Проснувшись, я лежал, высунув из-под одеяла нос. Холод стал ощутимым. Всегда так: пока спишь, - холод не чувствуешь. А проснулся, открыл глаза, - сразу почувствовал, что дышишь холодным воздухом. Вставать не хотелось.

Проснувшись, я лежал, высунув из-под одеяла нос. Холод стал ощутимым. Всегда так: пока спишь, - холод не чувствуешь. А проснулся, открыл глаза, - сразу почувствовал, что дышишь холодным воздухом. Вставать не хотелось.

Проснувшись, я лежал, высунув из-под одеяла нос. Холод стал ощутимым. Всегда так: пока спишь, - холод не чувствуешь. А проснулся, открыл глаза, - сразу почувствовал, что дышишь холодным воздухом. Вставать не хотелось.

Проснувшись, я лежал, высунув из-под одеяла нос. Холод стал ощутимым. Всегда так: пока спишь, - холод не чувствуешь. А проснулся, открыл глаза, - сразу почувствовал, что дышишь холодным воздухом. Вставать не хотелось.

Проснувшись, я лежал, высунув из-под одеяла нос. Холод стал ощутимым. Всегда так: пока спишь, - холод не чувствуешь. А проснулся, открыл глаза, - сразу почувствовал, что дышишь холодным воздухом. Вставать не хотелось.

Наш Новый год материально мы не можем отметить. Все идет, как всегда. Хотелось бы получить от тебя письмо, но по­чта наша за нами не поспевает, и писем я не имел уже более недели. Все, что я пишу тебе, не имеет строгой последователь­ности. Происходит это по ряду причин: темно, тесно, холодновато, я устал и пишу урывками.

Наш Новый год материально мы не можем отметить. Все идет, как всегда. Хотелось бы получить от тебя письмо, но по­чта наша за нами не поспевает, и писем я не имел уже более недели. Все, что я пишу тебе, не имеет строгой последователь­ности. Происходит это по ряду причин: темно, тесно, холодновато, я устал и пишу урывками.

Наш Новый год материально мы не можем отметить. Все идет, как всегда. Хотелось бы получить от тебя письмо, но по­чта наша за нами не поспевает, и писем я не имел уже более недели. Все, что я пишу тебе, не имеет строгой последователь­ности. Происходит это по ряду причин: темно, тесно, холодновато, я устал и пишу урывками.

Наш Новый год материально мы не можем отметить. Все идет, как всегда. Хотелось бы получить от тебя письмо, но по­чта наша за нами не поспевает, и писем я не имел уже более недели. Все, что я пишу тебе, не имеет строгой последователь­ности. Происходит это по ряду причин: темно, тесно, холодновато, я устал и пишу урывками.

Наш Новый год материально мы не можем отметить. Все идет, как всегда. Хотелось бы получить от тебя письмо, но по­чта наша за нами не поспевает, и писем я не имел уже более недели. Все, что я пишу тебе, не имеет строгой последователь­ности. Происходит это по ряду причин: темно, тесно, холодновато, я устал и пишу урывками.

Там тесно, душно. Ходячие раненые стоят, кое-кто сидит — на скамейках, на полу. У многих забинтованы и взяты в шины руки, ноги. Повязки потемнели, набухли, пропитались кровью. У некоторых раненых лица искажены болью. Один парень с культяшкой все твердит: «Как же это так получилось...» Видно, как трудно ему смириться с насильственным переходом от здоровья к страданиям.

Там тесно, душно. Ходячие раненые стоят, кое-кто сидит — на скамейках, на полу. У многих забинтованы и взяты в шины руки, ноги. Повязки потемнели, набухли, пропитались кровью. У некоторых раненых лица искажены болью. Один парень с культяшкой все твердит: «Как же это так получилось...» Видно, как трудно ему смириться с насильственным переходом от здоровья к страданиям.

Там тесно, душно. Ходячие раненые стоят, кое-кто сидит — на скамейках, на полу. У многих забинтованы и взяты в шины руки, ноги. Повязки потемнели, набухли, пропитались кровью. У некоторых раненых лица искажены болью. Один парень с культяшкой все твердит: «Как же это так получилось...» Видно, как трудно ему смириться с насильственным переходом от здоровья к страданиям.

Там тесно, душно. Ходячие раненые стоят, кое-кто сидит — на скамейках, на полу. У многих забинтованы и взяты в шины руки, ноги. Повязки потемнели, набухли, пропитались кровью. У некоторых раненых лица искажены болью. Один парень с культяшкой все твердит: «Как же это так получилось...» Видно, как трудно ему смириться с насильственным переходом от здоровья к страданиям.

Там тесно, душно. Ходячие раненые стоят, кое-кто сидит — на скамейках, на полу. У многих забинтованы и взяты в шины руки, ноги. Повязки потемнели, набухли, пропитались кровью. У некоторых раненых лица искажены болью. Один парень с культяшкой все твердит: «Как же это так получилось...» Видно, как трудно ему смириться с насильственным переходом от здоровья к страданиям.

Сколько было веселья! Все смеялись, шутили, улыбались, обнимались, целовались. В доме у нас был радиоприёмник «СИ-235», тогда это считалось редкостью. Он оповестил о наступлении Нового, 1941 года. Раздались возгласы: «Ура! С Новым годом! С Новым счастьем!» Кричали и дети за столом, подражая взрослым.

Сколько было веселья! Все смеялись, шутили, улыбались, обнимались, целовались. В доме у нас был радиоприёмник «СИ-235», тогда это считалось редкостью. Он оповестил о наступлении Нового, 1941 года. Раздались возгласы: «Ура! С Новым годом! С Новым счастьем!» Кричали и дети за столом, подражая взрослым.

Сколько было веселья! Все смеялись, шутили, улыбались, обнимались, целовались. В доме у нас был радиоприёмник «СИ-235», тогда это считалось редкостью. Он оповестил о наступлении Нового, 1941 года. Раздались возгласы: «Ура! С Новым годом! С Новым счастьем!» Кричали и дети за столом, подражая взрослым.

Сколько было веселья! Все смеялись, шутили, улыбались, обнимались, целовались. В доме у нас был радиоприёмник «СИ-235», тогда это считалось редкостью. Он оповестил о наступлении Нового, 1941 года. Раздались возгласы: «Ура! С Новым годом! С Новым счастьем!» Кричали и дети за столом, подражая взрослым.

Сколько было веселья! Все смеялись, шутили, улыбались, обнимались, целовались. В доме у нас был радиоприёмник «СИ-235», тогда это считалось редкостью. Он оповестил о наступлении Нового, 1941 года. Раздались возгласы: «Ура! С Новым годом! С Новым счастьем!» Кричали и дети за столом, подражая взрослым.