Полгода в оккупации

Елена Андреевна Усенко

Война пришла в тихую казачью донскую станицу Казанскую Ростовской области незаметно. Было воскресенье, я собиралась к подруге. Навстречу мне спешили люди на площадь, где на высоком столбе висел громкоговоритель. Слушали молча, тревожно. Война! Я вернулась домой.

Через несколько дней проводили отца, Коновалова Андрея Герасимовича, на фронт. Группу мужчин с вещевыми мешками переправили на пароме через Дон и отправили на грузовой машине на железнодорожную станцию Миллерово. А еще через несколько дней мы провожали на фронт маминого двоюродного брата Меркулова Павла Алексеевича. На этот раз не было такой спешки, было более торжественно. Звучала музыка, речи. Мы даже успели сфотографироваться. Сохранилась фотография, где Павел Алексеевич держит меня за руку правой рукой, которую позже он потерял в бою.

Я хорошо помню свое настроение в начале войны. Я только что окончила 4-й класс, была восторженной девочкой, свято верившей, что война скоро завершится нашей победой, и мы встретим родных, живых и невредимых.

А вскоре Казанскую заполонили беженцы из Украины. Мы, разинув рты, разглядывали красивых днепропетровских девушек в городских нарядах.

Мы с мамой жили в хорошей двухкомнатной квартире в центре, и к нам помещали квартирантов из числа командиров. Один полковник возил с собой сына, окончившего 10 классов. Мы с ним слушали пластинки, особенно нам нравилась «Рио-Рита». Потом его отправили в танковое училище и оттуда на фронт.

Наша учительница Нина Марковна дала задание помочь бойцам, и мы с радостью шили кисеты, вязали варежки и носки, писали на фронт теплые письма.

Через год, на следующее лето, мама отправила меня в гости к бабушке. По только что выстроенному военному мосту мы перешли на правый берег Дона. Я и не знала, что ухожу из родного дома, от мамы, из любимой станицы, ухожу в оккупацию, что новый мост разбомбят, а Казанку, лежащую на пологом левом берегу и хорошо просматриваемую с высокого гористого правого берега, эвакуируют в хутора, расположенные подальше от Дона.

Фронт приблизился неожиданно и установился по руслу Дона. Ни радио, ни газеты не успевали ничего сообщить, да и ничего этого у бабушки не было. Мы жили в 10 км от Дона. К Дону отступали отдельные бойцы. Мы поняли, что скоро придут немцы, что, возможно, будет бой, и оставаться в доме, расположенном на открытом месте, на дороге, опасно. Собрали нехитрую снедь: вареные яйца, картошку, огурцы, масло, хлеб – и ушли в овраги с моим двоюродным братом и сестрой. За нашим домом тянулась придонская возвышенность, изрезанная оврагами. Вот там мы и прятались, пока не услышали треск мотоциклов. Под вечер осторожно вышли из оврага. В доме было полно немцев. Они забрали все съестное, но все шли и кричали: «Матка! Хлеб, сало, яйки, масло!» Но у нас уже было пусто.

Вид вооруженных немцев, их гортанные крики и угрозы вызвали у бабушки паралич. Она лежала без движения и не могла говорить. За ней ухаживала такая же старенькая ее сестра, заваривала травки, отпаивала. И как-то бабушка выздоровела и снова захлопотала по хозяйству.

Однажды бабушка меня взяла с собой копать картошку. Когда под вечер мы вернулись, у меня оказалась высокая температура. Живущий у нас на квартире немецкий офицер Курт Виде, выпускник Берлинского университета, сел на мотоцикл и привез из госпиталя толстого врача. Он обнаружил у меня коревую краснуху. Офицер отвез его, но на обратном пути наскочил в сумерках на большой валун и сломал ногу. Теперь в двух комнатах лежали больные, и каждый день к нам приезжал медбрат и давал мне таблетку. Тогда мне, одиннадцатилетней девочке, это казалось естественным. А сегодня смотрю на это по-другому. Накануне болезни я смотрела журналы Курта с карикатурами на Сталина. Я с негодованием закричала, что это не Сталин, а Гитлер. Смех его разозлил меня, и я столкнула его с крыльца. Он упал, выхватил пистолет, но догнать меня не удалось. Искал до вечера. И заключение я сделала такое: были фашисты – и были немцы. Курта Виде, спасшего мне жизнь, я вспоминаю с чувством благодарности. Он был из тех, кто дал миру Гете, Баха, Бетховена, Вагнера.

Мне пришлось и поработать на немцев. Стояла теплая солнечная осень, а поля были не убраны. Нас заставляли убирать подсолнечник. Шляпки уже высохли, мы их шелушили прямо на корню. Работа нетрудная, но сам факт работы на немцев угнетал. Сестру Анну заставили работать на маслозаводе, где она работала до оккупации. Жителей обязали сдавать по 1 л молока, и на заводе из свежих сливок сбивали масло. Сыворотку немцы не использовали. Её ведрами работники завода приносили домой, томили в печи и получали отличный каймак.

Осень 42 года была очень урожайной. Яблоки, груши, сливы, терн бабушка намочила в одной кадушке. Все сохранило свою форму, аромат и бесподобный вкус. Когда мы прятались от бомбежки в погребе, то, чтобы не было так страшно, лакомились мочеными яствами.

Однажды мне пришлось видеть жестокую, страшную сцену. В нашем переулке прижимался к садам низенький, старый, бедный домишко. Там жила женщина по прозвищу Катарушка. Бедный дом, видно, обнадеживал, что здесь живут добрые люди. Поздно ночью сюда постучались двое бойцов, попросились переночевать. Хозяйка испугалась, донесла полицаям, те – немцам. Чуть рассвело, к дому подкрались немцы так, что половина кителя и щеки были в белой глине, которой казаки белили дома. Бабушка не выпускала нас из дома, и мы в окно видели, как немцы вывели двух мужчин из дома, пожилого расстреляли тут же у плетня, а молодого увезли с собой. Собравшиеся жители похоронили убитого, а имени его никто не узнал. Долго я не могла ходить мимо этого места.

Вскоре немецкие части отправили под Сталинград, а к нам прислали итальянские войска. Итальянцы по-доброму относились к жителям, ходили с гитарой по улицам, пели. Однажды собрали всех к правлению колхоза и устроили концерт. Пели народные песни, арии из опер. Я многие знала, т.к. часто слушала радио. После концерта итальянцы вместе с пришедшими детьми сфотографировались.

О положении на фронте, о битве под Сталинградом до нас доходили слухи.

А зимой нас освободили без боя. Итальянцы сели в машины и спешно уехали. А в село вошли наши бойцы. Было очень холодно, и каждого освободителя хотелось обогреть, напоить теплым, расцеловать. В наш дом стали привозить раненых, их было много, поэтому укладывали прямо на полу. Мы старались их накормить, напоить, всячески помочь медсестрам. Но временный госпиталь через несколько дней переехал в тыл.

Из-за военных событий, оккупации мне не пришлось учиться, год был пропущен. А как хотелось в школу! В 1943 г. я пошла в 5 класс. Училась легко, с интересом. Нужда была страшная! Чернил, тетрадок, учебников не было. Чернила варили из крушины, вместо тетрадей использовали старые номера местной газеты «Искра» — писали между строчками – и красиво писали! Электростанцию до войны не успели построить, учились при керосиновой лампе. При свете керосинки я до утра читала «Сагу о Форсайтах» Д.Голсуорси, не могла оторваться. В школе была самодеятельность: мы пели, танцевали, читали стихи. А как были одеты! Мама вместе с другими женщинами ходила на поле боя и там собирала трофеи: ботинки, сапоги, теплые шерстяные носки (их распускали и вязали платки, кофты).

Весну – начало лета 1943 или 1944 года я запомнила как самое голодное время. Маме приходилось выменивать на свой подвенечный наряд муку, сало. Но вскоре и этого не стало. Выкапывали корни валерианы, лопуха, сушили, толкли в ступке, получали муку для пышек. На этих пышках дожили до нового урожая.

Вопреки этим невзгодам или благодаря им, училась я отлично. Все сведения получала из уст учителей. Географию и ботанику в 5-7 классах вел Василий Иванович, сельский интеллигент – костюм, галстук, очки. И всегда безукоризненное объяснение материала, который я запоминала почти дословно. Историю учили с Таисией Федоровной Исаевой, уроки которой, ее необыкновенная дикция навсегда остались в памяти. Но особенную любовь я испытывала к молоденькой учительнице русского языка и литературы Тамаре Афанасьевне Юркиной, которая, как сейчас понимаю, сама была заочницей, но сумела внушить любовь и к языку, и к себе. В 1979 г., в год 30-летия со дня окончания школы, она принесла на вечер встречи мою тетрадь со школьными сочинениями, чем растрогала до слез.

Добрые мои учителя! Мне хочется обратиться к вам со словами благодарности за то, что вы зажгли во мне тот свет, с которым я пошла по жизни. И я буду счастлива, если мои ученики так же скажут обо мне.

Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам. 
                                    А.Пушкин

Источник: страница литературного творчества жителей города Протвино.