Переписка. Декабрь 1941 г.

1941, 9 декабря. [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму] №24.

Попробую вкратце очертить, насколько это возможно, мою теперешнюю жизнь. За последние дни участву­ем в жестоких боях. Успехи переменчивы. То мы били немцев, то они бьют нас. Совершаем длительные марши. Хожу по 40-50 км с мешком (это все хозяйство) за плечами. Ночуем в боль­шинстве случаев «на новом месте». Иногда бывает холодно, но если ночуем в землянках, то в них добиваемся тепла. Воду то­пим из снега. Умываемся не ежедневно (я стараюсь мыться каждый день). Спим, когда придется. За последние трое суток я совсем не спал. Это тяжело. Вчера после трех бессонных ночей я пробежал (это было очень нужно) за 30 минут 10 километров. Чувствую себя по-прежнему хорошо. Кормимся не как ленинг­радцы. Всегда бываем сыты. Одно трудно — мало пищи для ума, мало для него деятельности.

То, что ты переносишь разлуку твердо — хорошо. Будь му­жественна и готова ко всему. Здесь, как ты понимаешь, много всяческих возможностей для жизни и смерти.

1941, 11 декабря. [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму] №25.

Писем от тебя не получаю уже около меся­ца. Сейчас 3 ч. ночи. Дежурю. У уха держу трубку: мне вызывают абонента, а я пишу тебе письмо.

Я по-прежнему здоров, только, кажется, зрение портится. В блиндажах окон не бывает, свет должен быть круглые сутки, и его приходится экономить.

За время войны я многое познал, многое понял, уразумел много горьких истин, но делиться с кем-нибудь этим багажом трудно. Обо всем я мог говорить лишь с тобой, т. к. ты это то же, что я сам. В процессе написания письма к тебе узнал о взятии нашими войсками Тихвина. Рад безумно. Это огромная по­мощь Ленинграду, помощь всей стране, а уничтожение 7000 нем­цев — только незначительная доля мести за все злодеяния фа­шистского зверья. Победы на юге, победа под Тихвином, как хотелось бы победы под Ленинградом.

Здесь в папиных письмах впервые появляется слово «месть». Для тех, кто знал его, нет никакого сомнения, что стремление к мести никогда не было свойством его характера. После победы он не любил вспоминать о войне, редко говорил о ней, а о жесто­ких эпизодах не говорил почти никогда.

Что касается того, как он почувствовал абсурдность войны на самом себе, то об этом он вспоминал без всякой мстительно­сти, просто с грустной усмешкой. В первую военную зиму, ред­костно холодную, он простудился и заболел ангиной. Свои обя­занности он продолжал исполнять с больным горлом и высокой температурой; чувствовал он себя так плохо, что даже не ста­рался укрыться от пуль, когда ему нужно было переходить от­крытое место, и тогда ему в голову пришла мысль: «Какая чу­довищная нелепость — эта война. В нормальной жизни заболе­ешь — лежишь в теплой постели, о тебе все заботятся, дают чай с малиновым вареньем. А тут мало того, что тебе так пло­хо, так в тебя же еще и стреляют!»

1941, 14 декабря. [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму] №26.

Милая моя. Письма твои от 28.10, 8 и 12.11, кото­рые считал потерянными, получил, и поэтому сегодня для меня праздник. Кстати, кажется, пора поздравить тебя с Новым го­дом. Пожеланий три:

1. Закончить войну с Гитлером с полным для него разгро­мом,

2. Быть вам с Наташенькой здоровыми,

3. После победоносной войны встретиться. Большего я пока не желаю.

1941, 16 декабря. [от С. И. Груздевой на фронт] 4 ч. утра.

Сижу с больными ребятами. Третьи сутки мы с Валей не оставляем их без себя ни на минуту. У одной девочки ангина, у остальных грипп. Но мы спокойно надеемся выправить их всех и не дать осложниться, поэтому и просиживаем с ними ночь и день, укутывая, да подавая пить. Я помню, как ты носил Наташу ночью, чтобы дать мне поспать.

С тем, что если хорошего, светлых моментов мало, их надо организовывать — совершенно согласна. Если сесть и грустить о том, что чего-то нет, то это что-то никогда не придет само. Сюда входит даже настоящая большая любовь. То, что отлича­ет человека от животного — разум и воля — должно присутство­вать всюду, в том числе и в радости, и в любви, и в счастье.

1941, 16 декабря. [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму, без номера]

Больше пиши о Наташе. Каждое сло­во о ней мне дорого.

1941, 17 декабря. [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму] №28.

Наши войска осуществляют серьезное на­ступление. Я, вероятно, милая, меньше буду писать, а ты не беспокойся и не сокращай количество писем, написанных тобою.

1941, 21 декабря (?). [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму, без номера, начало письма не сохранилось]

Наш с тобой союз неразрывен. Человека, верящего тебе безгра­нично, обманывать нельзя… Будь спокойна и жди встречи со мной. Я в нее верю. Если же она не состоится, не грусти и не убивайся.

Читай Пушкина: «В день уныния смирись, день веселья, верь, настанет».

Наташенька, проси маму научить тебя читать и писать и пиши мне письма. Ты уже большая, тебе пятый год. Через два года ты пойдешь в школу и сама будешь читать интересные книги. А папа купит тебе велосипед, и мы вместе будем катать­ся на велосипеде и на самокате.

1941, 22 декабря. [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму] №31.

Вот и налаживается наша переписка, милая Со­нечка. Позавчера получил от тебя письмо, написанное тобою 4.12.41. Это было так недавно!

Письма ты сейчас можешь без зазрения совести писать мне часто. Это же могу делать и я, т. к. в освобождении дороги между мною и тобой мы славно поработали. За последние 4 дня мы освободили от немцев ряд деревень и далеко отогнали их от железной дороги. Сейчас не буду писать, что представляют со­бою деревни, где хозяйничали и откуда бежали гитлеровцы. Хочется сказать лишь, что та деревня, в которой мы сейчас ос­тановились на сутки, представляет собою буквально кладбище немецкой техники.

Очень хорошо, что ты живешь там. Насколько хорошо, узна­ешь потом, после войны: сейчас об этом говорить не время.

Иван Гаспарович жив и здоров. В конце того месяца и в на­чале этого он, как мне пишут, по три дня не приходил домой с работы.

1941, 24 декабря. [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму] №32.

Деревня, где мы стоим, два-три дня назад была отбита нами у немцев. Еще до сих пор тлеют сгоревшие дома и издают зловонный смрад. Населения в деревне нет, хотя около месяца назад, когда деревня была захвачена, все жители были дома. Отступали немцы в большой поспешности: кругом валяются их трупы, каски, плащпалатки, велосипеды, орудия, машины, гранаты, патроны и пр.

Из Ленинграда, как мне известно, за последние дни многих эвакуируют. Писать будет некому, и я не буду знать ленин­градских новостей.

Мы еще, Соня, счастливы. Сейчас так много потерявшихся семей.

1941, 31 декабря. [от А. И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму) №34.

С Новым годом, моя милая Сонечка, с Новым годом, моя крошка Наташенька. Желаю прожить вам еще один тяжелый год и надеяться, что будущий Новый год мы встретим вместе. А сегодня мы встречаем Новый год под огнем минометов, пулеметов и прочих «прелестей». Как хочется победы, как хочется встретиться с вами!

Наш Новый год материально мы не можем отметить. Все идет, как всегда. Хотелось бы получить от тебя письмо, но по­чта наша за нами не поспевает, и писем я не имел уже более недели. Все, что я пишу тебе, не имеет строгой последователь­ности.

Происходит это по ряду причин: темно, тесно, холодновато, я устал и пишу урывками.

Мне хочется послушать хотя бы немного музыки, пения, хо­роших стихов, прочесть хорошую книгу [письмо не дописано и на этом месте обрывается]

 

Источник: Наша война: сборник. — СПб. Изд-во журнала «Звезда», 2005 г.