Наша мама объясняла аресты мужей тёти Веры и тёти Зины неосторожными разговорами. На следствии дядя Женя не подписал ложных показаний. По-видимому, поэтому его не расстреляли, а присудили к 5-ти годам лагерей. Возможно, что такой малый срок по тем временам, он получил за свой внешний вид, который после лишений и пыток, предсказывал его близкую...

Наша мама объясняла аресты мужей тёти Веры и тёти Зины неосторожными разговорами. На следствии дядя Женя не подписал ложных показаний. По-видимому, поэтому его не расстреляли, а присудили к 5-ти годам лагерей. Возможно, что такой малый срок по тем временам, он получил за свой внешний вид, который после лишений и пыток, предсказывал его близкую...

Сегодня 21 декабря 2009 года исполняется 130 лет со дня рождения Иосифа Сталина. Почти у каждой российской семьи есть свой собственный Сталин, у каждой свои личные истории, связанные с этим человеком и его эпохой. И тут уже не до абстрактных обобщений, тут картины складываются куда более конкретные...

Сегодня 21 декабря 2009 года исполняется 130 лет со дня рождения Иосифа Сталина. Почти у каждой российской семьи есть свой собственный Сталин, у каждой свои личные истории, связанные с этим человеком и его эпохой. И тут уже не до абстрактных обобщений, тут картины складываются куда более конкретные...

Сегодня 21 декабря 2009 года исполняется 130 лет со дня рождения Иосифа Сталина. Почти у каждой российской семьи есть свой собственный Сталин, у каждой свои личные истории, связанные с этим человеком и его эпохой. И тут уже не до абстрактных обобщений, тут картины складываются куда более конкретные...

Сегодня 21 декабря 2009 года исполняется 130 лет со дня рождения Иосифа Сталина. Почти у каждой российской семьи есть свой собственный Сталин, у каждой свои личные истории, связанные с этим человеком и его эпохой. И тут уже не до абстрактных обобщений, тут картины складываются куда более конкретные...

Сегодня 21 декабря 2009 года исполняется 130 лет со дня рождения Иосифа Сталина. Почти у каждой российской семьи есть свой собственный Сталин, у каждой свои личные истории, связанные с этим человеком и его эпохой. И тут уже не до абстрактных обобщений, тут картины складываются куда более конкретные...

Впереди меня стоят три человека. Подходят по одному к столу. Фашисты что-то спрашивают – нам, конечно, не слышно – и смотрят по карте. Два человека прошли благополучно, но всё же долго их спрашивали. Подходит третий человек, он же – идущий впереди меня. Сердце мое, кажется, совсем замирает: то часто стучит, то вообще мертвое делается, – но себе без конца внушаешь мужество.

Впереди меня стоят три человека. Подходят по одному к столу. Фашисты что-то спрашивают – нам, конечно, не слышно – и смотрят по карте. Два человека прошли благополучно, но всё же долго их спрашивали. Подходит третий человек, он же – идущий впереди меня. Сердце мое, кажется, совсем замирает: то часто стучит, то вообще мертвое делается, – но себе без конца внушаешь мужество.

Впереди меня стоят три человека. Подходят по одному к столу. Фашисты что-то спрашивают – нам, конечно, не слышно – и смотрят по карте. Два человека прошли благополучно, но всё же долго их спрашивали. Подходит третий человек, он же – идущий впереди меня. Сердце мое, кажется, совсем замирает: то часто стучит, то вообще мертвое делается, – но себе без конца внушаешь мужество.

Впереди меня стоят три человека. Подходят по одному к столу. Фашисты что-то спрашивают – нам, конечно, не слышно – и смотрят по карте. Два человека прошли благополучно, но всё же долго их спрашивали. Подходит третий человек, он же – идущий впереди меня. Сердце мое, кажется, совсем замирает: то часто стучит, то вообще мертвое делается, – но себе без конца внушаешь мужество.

Впереди меня стоят три человека. Подходят по одному к столу. Фашисты что-то спрашивают – нам, конечно, не слышно – и смотрят по карте. Два человека прошли благополучно, но всё же долго их спрашивали. Подходит третий человек, он же – идущий впереди меня. Сердце мое, кажется, совсем замирает: то часто стучит, то вообще мертвое делается, – но себе без конца внушаешь мужество.

Самые тяжелые месяцы были декабрь и январь. В эти месяцы была самая ужасная норма - 125 граммов. В ход пошло все - кофейная гуща, из которой пекли лепешки, варили кожаные ремни, делали студень из клея. Спали одетыми. Меня спасал папа, он каждый день приходил пешком через весь город и что-нибудь приносил мне в кармане. Вот эта мелочь как-то выручала.

Самые тяжелые месяцы были декабрь и январь. В эти месяцы была самая ужасная норма - 125 граммов. В ход пошло все - кофейная гуща, из которой пекли лепешки, варили кожаные ремни, делали студень из клея. Спали одетыми. Меня спасал папа, он каждый день приходил пешком через весь город и что-нибудь приносил мне в кармане. Вот эта мелочь как-то выручала.

Самые тяжелые месяцы были декабрь и январь. В эти месяцы была самая ужасная норма - 125 граммов. В ход пошло все - кофейная гуща, из которой пекли лепешки, варили кожаные ремни, делали студень из клея. Спали одетыми. Меня спасал папа, он каждый день приходил пешком через весь город и что-нибудь приносил мне в кармане. Вот эта мелочь как-то выручала.

Самые тяжелые месяцы были декабрь и январь. В эти месяцы была самая ужасная норма - 125 граммов. В ход пошло все - кофейная гуща, из которой пекли лепешки, варили кожаные ремни, делали студень из клея. Спали одетыми. Меня спасал папа, он каждый день приходил пешком через весь город и что-нибудь приносил мне в кармане. Вот эта мелочь как-то выручала.

Самые тяжелые месяцы были декабрь и январь. В эти месяцы была самая ужасная норма - 125 граммов. В ход пошло все - кофейная гуща, из которой пекли лепешки, варили кожаные ремни, делали студень из клея. Спали одетыми. Меня спасал папа, он каждый день приходил пешком через весь город и что-нибудь приносил мне в кармане. Вот эта мелочь как-то выручала.

Сергей шел в середине пятерки. Слева от него шел Тимофей, справа – моряк Федор, рядом с которым вышагивал тот самый рыжий, разувший когда-то Сер­гея в ревире. Те сапоги он давно проел и сейчас шел как все, громыхая колодками, озираясь на глазевших жителей. Вдруг он метнулся в сторону тротуара и на­клонился, чтобы поднять окурок, следом за ним рва­нулся...

Сергей шел в середине пятерки. Слева от него шел Тимофей, справа – моряк Федор, рядом с которым вышагивал тот самый рыжий, разувший когда-то Сер­гея в ревире. Те сапоги он давно проел и сейчас шел как все, громыхая колодками, озираясь на глазевших жителей. Вдруг он метнулся в сторону тротуара и на­клонился, чтобы поднять окурок, следом за ним рва­нулся...

Сергей шел в середине пятерки. Слева от него шел Тимофей, справа – моряк Федор, рядом с которым вышагивал тот самый рыжий, разувший когда-то Сер­гея в ревире. Те сапоги он давно проел и сейчас шел как все, громыхая колодками, озираясь на глазевших жителей. Вдруг он метнулся в сторону тротуара и на­клонился, чтобы поднять окурок, следом за ним рва­нулся...