Потери

Ким Борисович Клинов

22 июня 1941 года мы, по традиции, всей семьей собрались на пляж. Погода стояла отличная. Мой отец Семен Львович готовил снаряжение, а мама Зара Маркуоовна (латышка) — еду. Мы с двумя братьями: один Лева младше меня на 2 года, другой — старше на 5 лет, радовались предстоящему дню — хорошей погоде. Я заранее предвкушал обычную переправу на пароме на противоположный берег реки Десны. Нам полюбился этот песчаный берег, тянущийся вдоль заливных лугов.

Ничто не предвещало беды. Неожиданно на пороге появился сосед. Лицо его было блед­ным: «Собрались на Десну? — спросил он, — Включайте радио. Война. На нас напали немцы».

Из репродуктора неслась бодрая музыка, потом сказали, что будет выступать Молотов. Так для меня началась Великая Отечественная война. Я, одиннадцатилетний пацан, не мог представить себе всей грозной опасности, нависшей над нами. Ведь по радио столько раз говорилось, что мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом. Накануне шел фильм «Если завтра война», где бравые пехотинцы шагали в строю с винтовками наперевес, вздымали воды линкоры, в воздухе наши верткие истребители ловко обивали фашистские самолеты. Я твердо верил, что мы скоро непременно разобьем врага, как это было на озере Хасан, реке Халхин-Гол, в Финляндии.

Вскоре и для нас нашлась работа. Мы, дети, вместе со взрослыми рыли во дворах щели для укрытия от авиабомб, заклеивали окна крест-накрест бумагами. Мне казалось, что это романтическая игра.

Впервые я понял, что это не игра, когда увидел немецкие самолеты, пролетающие над нами. Над городом раздался сигнал воздушной тревоги, а для нас, мальчишек, это был сигнал: лезть на крышу нашего двухэтажного дома. Благо, нам ни­кто не мешал. Отец пропадал на работе. Он был ответственным работником Горисполкома. Мама — учительница немецкого языка — была занята в воинской части.

Отсюда с крыши открывался замечательный вид на дома и перелески. Бомбардировщики, тяжело урча моторами, шли на небольшой высоте. По три в ряд — 9 штук. Я был потрясен, что у немцев такие красивые самолеты. Ведь в кино их показывали хуже наших. Самолеты летели медленно и самоуверенно, ника­кого внимания не обращая на непрерывный треск зениток, как матерый волк идет сквозь свору дворняжек. Над ними с резким визгом вились немецкие истребители. Таково были мое первое знакомство с врагом. В дальнейшем мы не раз наблюдали, как в наш тыл с немецких самолетов на парашютах забрасывали шпионов.

Отец приходил с работы, приносил тревожные вести, мама еще больше волновалась. Город перестраивался на режим во­енного времени.

Только нам, мальчишкам, все было нипочем. Мы бегали по воинским частям, смотрели на танки и пушки. Возле штаба раздавали винтовки СВТ «самозарядная винтовка Токарева». Бойцы сидели недалеко в скверике с очень грустными лицами, а мы, пацаны, все ждали, когда же наши перейдут в наступление.

Однажды отец, придя с работы, наказал нам никуда от до­ма не отлучаться, придет грузовая машина и мы отправимся в эвакуацию. Мама срочно побросала одеяла и простыни, необходимые вещи, завязала их узлом. Я еще не знал, что с этого момента начинается худший перелом нашей жизни и судьбы.

Приехали на вокзал. Распределились вдоль путей. Подошел состав из теплушек, пахнущих карболкой. Кто пошустрее, занял место с нарами, нам досталось место внизу у двери. Зато в от­крытую дверь можно было следить за всем происходящим. Отец нервно курил. Матери он сказал, что всех работников исполкома оставляют в городе, чтобы заняться дальнейшей эвакуацией семей с малыми детьми в первую очередь. Отец каждому из нас персонально дал наказ: не трусить, помогать матери, привыкать к новым условиям жизни.

Рассветало. Пахло зеленью, пели соловьи, казалось, не было никакой войны. Семафор открыл нам путь. Поезд дал гудок и очень медленно покатился по рельсам. Еще некоторое время мы могли наблюдать за отцами, которые старались, провожая нас, не отстать от поезда. При свете рассветных лучей их лица казались серыми, удрученными. Больше я отца не видел никогда.

После войны старший брат пытался выяснить что-нибудь об отце. Получили официальный ответ, что сведений о нем нет. Таким образом, считается, что он пропал без вести.

Через месяц мы прибыли в Оренбургскую, тогда Чкаловскую область, село Буранное. Здесь нас поселили в школьном здании. Местное население приняло нас хорошо. В этом краю прожи­вали русские, казахи, татары, Это был крепкий устоявшийся колхозный быт. Поля на тысячи гектаров раскинулись под созревшей пшеницей. На добротных пастбищах паслись стада коров и овец. В селе были кинотеатр и библиотека. Буквально на второй или третий день пришел председатель колхоза. Он просил нас, в том числе детей, помочь с уборкой урожая. При­везли нас на колхозный стан — это небольшой вагончик, где предстояло поселиться нам надолго.

Старший брат определился в МТС (машино-тракторную станцию) возить горючее от железной дороги до МТС на паре лошадей. Он ловко управлялся с ними. Ему это нравилось. А нам с младшим братом поручили возить на волах зерно от комбайна на ток. Я сначала боялся подойти к волам: они страшно мотали головой, не давали ухватиться за рог. Но едва я повисал на их рогах, как они становились удивительно покорными. Мы вместе с братом надевали на шею животных неподъемное ярмо, и они примирялись со своей участью. Волы были приучены к своему делу, сами подходили к грохочущему комбайну и ждали, когда насыплется зерно в телегу. И с моим повелитель­ным возгласом «ЦОБ-ЦОБЭ» /правый — левый/ отправлялись в обратный путь. Так было с раннего рассвета до заката.

В то время кормили нас сытно, но однообразно. Преимущественно пшенной кашей. Платили трудоднями — по нескольку килограмм пшеницы на трудодень.

Получили от отца открытку. Он писал, что в городе безвластье, все магазины представлены местным жителям, чтобы имуще­ство и продукты не достались врагу. Написал, что постарается добраться к нам в Буранное.

Наступала осень. Пора было определяться с учебой и нашим положением. Матери нашли место учительницы в селе Ветлянка. Мы переехали туда. Наше пребывание в селе Ветлянке заметно отличалось от жизни в селе Буранном. Во-первых, отношением местных жителей к эвакуированным, нас они называли «выковыренными». Никто не хотел пускать к себе в дома «пришельцев».

Это приходилось делать с помощью власти сельсовета. Да и то ненадолго. Всеми способами они пытались освободиться от непрошенных гостей. В результате наша семья оказалась на холодном полу, в самодельной мазанке на краю деревни, где жила одна молодая хозяйка-татарка.

Старшего брата призвали в армию.

Пока оставались запасы зерна, мы как-то еще обходились. Труднее всего доставалось матери. Она должна была находиться в школе хоть как-то прилично одетой, что трудно было осуще­ствить в наших условиях. К тому же нас начали заедать вши. Здоровье матери ухудшилось. Она перестала посещать школу. Едва наступила весна, мы с братом отправились в колхоз на по­левой стан, чтобы как-то прокормиться, да и хлебные карточки оставляли матери, чтобы она могла немного лучше питаться.

Работали с ранней весны до поздней осени, пока можно было ходить босиком. Кожа на ступнях ног настолько загрубела, что мы могли ходить безболезненно по колючкам.

Однажды зимой сосед пожертвовал мне старые галоши. Я намотал на ноги обмотки, обул их в галоши и отправился на работу в «Промкооперацию». В цех корзиноплетения меня приняли.

На нас, рабочих, возлагалась вся черновая работа: заготовка прутьев, очистка от листьев, сортировка. И за все это нам почти не платили. Давали в день по 0,5 литра молока. Я приносил его домой, и мы делили его на троих. А я считал, что так и нужно, и говорил за все спасибо, но тем не менее, работа в цеху пошла мне на пользу: я научился плести большие двуручные корзины, в которых удобно было переносить различные овощи.

С наступлением лета меня с мастером, которого мы называли «дед», направили караулить бахчу. Здесь росли арбузы и дыни. «Дед» плел свои корзины, а я радовался свободе и независимости. Караульщик из меня был никакой. С хворостиной я обходил свои владения в 30 гектар, никакого криминала в них не обнаруживая, кроме волков. Когда начали поспевать арбузы, к нам повадились в гости волки. Они не страшные в летнюю пору, потому что сытые. Арбузы для них служили лакомством.

Однажды я, как обычно, спал на листве, очищенной от прутьев. Послышался какой-то шум невдалеке. Смотрю, копаются в ботве волки. Они ищут спелые арбузы. Я замахнулся на ближайшего волка прутиком. Он отступил назад, оскалив зубы, и вся стая один за другим затрусила прочь.

В другой раз я привычно улегся так же на листьях. Вместо подушки подсунул под голову большой арбуз и крепко уснул. Как вдруг почувствовал, что кто-то старается из-под меня его выкатить. Сквозь сон я увидел волка над моей головой. Я опять же взял хворостину и отогнал от себя нежданного гостя. Крепкий сон опять свалил меня. Услышав нашу возню, «дед» выскочил из землянки, в которой он спал, и отогнал зверя. Оказывается, «дед» припрятал для своих гостей хороший арбуз. А волки хорошо разбираются в их качестве.

Но неожиданно моей вольготной жизни пришел конец. Внезапно с проверкой приехал сам директор. Он увидел, что у нас есть в запасе хлеб не местной выпечки. «Откуда?» — спросил он, наседая на меня. Пришлось признаться, что принес хлеб местный житель с целью незаконного его обмена на арбуз. Дело в том, что кусочки этого хлеба мы раскладывали по капканам для привлечения сусликов, которыми мы, в основном, и питались. Хочу сказать, что мясо сусликов очень вкусное и полезное. Первичная брезгливость быстро уступила чувству голода.

В ту пору мне было 13 лет. Я был расстроен, потому что мама лишилась права получать молоко. Я возвратился в колхозную бригаду. Здесь обстановка на­столько ухудшилась, что мы были вынуждены работать за одну похлебку, называемую «затирухой». Это когда горсть муки заваривается подсоленным кипятком. На трудодни ничего не давали под предлогом «все для фронта, все для победы».

К осени мы совершенно изорвались. Было очень голодно. В отдельные дни мы ничего не ели. На нашу продовольственную карточку иждивенца получали столько продуктов, что не хватало даже на неделю, не то, что на месяц. Мама где-то про­падала в сельсовете, но ничего не говорила. Потом объявила, что решением сельсовета нас отправляют в детдом. И однажды мартовским днем 1943 г. нас повезли на санях, запряженных лошадью, в село Покровку.

Детдом располагался в старом одноэтажном здании школьного типа. Мы довольно быстро освоились с обстановкой. Все было бы не так уж плохо, если бы опять не голодуха. В основном, ели пшенный суп, в котором «крупа гонялась за крупинкой» консервные банки использовали вместо тарелок.

Очень жаль было девочек — они походили на «ходячих скеле­тов», А мы, мальчишки, промышляли еду, как могли. В начале весны отправлялись на поиски щавеля, чеснока и другой зелени. Нам с братом пригодились навыки в плетении корзин. Весной мы нарезали прутья, когда они были еще гибкими. Затем предлагали местным жителям за несколько картошин. Тут же просили нам их сварить и съедали, чтобы более сильные ребята не успели ее отобрать у нас. Другой, более опасный промысел — нападение на обоз с зерном. Устанавливали, когда повезут на подводах зерно (пшеницу) на мельницу. Затаивались за каким-либо бугром или насыпью и внезапно, всей ватагой, набрасывались на телеги с зерном. Кучер яростно отбивался от нас кнутом. Нам попадало здорово по лицу и рукам. Голову защищали шапки-ушанки. На боль не обращали внимания, хватали зерно, рассовывали по кар­манам и убегали. Дальше, в спокойной обстановке, жарили это зерно на листах кровельного железа, разведя под ним огонь.

Мой старший брат Саша после окончания военного училища попал на фронт, был ранен (лишился глаза) и лечился в г. Виль­нюсе. Мы получили от него письмо и узнали об этом.

Начался 1944 г. Вестей от мамы не было. Я решил бежать из детдома. Подговорил брата. В мои планы входило вместе с мамой уехать на Украину в Чернигов, где мы до этого жили. Ведь этот город был уже освобожден от немцев.

Я поделился этими планами с воспитательницами. Они дали мудрый совет: «Зачем бежать нелегально, если можно сделать все это на законном основании. Нам выдали документы. Добрались по основной дороге до села Ветлянки. Подходя к дому, я не предвидел такого: нас ждало новое потрясение. Открыл дверь — и сразу же меня обдало запахом гниения: мама лежала на полу на спине, укрытая тряпьем, и тяжело, с хрипом дышала. Открыла глаза и с укором сказала: «Зачем вы пришли?». Это были единственные слова, произнесенные ею. Я привел фельдшера. Она поставила диагноз: «Септическая ангина». Это когда люди съедали проросшие зерна, на которых образовалась плесень, — почти 100% смертность. Она так пролежала, я не знаю, сколько времени, видимо, рассталась с надеждой выздороветь.

Фельдшер дал предписание везти ее в больницу. Председатель колхоза дал волов. Я постелил сено и вместе с попутчиками — девочкой, лет 15-ти, которая сопровождала еще и мужчину с диагнозом «водянка», — мы отправились в г. Соль-Илецк за 20 км.

Оказалось, что мост через р. Урал разломан. Решили ехать вброд. На середине реки застряли. Волы отказывались идти, потому что колеса увязли по ступицу, и на мои крики не реаги­ровали. Нам помог солдат с медалью «За оборону Сталинграда». Он стал неистово нахлестывать волов, те разом рванули, и мы выехали на другой берег. Приехали в больницу. И очередная напасть: больница отказалась брать больных. Повезли в другую больницу, и снова отказ. Повезли туда, куда возили вначале. Санитары занесли маму и мужчину в коридор. Положили на пол. Велели через три дня придти за вещами. Я еще не знал, что все это значит.

Начало темнеть. Мы отправились в обратную дорогу. Больше маму я не видел.

Ночевал один, потому что брат в это время находился на полевом стане. Через три дня меня вызвали в сельсовет. Сообщили, что моя мама умерла и похоронена на больничном кладбище. Выдали оправку о смерти. Я сообщил о нашей потере нашему старшему брату, который по-прежнему находился в госпитале в Вильнюсе. Несмотря на это, он приехал за нами и отвез нас в Москву к сестре отца. Не скажу, что тётя была очень рада нашему появлению, но, тем не менее, у нас жизнь потекла по другому руслу.

Младший брат Лева закончил ремесленное училище. Работал на Минском тракторном заводе, потом отслужил в армии, по­лучил высшее образование и работал в воинской части мастером по тяжелым грузоподъемным механизмам. Он умер несколько лет назад. Старший брат женился на медсестре из госпиталя. Дослужился от грузчика до начальника цеха. Его тоже уже нет в живых.

Я с помощью моей тети окончил 6-й класс средней школы, потом уехал к старшему брату в Ярославль. Там я стал в 16 лет бойцом профессиональной пожарной охраны, а комсомол направил меня в школу юнг Балтийского флота в г. Кронштадт. Через год, окончив школу с отличием, я перешел на службу в ВМФ (служил 5 лет) После демобилизации работал на Метрополитене почти 40 лет. Учился во время работы в техникуме железнодорожного транспорта, получив техническое образование по специальности «Автоматика и телемеханика железнодорожного транспорта».

Выйдя на пенсию в 1990 г., в тяжелые для страны годы работал угольным кочегаром на базе отдыха в Серебряном бору. Мой рабочий стаж составляет 60 лет, не считая работу в военное время.

Источник: Великая Отечественная война в воспоминаниях детей того времени : сборник воспоминаний. — М., 2013. — С. 83-90.