А ну! Последний рывок. У меня в планшете лежит уже карта Берлина. Нет, это не рывок. Это тяжёлый бой за каждый населённый пункт, каждый мост, каждую опушку, каждый дом. Нас прикрывают покрышкинцы. Молодцы, очень хорошо и организованно работают. Но немцы всё же непрерывно висят в воздухе, их аэродромы рядом. Наши самолёты уходят на свои базы на 30-40 минут раньше немцев. И вот тут те дают...

А ну! Последний рывок. У меня в планшете лежит уже карта Берлина. Нет, это не рывок. Это тяжёлый бой за каждый населённый пункт, каждый мост, каждую опушку, каждый дом. Нас прикрывают покрышкинцы. Молодцы, очень хорошо и организованно работают. Но немцы всё же непрерывно висят в воздухе, их аэродромы рядом. Наши самолёты уходят на свои базы на 30-40 минут раньше немцев. И вот тут те дают...

Мы поняли одно: что наша жизнь, Богом данная жизнь, ничего больше не стоит. Совершенно внезапно налетели самолеты и нача­ли бомбить железнодорожную станцию. Люди бросились врас­сыпную, ничего толком не понимая. Немцы с шумом, на мотоциклах, въехали в село и заняли двухэтажный деревян­ный домик, где жили несколько семей с детьми.

Мы поняли одно: что наша жизнь, Богом данная жизнь, ничего больше не стоит. Совершенно внезапно налетели самолеты и нача­ли бомбить железнодорожную станцию. Люди бросились врас­сыпную, ничего толком не понимая. Немцы с шумом, на мотоциклах, въехали в село и заняли двухэтажный деревян­ный домик, где жили несколько семей с детьми.

Мы поняли одно: что наша жизнь, Богом данная жизнь, ничего больше не стоит. Совершенно внезапно налетели самолеты и нача­ли бомбить железнодорожную станцию. Люди бросились врас­сыпную, ничего толком не понимая. Немцы с шумом, на мотоциклах, въехали в село и заняли двухэтажный деревян­ный домик, где жили несколько семей с детьми.

Мы поняли одно: что наша жизнь, Богом данная жизнь, ничего больше не стоит. Совершенно внезапно налетели самолеты и нача­ли бомбить железнодорожную станцию. Люди бросились врас­сыпную, ничего толком не понимая. Немцы с шумом, на мотоциклах, въехали в село и заняли двухэтажный деревян­ный домик, где жили несколько семей с детьми.

Однажды нашей Клаве так понравилось работать по цели, что она решила зайти в третий раз. Истребителей противника не было, зенитка била, но относительно слабо. Клава только развернулась группой и стала на боевой курс перед пикированием, а в это время кто-то из наших летчиков решил пошутить и напугать девушек.

Однажды нашей Клаве так понравилось работать по цели, что она решила зайти в третий раз. Истребителей противника не было, зенитка била, но относительно слабо. Клава только развернулась группой и стала на боевой курс перед пикированием, а в это время кто-то из наших летчиков решил пошутить и напугать девушек.

Однажды нашей Клаве так понравилось работать по цели, что она решила зайти в третий раз. Истребителей противника не было, зенитка била, но относительно слабо. Клава только развернулась группой и стала на боевой курс перед пикированием, а в это время кто-то из наших летчиков решил пошутить и напугать девушек.

Однажды нашей Клаве так понравилось работать по цели, что она решила зайти в третий раз. Истребителей противника не было, зенитка била, но относительно слабо. Клава только развернулась группой и стала на боевой курс перед пикированием, а в это время кто-то из наших летчиков решил пошутить и напугать девушек.

Через неделю был подписан приказ об увольнении по ранениям группы офицеров, в числе которых был и я. Итак, я налегке поехал во Владивосток. Не буду описывать трудности с транспортом, скажу для примера, что штурмовать поезда приходилось всюду, а в Москве мне кто-то помог при посадке в поезд, втащив меня в вагон через окно.

Через неделю был подписан приказ об увольнении по ранениям группы офицеров, в числе которых был и я. Итак, я налегке поехал во Владивосток. Не буду описывать трудности с транспортом, скажу для примера, что штурмовать поезда приходилось всюду, а в Москве мне кто-то помог при посадке в поезд, втащив меня в вагон через окно.

Через неделю был подписан приказ об увольнении по ранениям группы офицеров, в числе которых был и я. Итак, я налегке поехал во Владивосток. Не буду описывать трудности с транспортом, скажу для примера, что штурмовать поезда приходилось всюду, а в Москве мне кто-то помог при посадке в поезд, втащив меня в вагон через окно.

Через неделю был подписан приказ об увольнении по ранениям группы офицеров, в числе которых был и я. Итак, я налегке поехал во Владивосток. Не буду описывать трудности с транспортом, скажу для примера, что штурмовать поезда приходилось всюду, а в Москве мне кто-то помог при посадке в поезд, втащив меня в вагон через окно.

Первым иностранцем, которого я встретил в тюрьме, был поляк, член ЦК польской компартии Ендржиховский. К нам, в камеру внутренней тюрьмы на Лубянке, его привели ночью прямо после ареста. Как и все только что арестованные, Ендржиховский был растерян и одновременно вполне убежден, что произошло какое-то досадное недоразумение, все в ближайшее время разъяснится и его, конечно, отпустят.

Первым иностранцем, которого я встретил в тюрьме, был поляк, член ЦК польской компартии Ендржиховский. К нам, в камеру внутренней тюрьмы на Лубянке, его привели ночью прямо после ареста. Как и все только что арестованные, Ендржиховский был растерян и одновременно вполне убежден, что произошло какое-то досадное недоразумение, все в ближайшее время разъяснится и его, конечно, отпустят.

Первым иностранцем, которого я встретил в тюрьме, был поляк, член ЦК польской компартии Ендржиховский. К нам, в камеру внутренней тюрьмы на Лубянке, его привели ночью прямо после ареста. Как и все только что арестованные, Ендржиховский был растерян и одновременно вполне убежден, что произошло какое-то досадное недоразумение, все в ближайшее время разъяснится и его, конечно, отпустят.

Первым иностранцем, которого я встретил в тюрьме, был поляк, член ЦК польской компартии Ендржиховский. К нам, в камеру внутренней тюрьмы на Лубянке, его привели ночью прямо после ареста. Как и все только что арестованные, Ендржиховский был растерян и одновременно вполне убежден, что произошло какое-то досадное недоразумение, все в ближайшее время разъяснится и его, конечно, отпустят.

Германия между двумя войнами, от кайзера до фюрера, через Веймарскую Республику, путчи и невиданную классовую борьбу. Её больше нет, она уничтожена в огне мировой бойни, которую сама и разожгла. Все представленные здесь снимки чудом сохранились после обрушившихся на фотографа и его семью нацистских репрессий,...

Германия между двумя войнами, от кайзера до фюрера, через Веймарскую Республику, путчи и невиданную классовую борьбу. Её больше нет, она уничтожена в огне мировой бойни, которую сама и разожгла. Все представленные здесь снимки чудом сохранились после обрушившихся на фотографа и его семью нацистских репрессий,...