Наступил великий праздник Пасхи

Немцы, как видимо, тоже признают этот праздник. Делали кой-какую уборку в лагере. В первую очередь из смертельной вынесли в ту самую яму умерших.

Потом деревенские жители организовали в честь великого праздника для пленных угощение. Привезли на быках хлеба, булочек и крашеных яиц. И на утренней проверке, когда всех устанавливали для подсчета, выдавали нам каждому: по два яйца, кусочек хлебушка и маленькую булочку. Для пленных был тоже великий праздник Пасха. И на работу в этот день не гоняли, а все сидели в лагере. А моя «сестрица» пришла ко мне вместе со своей мамой, и меня из лагеря на короткое время выпустили как бы на свидание. Они принесли гостинца не только мне, но также давали и другим свое угощение в честь великого праздника.

А у немцев и полицаев был, конечно, хороший праздничный стол с выпивкой. Охраняющие нас часовые играли все на губных гармошках после своего «шнапса».

Арест коменданта лагеря

В нашем лагере было два коменданта: один русский, а другой немецкий. Вполне понятно, что власть была в немецких руках, и что немец скажет – то закон для всех. И вот в момент гуляния за праздничным столом русский-то напился – да лишнего, и стал всякими словами поносить немцев. Тут, долго не думая, они хотели его пристрелить, но ограничились арестом, так как большое количество полицейских, видимо, упросили оставить его в живых.

Да мы бы и не знали, что у них произошло, но когда его привели в наш сарай и стали запирать, он перед ними расплакался и говорит, что «я не могу быть здесь, так как пленные убьют меня». Он знал, что за его действия, действительно, могли бы, наверное, убить. Ведь он бил палкой пленных, поэтому теперь и боялся находиться вместе с ними. Тогда его посадили в конюшню, и он отбыл там трое суток, а после этого мы его больше не видели – куда-то перевели его в другое место.

Концерт для немцев

Самый ничтожный был среди пленных крымский татарин, которого немцы прозвали «Сталиным». Ему предлагали плясать, а за это бросали кусочки хлеба, корки и другое. И в момент пляски кричали: «Шталин! Шталин! Ком-ком, комик!» Все немцы собирались и с жадностью смотрели на него, как он ловил эти кусочки, и от удовольствия смеялись до слез. Конечно, в это время некоторые пленные отходили в сторону, чтобы не видеть такую явную надсмешку, где произносится уродливыми языками слово «Сталин». А что же поделаешь, всё приходится видеть и терпеть. Немцы кричали: «Кто может помогать Шталину? Дадим брот». Но как бы они ни манили хлебом, таких людей больше не находилось. Потом тот татарин плясать уставал. А как немного отдохнет – его снова заставляют плясать. И кричат во всё горло: «Шталин! Шталин!» После чего они его заставляли чистить сапоги и целовать ноги – и он всё это делал. Конечно, как бы ради хлеба, но, однако, ему на помощь никто не ходил плясать. Такой продажный оказался один. Когда он чистил сапоги, ему кричали: «Шталин! Вот тут, Шталин, вот тут». А эта гадость продолжала им чистить и целовать их обувь.

Итак распростились мы с хутором Ивановка

Вскоре нас решили отправить в районный городок Каховка. Это было около 40 километров от нашего местоположения. Вот туда нас и погнали. Погода стояла еще морозная, особенно утренники.

Но в Каховской тюрьме было и так много нашего брата. Поэтому некоторых оставили в каховской тюрьме, а иных погнали дальше – в г. Берислав.

Я попал в каховскую тюрьму, но там было еще «чище» нашего лагеря. Свирепствовал немецкий закон, убивали ежедневно нашего брата ни за что ни про что, а что касается питания, то еще хуже.

Нас сразу стали гонять на работу. В центре города находилась братская могила немецких солдат, и вот немцы задумали увозить все трупы в Германию. Были их крытые машины; пленных заставляли раскапывать и грузить на машины трупы. Было невозможно: ужасное зловоние в городе от открытых могил. Но приказ для нас закон, а чуть что заметят в недовольствии или чем-либо – то палки летят, а то и пулю в лоб получишь. Так что положение, надо сказать, ухудшилось.

Морковь вместо меда

Пленных также заставляли разбирать остатки домов, разбитых от снарядов и бомб. Кирпичи шли на ремонт дорог.

Помню, когда я разбирал развалины стен, то подошла одна пожилая женщина с другой стороны, чтобы не заметили люди, и говорит: «Сыночек! У меня вот есть чистая помытая морковь, я иду с базара. Может, будешь? Другого ничего нет». Я ей говорю: «Бабуся, милая, как же не буду – ведь у нас сплошной голод в лагерях». Так она из своей камышовой кошелочки стала давать мне; наверное, больше десятка морковок мне пришлось взять. И она быстренько от меня ушла, чтобы не заметил конвой. Я ее толком-то и не успел поблагодарить.

А уж какая была вкусная да сочная эта морковь – прямо, надо сказать, вместо меда. Но я, конечно, не всю ее один съел, а угостил других, которые не ходили, а просто ползали и были бледные, как мука. Один был бедный, еще хуже меня; когда я стал его угощать, то он растерялся и не знает, что делать, и говорит: «Где это тебе Бог дал?» – и взял у меня морковь, и даже поцеловал мою руку.

Вот какая была тяжелая голодная жизнь в плену. Когда мы проходили мимо помоек и мусорных ям, то мы собирали картофельные очистки и клали их в карманы. А жители города тоже старались что-то дать – хоть какой-то сухарик или корочку хлеба. Поэтому наши братья глазами встречали и провожали каждого прохожего.

Источник: Записки В.П. Решетникова «Защитник своей Родины»