Жизнь в городе текла мирно, но день ото дня становилась тревожней. Шли разговоры о концентрации гитлеровских войск вдоль нашей границы. На Дальнем Востоке проявляли активность японские войска. Вражеские самолеты нарушали наше воздушное пространство. Но юность была беззаботной.

Весь состав батальона и ряда других подразделений бригады, разбитый на расчеты, приступил к тренировкам, многократно репетируя сборку моста на земле. Каждый член расчета знал свои обязанности с точностью до каждого движения. Предусмотрена была и замена любого члена расчета в случае его выхода из строя. Заменяющие саперы также тренировались вместе с...

Весь состав батальона и ряда других подразделений бригады, разбитый на расчеты, приступил к тренировкам, многократно репетируя сборку моста на земле. Каждый член расчета знал свои обязанности с точностью до каждого движения. Предусмотрена была и замена любого члена расчета в случае его выхода из строя. Заменяющие саперы также тренировались вместе с...

Весь состав батальона и ряда других подразделений бригады, разбитый на расчеты, приступил к тренировкам, многократно репетируя сборку моста на земле. Каждый член расчета знал свои обязанности с точностью до каждого движения. Предусмотрена была и замена любого члена расчета в случае его выхода из строя. Заменяющие саперы также тренировались вместе с...

Весь состав батальона и ряда других подразделений бригады, разбитый на расчеты, приступил к тренировкам, многократно репетируя сборку моста на земле. Каждый член расчета знал свои обязанности с точностью до каждого движения. Предусмотрена была и замена любого члена расчета в случае его выхода из строя. Заменяющие саперы также тренировались вместе с...

Весь состав батальона и ряда других подразделений бригады, разбитый на расчеты, приступил к тренировкам, многократно репетируя сборку моста на земле. Каждый член расчета знал свои обязанности с точностью до каждого движения. Предусмотрена была и замена любого члена расчета в случае его выхода из строя. Заменяющие саперы также тренировались вместе с...

Весной 1944 года IV отделу полиции безопасности и гестапо уже был известен каждый шаг православного экзарха: и то, что он отмежевывается от других иерархов, которые тесно сотрудничают с немцами, и что он слушает московское радио, и что любит советскую песню «Синий платочек»... Немцы поняли, наконец, что экзарх только создавал видимость служения им,...

Весной 1944 года IV отделу полиции безопасности и гестапо уже был известен каждый шаг православного экзарха: и то, что он отмежевывается от других иерархов, которые тесно сотрудничают с немцами, и что он слушает московское радио, и что любит советскую песню «Синий платочек»... Немцы поняли, наконец, что экзарх только создавал видимость служения им,...

Весной 1944 года IV отделу полиции безопасности и гестапо уже был известен каждый шаг православного экзарха: и то, что он отмежевывается от других иерархов, которые тесно сотрудничают с немцами, и что он слушает московское радио, и что любит советскую песню «Синий платочек»... Немцы поняли, наконец, что экзарх только создавал видимость служения им,...

Весной 1944 года IV отделу полиции безопасности и гестапо уже был известен каждый шаг православного экзарха: и то, что он отмежевывается от других иерархов, которые тесно сотрудничают с немцами, и что он слушает московское радио, и что любит советскую песню «Синий платочек»... Немцы поняли, наконец, что экзарх только создавал видимость служения им,...

Весной 1944 года IV отделу полиции безопасности и гестапо уже был известен каждый шаг православного экзарха: и то, что он отмежевывается от других иерархов, которые тесно сотрудничают с немцами, и что он слушает московское радио, и что любит советскую песню «Синий платочек»... Немцы поняли, наконец, что экзарх только создавал видимость служения им,...

Я боюсь зимы, новой страшной зимы в осажденном городе, боюсь потерять человеческий облик, но я помню и люблю Ленинград мирного времени, залитый огнями, с магазинами, заполненными всем, что душа пожелает. Придешь из школы — откроешь буфет, возьмешь булки и сахару и забираешь­ся с ногами на диван - читать.

Я боюсь зимы, новой страшной зимы в осажденном городе, боюсь потерять человеческий облик, но я помню и люблю Ленинград мирного времени, залитый огнями, с магазинами, заполненными всем, что душа пожелает. Придешь из школы — откроешь буфет, возьмешь булки и сахару и забираешь­ся с ногами на диван - читать.

Я боюсь зимы, новой страшной зимы в осажденном городе, боюсь потерять человеческий облик, но я помню и люблю Ленинград мирного времени, залитый огнями, с магазинами, заполненными всем, что душа пожелает. Придешь из школы — откроешь буфет, возьмешь булки и сахару и забираешь­ся с ногами на диван - читать.

Я боюсь зимы, новой страшной зимы в осажденном городе, боюсь потерять человеческий облик, но я помню и люблю Ленинград мирного времени, залитый огнями, с магазинами, заполненными всем, что душа пожелает. Придешь из школы — откроешь буфет, возьмешь булки и сахару и забираешь­ся с ногами на диван - читать.

Я боюсь зимы, новой страшной зимы в осажденном городе, боюсь потерять человеческий облик, но я помню и люблю Ленинград мирного времени, залитый огнями, с магазинами, заполненными всем, что душа пожелает. Придешь из школы — откроешь буфет, возьмешь булки и сахару и забираешь­ся с ногами на диван - читать.

Однажды приходит приказ, переходить на новый участок, до которого 150–170 км. Орудия тащит трактор, снаряды везут наши полуторки, а мы идем пешочком. Идем по 3 часа, ночью, привал – 15 минут, у кого что было, несем в рюкзаках на себе. Идешь – засыпаешь, тебя стукнут. На орудие сесть нельзя. Один у нас сел – моментально уснул. Попал под колесо и все, на этом его жизнь на фронте закончилась.

Однажды приходит приказ, переходить на новый участок, до которого 150–170 км. Орудия тащит трактор, снаряды везут наши полуторки, а мы идем пешочком. Идем по 3 часа, ночью, привал – 15 минут, у кого что было, несем в рюкзаках на себе. Идешь – засыпаешь, тебя стукнут. На орудие сесть нельзя. Один у нас сел – моментально уснул. Попал под колесо и все, на этом его жизнь на фронте закончилась.

Однажды приходит приказ, переходить на новый участок, до которого 150–170 км. Орудия тащит трактор, снаряды везут наши полуторки, а мы идем пешочком. Идем по 3 часа, ночью, привал – 15 минут, у кого что было, несем в рюкзаках на себе. Идешь – засыпаешь, тебя стукнут. На орудие сесть нельзя. Один у нас сел – моментально уснул. Попал под колесо и все, на этом его жизнь на фронте закончилась.

Однажды приходит приказ, переходить на новый участок, до которого 150–170 км. Орудия тащит трактор, снаряды везут наши полуторки, а мы идем пешочком. Идем по 3 часа, ночью, привал – 15 минут, у кого что было, несем в рюкзаках на себе. Идешь – засыпаешь, тебя стукнут. На орудие сесть нельзя. Один у нас сел – моментально уснул. Попал под колесо и все, на этом его жизнь на фронте закончилась.