление, что он идет прямо на меня. Пулеметные обстрелы с воздуха были делом привычным, поэтому это не показалось мне странным, и я не задавался вопросом, почему метят именно в меня, а просто бросился в сторону от дороги. Самолет, как мне показалось, пролетел в нескольких сантиметрах от моей головы, с ревущим мотором, но в действительности это, наверное, было в метрах 15. В то время как я присел у водопроводной трубы, самолет продолжал лететь прямо и в течение нескольких секунд врезался в гору примерно в 100 метрах от меня. К тому моменту я настолько привык к военным действиям, что даже не потрудился сходить и взглянуть на место крушения, а лишь поднялся на ноги и пошел в сторону дома. Когда я добрался туда, мне сказали, что пилот этого самолета спрыгнул с парашютом еще над озером, но я его не видел.

 

Работа за еду

Теперь к нашим мучениям прибавилось еще одно. Мы не могли достать соль. Поначалу мы использовали каменную соль, предназначавшуюся для животных, затем замачивали или разламывали пустые бочки из-под соленой рыбы (чтобы выудить оттуда соль — редакция), под конец не осталось вообще ничего. Люди страдали от периодических головных боли. Обычно даже если ты не добавляешь соль в еду, она и так там присутствует в виде консерванта. Соли не было нигде в окрестностях. Вдобавок к этим злоключениям зима 1944 года была самой холодной. Температура в долине По опустилась до беспрецедентых -16 градусов по Цельсию. В 1941 году было очень холодно, но в этот раз было еще хуже, и все топливо было израсходовано.

Я не вернулся на фабрику после того, как моя нога зажила. Мой отец договорился, что я буду работать и жить у Анджолина Изабелла в обмен на еду. Анджолин был самым богатым человеком в деревне. Он владел парой быков, которые использовались для перевозки телег с дровами и другими товарами, мулом, несколькими коровами, овцами и козами. Я должен был заботиться об этих животных, кормить, доить, чистить их. Анджолин также владел таверной в Сан-Микеле, месте, где был бессмысленно убит Бенедетто Исабелла. Это была небольшая деревушка, подобная Сан-Мартино, которая пустовала на протяжении зимы и где люди жили с начала весны до ранней осени, когда домашний скот приводили сюда на летние горные пастбища.

Немцы и фашисты схватили Анджолина в его же таверне и обвинили в том, что он доставил партию штыков (из казарм, разворованных в 1943 году) партизанам. Они разбили все его бутылки снаружи заведения и заставили его снять обувь и бегать взад и вперед по разбитому стеклу, а сами понукали его. Повредив постройку, они вдобавок украли у него свинью. Он никогда полностью не оправился от этого инцидента, и это была одна из причин, по которой ему нужна была помощь в работе.

25 апреля 1945 года по всей провинции прокатился бунт. Я помню, как шел по отвесной дороге из Порто в Мусадино, когда внезапно мимо пронеслась группа вооруженных молодых людей на велосипедах. Они явно были партизанами, но никогда до этого я не видел партизан при свете дня, как сейчас. Я помню, как прокричал что-то вроде «Порто полон немцев», и они закричали в ответ «Мы знаем!». Немцы сдались позже в тот же самый день, и им было разрешено покинуть эти территории, но за этим последовала волна казней, преимущественно через повешение, известных местных фашистов. Я не могу припомнить, чтобы кто-либо из них был повешен в Порто, но местная газета сообщила, что около 10 человек были вздернуты в Луино, а одного из фашистов разъяренные местные жители вытащили из машины, которая везла его на казнь, и избили. Никто пока еще не был уверен, что это конец и что немцы не вернутся. Противоположный берег озера Маджоре, у подножия горы, был освобожден партизанами почти месяц назад, но постоянно обстреливался немцами и фашистами с нашего берега озера. Да и сам факт освобождения партизанами не означал, что война закончилась.

Я вернулся на работу к Анджолину. Несколько дней спустя я был в горах возле Сан-Микеле, когда внезапно колокола в долине начали звенеть, и деревня за деревней начали вторить этому прекрасному звуку. Я тут же понял, что война кончилась, и не верил, что пережил ее, ведь многие мои друзья погибли, не от пуль, а от болезней и недоедания. Я побежал вниз с горы. Когда я подошел к первой из деревень, то увидел, что все жители вышли на улицы, смеясь и радуясь, затем я добрался до Мусадино и до дома. Моя мама была вне себя от радости. Она сказала, что отец хотел, чтобы я присоединился к нему в Порто. По ее словам, он был с южноафриканцами. Я тут же отправился в путь, спускаясь вниз к берегу озера.

 

Встреча с южноафриканцами

Я не видел отца уже три месяца. В Порто я обнаружил, что берег озера запружен солдатами союзных войск. Я подошел к одному из них и спросил: «Вы знаете Питера». И меня и моего отца звали Питером (но его итальянское имя было Пьетро, а мое — Пьеро). Я до сих, несмотря на прошедшие годы, помню его ответ. От сказал: «Сынок, здесь на любой станции есть свой Питер».

В итоге я нашел его, и первая вещь, которую сделал мой отец, — отвел меня на кухню. В тот же вечер, сидя с южноафриканскими солдатами на берегу озера, он сказал, что Муссолини был застрелен и повешен на Пьяцалле Лорето в Милане.

Большинство британцев были потрясены таким концом Муссолини, не зная всю историю Пьяцалле Лоретто. На этой площади располагалось сгоревшее депо, а на этом самом месте утром 10 августа 1943 года, немцы и фашисты застрелили 15 человек, чьи тела потом лежали грудой одно над другим. Эти люди — Андреа Эспозито, Доменико Фьорани, Жан Антонио Бравин, Гуильо Касираги, Ренцо дель Рикко, Умберто Фоганьоло, Тулио Галимберти, Витторио Гаспарини, Эмидио Мастродоменико, Сальваторе Принципато, Анджело Полетти, Андрея Раньи, Эральдо Сончини, Либеро Темоло и Витале Вертермати. Самому юному из них был 21 год, самом зрелому — 46 лет. Это забытые имена, которые заслуживают того, чтобы их помнили. Их тела выставили грудой на всеобщее обозрение, а родственниками было запрещено отдавать последнюю дань уважения усопшим. Фашисты, охраняющие тела и не позволяющие родственникам приблизиться к ним, провели тот день на публике, смеясь и отвешивая шуточки об этой «груде мусора». Человек, который отдал приказ об этой бойне, — начальник службы безопасности нацистов — Теодор Эмиль Саевеке.

Эти 15 мужчин теперь известны как мученики Пьяцалле Лоретто. Некоторых из них подвергли ужасным пыткам, а партизаны поклялись, что именно на этом месте Муссолини и его 14 близких соратников будут повешены живыми или мертвыми. Когда Муссолини сообщили о бойне, устроенной немцами, он якобы сказал: «Мы дорого заплатим за эту кровь». Теодор Эмиль Саевеке также распорядился казнить 53 евреев в Мейне на озере Маджоре в сентябре 1943 года. После войны он вел мирную жизнь в Германии, несмотря на все попытки привлечь его к ответственности за содеянное, и только в 1990-х годах он получил пожизненное наказание.

В своей в других отношениях замечательной книге «История Второй Мировой Войны» (Penguin, ISBN: 0140285024) Питер Калковоресси говорит, что ни один южноафриканский солдат не служил за пределами африканского континента. В этом он не прав. В конце апреля 1945 года войска оттуда прибыли в Порто Вальтравалья, в составе Батальона Императорской Легкой Кавалерии и Кимберлийского полка (по названию города в ЮАР). Вместе они составили часть шестой бронетанковой дивизии ЮАР. Я был с ними с апреля 1945 года вплоть до их отправления домой в августе 1946 года.

В середине 1945 года партизан призвали разоружаться в попытке прекратить кровопролитие, в ходе которого почти 30 тысяч фашистов были казнены (официальные цифры свидетельствуют, что 19 801 фашист был застрелен или повешен с 25 апреля 1945 года против 45 191 партизана и антифашиста, которых постигла та же участь от рук нацистов и фашистов в 1943-44 годах), и неизвестно было, как они на это отреагируют. Никто не пошел на этот риск, и южноафриканские военные были приведены в состояние полной боевой готовности. Мне удалось пробраться по заросшей тропе, и мы отправились на огромную спортивную площадку за пределами Милана. Мой отец не знал, что я был там. Я видел там сотни вооруженных партизан, выстроенных в шеренгу и окруженных южноафриканскими солдатами, которые были вне поля зрения. С обоих сторон прозвучали речи, в ходе которых мой отец исполнял роль переводчика. Все прошло хорошо, и партизаны мирно сложили оружие, и ушли с развевающимися флагами.

Позднее в 1945 году совместный батальон Императорской Легкой Гвардии и Кимберлийского полка был направлен в Споторно, очень милое местечко на побережье Италии, в то время как остатки 6-й Дивизии ЮАР остались на территории региона Луино. Я и мой отец отправились с ними. До Милана мы добрались на джипе. Там я увидел, почему в нашей деревне было столько беженцев из этого города. Милан казался полностью разрушенным. Оттуда мы ехали в задней части 3-х тонного грузовика. Почти все мосты были уничтожены, и мы могли подняться по крутым откосам только перемещаясь вверх задним ходом на скорости около 2-х миль в час. Поездка казалась нескончаемой, но разрушения, которые я видел по пути, заставили меня осознать, как нам повезло, что война прекратились до того, как линия фронта дошла до нас. Сразу после Рождества 1945 года батальон ЮАР отправился домой, с боем прокладывая себе дорогу от южной Италии до Флоренции. К тому моменту у меня там завязались крепкие дружеские связи. Мой отец и я вернулись в Мусадино на 15-тонном грузовике, загруженном консервами и бренди из ЮАР. Спустя почти месяц отец вернулся на работу на фабрике, а я стал гражданским денщиком двоих южноафриканских офицеров в Луино и Варезе. После всего произошедшего это было, как жить в раю.

Но есть еще один момент. В августе 1945 года я побывал на танцах в Луино. Южноафрикацы остановили мероприятие, чтобы объявить о сбросе атомной бомбы на Японию. Меня попросили подняться на сцену, где играл оркестр, и сделать объявление на итальянском. Я очень смутился, потому что я не знал, как по-итальянски будет атомная бомба, потому что я о таких бомбах никогда не слышал. И я пробормотал под одобрительные возгласы, что была сброшена большая бомба. Какая-то бомба.

 

Назад в Англию

В конце 1946 года я вернулся в Англию вместе с тетей моего отца по имени Эстер Матури, которая специально приехала навестить родственников и забрать меня. Я помню, как мы пересекли границу со Швейцарией и остановились в Базеле. Городское освещение в ночные часы потрясло меня, равно как и магазины, полные шоколада и предметов роскоши. Я ведь полностью забыл, как выглядит нормальный город. Путешествие из Базеля в Кале заняло три дня, большинство мостов во Франции были уничтожены, и мы медленно проезжали по временным мостам Бейли (сборно-разборные мосты из готовых металлических ферм — редакция). Мы прибыли в Довер, где у меня изъяли мой британский паспорт, выданный в то экстренное время. Много лет спустя, когда я сам стал работать в иммиграционной службе, я вспоминаю то время и тех двоих британских офицеров, которые, как я теперь знаю, состояли в специальном подразделении.

Моя мать вернулась с сестрой Глорией в 1947 году, а позже, в этом же году, к ней присоединился мой отец. Я никак не мог обосноваться, и в 1948 году я вступил в ряды армии, служившей в Германии и на Дальнем Востоке, как солдат кадрового состава Королевской Артиллерии. Я покинул армию в 1953 году, а в 1956 поступил на госслужбу, наконец, в 1965 году перейдя в иммиграционную службу, где я на протяжении восьми лет трудился рядовым сотрудником в городе Фолкстон (в графстве Кент), а затем восемь лет был главным специалистом по иммиграции во Втором Терминале аэропорта Хитроу, а под конец стал инспектором в Третьем Терминале. Я вышел на пенсию в 1987 году.

Во вступлении к своей книге «Война в Италии в 1943-45-х гг: Жестокая история» Ричард Лэм говорит, что «на севере … немцы ввели режим террора, произвольные аресты были привычным делом, равно как и массовые казни невинных людей. При этом условия для жизни были сносные: было достаточно еды и инфляция поддерживалась на низком уровне, и всегда можно было найти работу в промзоне. В южной же части, оккупированной союзническими войсками, был голод, потому что британцы и американцы не могли осуществлять достаточно поставок, чтобы прокормить население, а производство еды в домашних условиях в том регионе было ограничено». У жителей северных регионах, в коммуне Валтравалья, с огромной вероятностью, был другой опыт. Гражданского транспорта тогда практически не было, немцы «ввели режим террора», мало заботились об обеспечении итальянцев провизией или о том, «достаточно ли еды». Наоборот, немцы часто реквизировали скот. Мой голод, и голод других, подобных мне, был настоящим.

Что касается еще одной истории. Джузеппе Бастининани, итальянский посол, которого так заинтересовала моя загипсованная из-за перелома рука в 1940 году, стал губернатором оккупированной Италией Далмации. Затем он стал преемником Чиано на должности секретаря иностранных дел. В июле 1943 года он проголосовал за выдвижение Гранди, которое привело к падению Муссолини. В начале 1944 года он направился в горы, будучи разыскиваемым немецкими и республиканскими фашистами. На суде над Чиано и другими, проходившим в Вероне в 1944 году, он был заочно приговорен к смерти, но ему удалось пересечь горную границу со Швейцарией. В 1947 году, вернувшись в Италию, он был арестован во время своего проживания инкогнито в Калабрии и отправлен на суд в Рим за его фашистское прошлое. Там он был освобожден и оправдан. Он умер в Милане в 1961 году. В 2003 году его чествовали, наряду с другими итальянскими дипломатами и военными, бывшими в стане фашистов, в израильском документальном фильме «Добродетельный враг», показанном в ООН, за его роль в спасении 40 тысяч евреев в Югославии. Когда он был губернатором Далмации, он выдавал им фальшивые документы и помогал им переправиться в Швейцарию.

Я вернулся в Мусадино в 1967 года на короткое время. Многое изменилось. Мощеные улицы были покрыты щебнем, а по дорогам сновало множество скутеров Ламбретта и Веспа. Многие деревенские жители теперь работали в Милане или Варезе. Почти все теперь говорят на стандартном итальянском, а ломбардского диалекта почти не слышно. Быки тоже пропали, как пережиток прошлого. В доме теперь есть водопровод и туалет. Его теперь в качестве загородного летнего домика используют мои французские родственники. Фонтан с краном на площади по-прежнему здесь. Многие были поражены, когда я рассказал, что это был единственный источник воды на протяжении пяти лет. Многие старики умерли, и, кажется, что война происходила в другом мире. Даже немцы вернулись, в этот раз в качестве желанных туристов.

 

Читайте первую часть: Детство в фашистской Италии

 

Рассказ записан 8 ноября 2003 года

Перевод Ярославы Кирюхиной для www.world-war.ru

Источник: http://www.bbc.co.uk/history