После прихода немцев в 1941 году арестовали активистов-комсомольцев, но о. Владимир спас их от расстрела, а спустя сутки, и его самого арестовали. По ходатайству местных интеллигентов перед комендантом он был отпущен. Вскоре пришли активисты с благодарностью за спасение и сознались, что пять раз приходили убить священника, но всегда что-то мешало...

После прихода немцев в 1941 году арестовали активистов-комсомольцев, но о. Владимир спас их от расстрела, а спустя сутки, и его самого арестовали. По ходатайству местных интеллигентов перед комендантом он был отпущен. Вскоре пришли активисты с благодарностью за спасение и сознались, что пять раз приходили убить священника, но всегда что-то мешало...

После прихода немцев в 1941 году арестовали активистов-комсомольцев, но о. Владимир спас их от расстрела, а спустя сутки, и его самого арестовали. По ходатайству местных интеллигентов перед комендантом он был отпущен. Вскоре пришли активисты с благодарностью за спасение и сознались, что пять раз приходили убить священника, но всегда что-то мешало...

После прихода немцев в 1941 году арестовали активистов-комсомольцев, но о. Владимир спас их от расстрела, а спустя сутки, и его самого арестовали. По ходатайству местных интеллигентов перед комендантом он был отпущен. Вскоре пришли активисты с благодарностью за спасение и сознались, что пять раз приходили убить священника, но всегда что-то мешало...

После прихода немцев в 1941 году арестовали активистов-комсомольцев, но о. Владимир спас их от расстрела, а спустя сутки, и его самого арестовали. По ходатайству местных интеллигентов перед комендантом он был отпущен. Вскоре пришли активисты с благодарностью за спасение и сознались, что пять раз приходили убить священника, но всегда что-то мешало...

В следующем окопе русские и немцы лежали рядом и друг на друге. Среди них был унтерштурмфюрер с вытянутой вверх рукой. Кисть руки была срезана словно бритвой. Другая рука была скрыта повернутым на бок телом. Одна нога была поднята вверх, словно для прыжка.

В следующем окопе русские и немцы лежали рядом и друг на друге. Среди них был унтерштурмфюрер с вытянутой вверх рукой. Кисть руки была срезана словно бритвой. Другая рука была скрыта повернутым на бок телом. Одна нога была поднята вверх, словно для прыжка.

В следующем окопе русские и немцы лежали рядом и друг на друге. Среди них был унтерштурмфюрер с вытянутой вверх рукой. Кисть руки была срезана словно бритвой. Другая рука была скрыта повернутым на бок телом. Одна нога была поднята вверх, словно для прыжка.

Наши солдаты и сержанты стали получать денежное довольствие в марках, а в рублях стали пересылать домой родственникам или класть на сберкнижку. Денежное довольствие в марках составляет приличную сумму, так гвардии рядовой - 250 марок, гвардии сержант - 350 марок, официальный обменный курс две марки за рубль, а практически за 200-300 марок можно купить хороший мотоцикл.

Наши солдаты и сержанты стали получать денежное довольствие в марках, а в рублях стали пересылать домой родственникам или класть на сберкнижку. Денежное довольствие в марках составляет приличную сумму, так гвардии рядовой - 250 марок, гвардии сержант - 350 марок, официальный обменный курс две марки за рубль, а практически за 200-300 марок можно купить хороший мотоцикл.

Наши солдаты и сержанты стали получать денежное довольствие в марках, а в рублях стали пересылать домой родственникам или класть на сберкнижку. Денежное довольствие в марках составляет приличную сумму, так гвардии рядовой - 250 марок, гвардии сержант - 350 марок, официальный обменный курс две марки за рубль, а практически за 200-300 марок можно купить хороший мотоцикл.

Наши солдаты и сержанты стали получать денежное довольствие в марках, а в рублях стали пересылать домой родственникам или класть на сберкнижку. Денежное довольствие в марках составляет приличную сумму, так гвардии рядовой - 250 марок, гвардии сержант - 350 марок, официальный обменный курс две марки за рубль, а практически за 200-300 марок можно купить хороший мотоцикл.

Перед войной моя семья состояла из пяти человек: отец, мать, брат, сестра и я. Жили мы в Выборгском районе, в бревенчатом доме на первом этаже, в большой коммуналь­ной квартире с печным отоплением. Мне запомнился пер­вый день войны. Услы­шав сообщение о на­чале войны, мой отец предложил сфотографи­роваться всей семьей вместе: как будто бы чувствовал ее траги­ческую судьбу в неда­леком...

Перед войной моя семья состояла из пяти человек: отец, мать, брат, сестра и я. Жили мы в Выборгском районе, в бревенчатом доме на первом этаже, в большой коммуналь­ной квартире с печным отоплением. Мне запомнился пер­вый день войны. Услы­шав сообщение о на­чале войны, мой отец предложил сфотографи­роваться всей семьей вместе: как будто бы чувствовал ее траги­ческую судьбу в неда­леком...

Перед войной моя семья состояла из пяти человек: отец, мать, брат, сестра и я. Жили мы в Выборгском районе, в бревенчатом доме на первом этаже, в большой коммуналь­ной квартире с печным отоплением. Мне запомнился пер­вый день войны. Услы­шав сообщение о на­чале войны, мой отец предложил сфотографи­роваться всей семьей вместе: как будто бы чувствовал ее траги­ческую судьбу в неда­леком...

Я никогда не чувствовал никакого груза или прессинга: мол, я сын Покрышкина, поэтому мне надо сделать то-то и то-то. Никто не указывал, с кем мне общаться и не общаться, приятелей себе выбирал сам. Может, кто-то завидовал, но друзья у меня были, и мы общались на равных. Отец меня всегда учил не кичиться фамилией, говорил: «Три звезды — это моя заслуга, а что вы сделаете, кем вы станете — это...

Я никогда не чувствовал никакого груза или прессинга: мол, я сын Покрышкина, поэтому мне надо сделать то-то и то-то. Никто не указывал, с кем мне общаться и не общаться, приятелей себе выбирал сам. Может, кто-то завидовал, но друзья у меня были, и мы общались на равных. Отец меня всегда учил не кичиться фамилией, говорил: «Три звезды — это моя заслуга, а что вы сделаете, кем вы станете — это...

Я никогда не чувствовал никакого груза или прессинга: мол, я сын Покрышкина, поэтому мне надо сделать то-то и то-то. Никто не указывал, с кем мне общаться и не общаться, приятелей себе выбирал сам. Может, кто-то завидовал, но друзья у меня были, и мы общались на равных. Отец меня всегда учил не кичиться фамилией, говорил: «Три звезды — это моя заслуга, а что вы сделаете, кем вы станете — это...

Я никогда не чувствовал никакого груза или прессинга: мол, я сын Покрышкина, поэтому мне надо сделать то-то и то-то. Никто не указывал, с кем мне общаться и не общаться, приятелей себе выбирал сам. Может, кто-то завидовал, но друзья у меня были, и мы общались на равных. Отец меня всегда учил не кичиться фамилией, говорил: «Три звезды — это моя заслуга, а что вы сделаете, кем вы станете — это...

Я никогда не чувствовал никакого груза или прессинга: мол, я сын Покрышкина, поэтому мне надо сделать то-то и то-то. Никто не указывал, с кем мне общаться и не общаться, приятелей себе выбирал сам. Может, кто-то завидовал, но друзья у меня были, и мы общались на равных. Отец меня всегда учил не кичиться фамилией, говорил: «Три звезды — это моя заслуга, а что вы сделаете, кем вы станете — это...