Ленинградцы воскресали и физически и духовно – первые, замерзшие, голодные. Страна напрягалась помочь жителям города. Поначалу ограничили въезд, чтобы не усугубить проблемы. Возвращались эвакуированные, дозволено въезжать студентам. Но рвался и прорывался, маскируясь в солдат, разный люмпен. Начались грабежи. Пострадал и я.

Ленинградцы воскресали и физически и духовно – первые, замерзшие, голодные. Страна напрягалась помочь жителям города. Поначалу ограничили въезд, чтобы не усугубить проблемы. Возвращались эвакуированные, дозволено въезжать студентам. Но рвался и прорывался, маскируясь в солдат, разный люмпен. Начались грабежи. Пострадал и я.

Ленинградцы воскресали и физически и духовно – первые, замерзшие, голодные. Страна напрягалась помочь жителям города. Поначалу ограничили въезд, чтобы не усугубить проблемы. Возвращались эвакуированные, дозволено въезжать студентам. Но рвался и прорывался, маскируясь в солдат, разный люмпен. Начались грабежи. Пострадал и я.

Ленинградцы воскресали и физически и духовно – первые, замерзшие, голодные. Страна напрягалась помочь жителям города. Поначалу ограничили въезд, чтобы не усугубить проблемы. Возвращались эвакуированные, дозволено въезжать студентам. Но рвался и прорывался, маскируясь в солдат, разный люмпен. Начались грабежи. Пострадал и я.

В авиапромышленности помимо нашей шараги функционировали еще две: двигательная и ракетная. Вероятно, мы будем недалеки от истины, если оценим общее количество специалистов, извлеченных триумвиратом Ягода-Ежов-Берия из НКАП, в 450-500 человек. 300 работало в шарагах, экстраполируя списки, которые мы...

В авиапромышленности помимо нашей шараги функционировали еще две: двигательная и ракетная. Вероятно, мы будем недалеки от истины, если оценим общее количество специалистов, извлеченных триумвиратом Ягода-Ежов-Берия из НКАП, в 450-500 человек. 300 работало в шарагах, экстраполируя списки, которые мы...

В авиапромышленности помимо нашей шараги функционировали еще две: двигательная и ракетная. Вероятно, мы будем недалеки от истины, если оценим общее количество специалистов, извлеченных триумвиратом Ягода-Ежов-Берия из НКАП, в 450-500 человек. 300 работало в шарагах, экстраполируя списки, которые мы...

В авиапромышленности помимо нашей шараги функционировали еще две: двигательная и ракетная. Вероятно, мы будем недалеки от истины, если оценим общее количество специалистов, извлеченных триумвиратом Ягода-Ежов-Берия из НКАП, в 450-500 человек. 300 работало в шарагах, экстраполируя списки, которые мы...

В авиапромышленности помимо нашей шараги функционировали еще две: двигательная и ракетная. Вероятно, мы будем недалеки от истины, если оценим общее количество специалистов, извлеченных триумвиратом Ягода-Ежов-Берия из НКАП, в 450-500 человек. 300 работало в шарагах, экстраполируя списки, которые мы...

Наша «девятка» дол­жна была отвлечь вражеские зенитки и истребители, а при возмож­ности нанести бомбоудар. Летчики знали, что идут на смертельный риск, но война есть война. Кому-то приходится принимать удар на себя ради других. Признаться, мы даже гордились таким поручени­ем, считали его проявлением особого доверия. Оно, собственно го­воря, так и было. На рискованное дело слабых не посылали.

Наша «девятка» дол­жна была отвлечь вражеские зенитки и истребители, а при возмож­ности нанести бомбоудар. Летчики знали, что идут на смертельный риск, но война есть война. Кому-то приходится принимать удар на себя ради других. Признаться, мы даже гордились таким поручени­ем, считали его проявлением особого доверия. Оно, собственно го­воря, так и было. На рискованное дело слабых не посылали.

Наша «девятка» дол­жна была отвлечь вражеские зенитки и истребители, а при возмож­ности нанести бомбоудар. Летчики знали, что идут на смертельный риск, но война есть война. Кому-то приходится принимать удар на себя ради других. Признаться, мы даже гордились таким поручени­ем, считали его проявлением особого доверия. Оно, собственно го­воря, так и было. На рискованное дело слабых не посылали.

Наша «девятка» дол­жна была отвлечь вражеские зенитки и истребители, а при возмож­ности нанести бомбоудар. Летчики знали, что идут на смертельный риск, но война есть война. Кому-то приходится принимать удар на себя ради других. Признаться, мы даже гордились таким поручени­ем, считали его проявлением особого доверия. Оно, собственно го­воря, так и было. На рискованное дело слабых не посылали.

Наша «девятка» дол­жна была отвлечь вражеские зенитки и истребители, а при возмож­ности нанести бомбоудар. Летчики знали, что идут на смертельный риск, но война есть война. Кому-то приходится принимать удар на себя ради других. Признаться, мы даже гордились таким поручени­ем, считали его проявлением особого доверия. Оно, собственно го­воря, так и было. На рискованное дело слабых не посылали.

В одном из боев на Карельском перешейке, я был тяжело ранен. Долго находился без сознания, а когда очнулся, обнаружил, что у меня ампути­рована правая нога и повреждена левая кисть. Было мне всего 18 лет. По стран­ному стечению обстоятельств я лежал на госпитальной койке в той же больнице им. Мечникова, где в 41-м из-за гангрены отнимали ногу ...

В одном из боев на Карельском перешейке, я был тяжело ранен. Долго находился без сознания, а когда очнулся, обнаружил, что у меня ампути­рована правая нога и повреждена левая кисть. Было мне всего 18 лет. По стран­ному стечению обстоятельств я лежал на госпитальной койке в той же больнице им. Мечникова, где в 41-м из-за гангрены отнимали ногу ...

В одном из боев на Карельском перешейке, я был тяжело ранен. Долго находился без сознания, а когда очнулся, обнаружил, что у меня ампути­рована правая нога и повреждена левая кисть. Было мне всего 18 лет. По стран­ному стечению обстоятельств я лежал на госпитальной койке в той же больнице им. Мечникова, где в 41-м из-за гангрены отнимали ногу ...

В одном из боев на Карельском перешейке, я был тяжело ранен. Долго находился без сознания, а когда очнулся, обнаружил, что у меня ампути­рована правая нога и повреждена левая кисть. Было мне всего 18 лет. По стран­ному стечению обстоятельств я лежал на госпитальной койке в той же больнице им. Мечникова, где в 41-м из-за гангрены отнимали ногу ...

В одном из боев на Карельском перешейке, я был тяжело ранен. Долго находился без сознания, а когда очнулся, обнаружил, что у меня ампути­рована правая нога и повреждена левая кисть. Было мне всего 18 лет. По стран­ному стечению обстоятельств я лежал на госпитальной койке в той же больнице им. Мечникова, где в 41-м из-за гангрены отнимали ногу ...

Некоторые из читателей могут думать разное обо мне. Но я хочу охарактеризовать именно свои слезы. Если бы каждый, кто будет читать мои рассказы, вдумывался в такие страшные и тяжелые мои жизненные муки, он бы, конечно, понял, к чему были мои слезы при встрече с этим офицером. Вполне понятно для меня, но как могут понять другие? Да кто мы были – ничтожные люди, никто нас и за людей не...